Страница 34 из 72
— Он был приглашен! — вскрикнула Марианна.
— Так мне сказала дочка; судя по всему, сэр Джон где-то повстречался с ним сегодня утром.
Марианна не сказала больше ни слова, но лицо ее исказилось страданием. Элинор, которой не терпелось хоть как-то облегчить положение сестры, решила завтра же написать матери.
Около полудня миссис Дженнингс вышла по делам, и Элинор тут же села за письмо, пока Марианна, не знавшая, чем заняться, но слишком взволнованная для беседы, ходила из угла в угол, а точнее, от окна, выходившего на канал, к прозрачной стене купола, вяло постукивая по стеклу, за которым толпился косяк сельди. Элинор изложила в письме события прошедших дней, а также свои подозрения насчет неверности Уиллоби и настойчиво, заклиная материнским долгом и любовью, попросила миссис Дэшвуд потребовать от Марианны признания касательно ее истинных с ним отношений.
Едва она закончила письмо, как раздался стук в дверь и доложили о визите полковника Брендона. Марианна, заметившая его в окно, вышла из комнаты. Полковник казался печальнее обычного; взгляд его был унылым, а ужасные осьминожьи щупальца свисали с подбородка, как выброшенные на берег водоросли. Выразив удовлетворение, что ему посчастливилось застать мисс Дэшвуд одну, словно у него было к ней срочное дело, он некоторое время просидел, не произнося ни слова. Помолчав несколько минут, за которые Элинор, вынужденная слушать его влажное, сиплое дыхание, едва не рассердилась на него от нетерпения, он в конце концов нарушил тишину, поинтересовавшись, как скоро он сможет поздравить ее с обретением брата. Мисс Дэшвуд, не готовой к такому вопросу, ничего не оставалось, как прибегнуть к простой и действенной уловке, спросив, что он имеет в виду. И никакие щупальца на свете не скрыли бы фальши его улыбки, когда он ответил:
— О помолвке вашей сестры и мистера Уиллоби известно многим.
— Этого не может быть, — возразила Элинор, — поскольку ее семья ничего не знает.
Полковник удивился:
— Прошу простить меня, если мои расспросы неуместны, но я предполагал, что это не тайна, раз они открыто переписываются и о свадьбе говорят в свете.
— Как же так? От кого вы об этом слышали?
— От многих, с некоторыми вы и не знакомы, но другие — миссис Дженнингс, миссис Палмер и Мидлтоны — очень с вами близки. Я бы не поверил разговорам, ведь разум, не желающий принять на веру неприятную весть, всегда найдет повод для сомнений. Но сегодня, когда слуга привязывал моего морского котика, я заметил в его руках письмо, адресованное мистеру Уиллоби и написанное почерком вашей сестры. Все уже решено? И невозможно… — Тут он прервался, и его щупальца завязались узлами от смущения. — Простите меня, мисс Дэшвуд. Наверное, мне не следовало говорить так много, но я не знаю, что делать. Скажите мне сами, что все решено и что остается лишь скрывать… если это возможно.
Эти слова, понятые Элинор как прямое признание в любви к Марианне, глубоко ее тронули. Она не сразу смогла ответить и, даже взяв себя в руки, некоторое время сомневалась, какой ответ будет наиболее правильным. Она так мало знала об истинном положении дел, что равно боялась сказать как слишком много, так и слишком мало. Наконец она решила, что приличнее будет сказать больше, чем ей известно на самом деле.
Признав, что Марианна и Уиллоби не сообщали им прямо о помолвке, Элинор добавила, что не сомневается в их взаимной приязни и не удивлена тому, что они переписываются.
Полковник слушал ее с молчаливым вниманием, печально кивая, отчего его щупальца вяло подрагивали. Как только Элинор замолчала, он тотчас же встал.
— Желаю вашей сестре наивысшего счастья, а Уиллоби — оказаться ее достойным.
С этими словами он раскланялся и ушел.
У Элинор от этого разговора осталось безрадостное впечатление и, более того, уверенность, что полковник Брендон несчастен. Из окна она видела, как на несколько долгих мгновений он замер на берегу канала, вглядываясь в его глубины, словно намереваясь бросить своего верхового котика и уплыть самостоятельно; в минуту печали он будто бы стал больше рыбой, чем человеком.
Глава 28
В следующие три-четыре дня не произошло ничего, что заставило бы Элинор пожалеть об отправленном матери послании, так как Уиллоби не писал и не заходил с визитом. Затем леди Мидлтон пригласила их на спектакль в Гидрозоологическую Лабораторию и Выставочный Пассаж, более известный как Гидра-Зед. Получить приглашение туда было большой честью, которой сестры Дэшвуд удостоились только благодаря знакомству с Мидлтонами. Гидра-Зед находилась в самом сердце станционного научного комплекса, где пойманных чудовищ подвергали самой суровой дрессировке и биологическому усовершенствованию, после чего их демонстрировали состоятельной публике как примеры того, как воля человеческая способна превозмочь силы природы.
Насколько Элинор поняла программу, гостей рассаживали в амфитеатре полукругом перед огромным бассейном, где их вниманию представляли спектакль в исполнении дюжины гигантских, дьявольски умных и тем не менее полностью ручных омаров.
Марианна готовилась к выходу совершенно равнодушно, не придавая никакого значения своему внешнему виду. Казалось, ей и вовсе безразлично, пойдет она или останется. Поправив всплывательный костюм и выбрав лорнет из коллекции миссис Дженнингс, она села в гостиной и не вставала до прихода леди Мидлтон; когда наконец объявили, что та ждет у порога, Марианна вздрогнула, будто программа вечера уже вылетела у нее из головы.
В назначенное время они прибыли в Гидра-Зед, и их препроводили в седьмой амфитеатр, где и было запланировано представление. Звучные голоса повторяли их имена от одной пристани к другой. Войдя в залу и увидев, что бассейн и окружающий его амфитеатр великолепно освещены, они присоединились к остальным гостям — омаров еще не запустили в бассейн, что оставляло время для развлечений другого рода. Леди Мидлтон удалось верным методом недомолвок вовлечь нескольких незнакомцев в партию каранкроллы, а сестры Дэшвуд, поскольку Марианна была не в настроении прогуливаться по зале, проследовали к скамьям и расположились неподалеку от бассейна.
Вскоре объявили, что вот-вот запустят омаров. Толпа разразилась аплодисментами, и все глаза устремились к бассейну, куда из небольшого водоотвода величественно вплыли двенадцать омаров, сопровождаемые статным дрессировщиком в купальном костюме, шапочке и с хлыстом. Он шел по кромке бассейна и приветственно махал публике.
Тогда-то Элинор и заметила Уиллоби, стоявшего у кромки воды в нескольких ярдах от них и погруженного в беседу с элегантно одетой барышней; поначалу Элинор даже не поверила своим глазам, но вскоре разглядела Месье Пьера, жизнерадостно переминавшегося с ноги на ногу неподалеку от хозяина. Наконец она встретилась с ним глазами — конечно, с Уиллоби, а не с Месье Пьером, — и он немедленно поклонился, но не заговорил и не подошел к Марианне, хотя не мог ее не видеть, а вместо того продолжил разговор со своей визави. Элинор невольно повернулась к сестре, подыскивая уловку, которая скрыла бы от нее присутствие Уиллоби, но в то же мгновение Марианна заметила его и просияла; она бы бросилась к нему, если бы Элинор не ухватила ее за плечо.
Омары, каждый величиной с корову, уже собрались в бассейне. Элинор машинально отпрянула, но не смогла оторвать восхищенный взгляд от идеальных восьмерок, которые они описывали по указке дрессировщика. Не отпуская сестру, Элинор подняла лорнет. Он увеличил и без того чудовищные ребристые панцири, и длинные антенны, торчащие из-под маленьких глазок, и острые перейоподы под брюхом, и, конечно, клешни, похожие на огромные коричневые щипцы для орехов, только острые как бритвы. Точно вымуштрованные сержантом солдаты, уродливые ракообразные ныряли и вновь выныривали, каждый раз щелкая клешнями над водой.
Но Марианну атлетическими упражнениями было не отвлечь.
— Силы небесные! — воскликнула она. — Почему он на меня не смотрит? Почему мне нельзя с ним заговорить?