Страница 8 из 52
В прихожей я столкнулся с Дженни. Она как раз выходила, чтобы пойти обедать с подругой. Я не знал, что в наши дни у девушек принято так себя развлекать, и сказал ей об этом. Дженни рассмеялась, но я заметил, что ей неловко. Норман был дома, и в холодильнике оставалось яйцо по- шотландски [5]. которое мы могли съесть. Я сказал ей, чтобы не беспокоилась, и пожелал весело провести время.
Уже в своей комнате я извлек блокнот, посвященный Рейчел, чтобы подготовиться к звонку. Я листал его, делая пометки, подчеркивая особенно удачные фразы, рисуя рожицы. Но сосредоточиться было трудно. За окном Вина, одна из двух полосатых кошек Дженни, кралась в сторону мусорных баков. Я дошел до единственного сохранившегося до наших дней экземпляра рукописи, живописующей первое свидание с Рейчел. Я ощущал подавленность и уныние.
Вскоре она, наконец, позволила принести ей выпить. Когда я вернулся из кухни, она уже ушла. Нет, не ушла. Она обнималась с каким-то очень высоким типом в белом костюме. Я стоял, держа стаканы, как негр-официант в ресторане «Родезия» (Нэшвилл, штат Теннеси). Через пару минут начнется следующая песня. Что она станет делать?
Я хотел найти хозяина и спросить, нет ли здесь какого-нибудь чулана или неработающего туалета, куда я мог бы забиться, пока не кончится вечеринка.
Один из стаканов исчез. Прямо перед собой я увидел Джеффри.
— Что случилось с твоей? — спросил он.
— Решила меня обломать. А твоя где?
— Пошла посрать или вроде того, — он пожал плечами, — но она вернется. А твоя вернется?
— Непонятно. Твоя — какая она?
— Супер. Огро-омные сиськи.
— Это я и сам видел. Но какая она?
— Я не знаю. Просто любит танцевать и выпивать. Мы с ней почти не говорили. — Потом он спросил: — Чего это ты заладил: «Какая она»?
— Да, прости. Она пойдет с тобой трахаться, как думаешь?
Прикрыв глаза, он кивнул.
Песня закончилась. Я не смел обернуться.
— Эй, — сказал Джеффри, — твоя целуется с этим парнем.
— Да?
— Да, но… они прощаются. Он сваливает.
Я посмотрел. Белый костюм удалялся. Рейчел развернулась на каблуках и направилась к нам.
— Она идет сюда, — прошептал я, — не подведи. Скажем, мы музыканты или вроде того.
Джеффри был в ударе. Он отлично выглядел и был уверен в себе. Представляя каждого из нас, он интригующе понижал голос. Он подыгрывал мне, как ассистент в комической паре. Он притворился, что впервые слышит оба моих самых смешных (как говорят некоторые) анекдота. Он стащил на кухне целую бутылку вина. И, как выяснилось, Рейчел была немного знакома с сестрой Джеффри. Пока мы болтали, с лица Рейчел не сходила улыбка. У нее были полные коричневые губы и не вполне ровные зубы: два верхних передних слегка перекрывали друг друга, образуя заостренный выступ — знак удачи, как мне всегда казалось. Все было чудесно, пока не вернулась девчонка Джеффри. Ее звали Анна, и она оказалась шведкой, что прозвучало для Джеффри как гром среди ясного неба.
С ее появлением общий настрой компании резко понизился. И дело вовсе не в Анне, которая была совершенно очаровательна. Просто с точки зрения Рейчел все выглядело так, будто я со своим «кадром» и Джеффри со своим «кадром» собрались вместе и планируем скорее переместиться в чей-нибудь дом, или квартиру, или комнату, чтобы там литрами пить слабый растворимый кофе, слушать пластинки и неумело домогаться… В общем, именно это и было у нас с Джеффри на уме. Ведь вечеринка стремительно близилась к завершению. Кроме нас оставались еще только две пьяные парочки, несколько кретинов с масляными рожами и весьма странная, одинокая (и, похоже, изрядно удолбанная) девушка.
— Послушайте, я должна помочь прибраться, — сказала Рейчел.
— Фигня, — хмыкнул я, — не делай этого. Предоставь это тем, кто был достаточно тщеславен и легкомыслен, чтобы устроить такую вечеринку.
Джеффри был согласен со мной на все сто.
— На хрен это все, — предложил он, — лучше поехали к нам.
Он погладил Анну по плечу. Анна заулыбалась.
— Нет, я все-таки приберусь.
— За каким чертом? — спросил я.
— Потому что это моя вечеринка. Я живу здесь. Понятно? Надеюсь, вы хорошо провели время.
Мы смотрели ей вслед.
— Охренеть, как смешно, — пробормотал Джеффри. — Чарльз, ну ты и влип.
Сверху раздался крик Нормана:
— Эй, Чарльз, ты здесь?
— Да, — заорал я, вставая. Норман издал нечленораздельный звук. — Сейчас я поднимусь.
Он был на кухне и сражался с картонной коробкой.
— Что в ней?
— Сидр. — Норман часто дышал.
Наконец он утрамбовал веревки и бумагу в
плотный ком и запихал его в печь. Норман перемешал угли палкой от швабры, отчего ком вспыхнул с веселым треском.
— Где ты его взял?
— Упал с грузовика.
— Боже, — сказал я. — Удивляюсь, как все не разбилось. Ты…
— Нет, блядь. — Норман сгорбился над бочонком, чтобы наполнить два пол-литровых стакана, вроде тех, что подают в барах. — Ворованное. Взял у приятеля за два фунта. В магазине — четыре тридцать пять.
Я закашлялся и снял очки.
— От него сильно косеешь?
Норман вручил мне стакан, залпом осушил свой и снова нагнулся, чтобы его наполнить.
— Куда ушла Дженни? — спросил я.
— По магазинам, с какой-то иностранной блядью из Бристоля.
— А когда вернется, не знаешь?
— Меня не спрашивай.
Я смотрел на своего зятя: нос в нескольких сантиметрах над краником, глаза блестят от пред- вкушения. Норман был одет как обычно: блекло- синий деловой костюм, пестрая рубашка с расстегнутым воротом, кончик красного, с отливом, галстука свисал из бокового кармана; брюки, обтягивающие его ноги ниже колен, как кожа питона, заканчивались на порядочном расстоянии от крайне нелепых меховых туфель. Поразительно. Я бы и шагу не сделал в таком наряде. Норман выпрямился, бросил враждебный взгляд на мой стакан и прошел в соседнюю комнату.
— Да, от него сильно косеешь. Он плюхнулся на диван у окна. — Один мой друг, — продолжил он безо всякого выражения, — выпил три кружки, вывалился из окна своей спальни и раскроил себе башку о перила.
Я тоже сел.
— Боже. — Последовала пауза. Я сказал: — Через пару минут пойду звонить одной девушке, так что слегка окосеть не помешает.
— Че так? — спросил Норман тоном, приглашающим к разговору.
— Сам не знаю. Она меня пугает.
— Трахал ее?
— Нет. И близко не было.
— Ну и не удивительно.
Не удивительно, что я напуган, поскольку мы еще не трахались, или не удивительно, что мы не трахались, раз я такой пугливый?
— Она вообще-то трахается? Сколько ей? — спросил Норман, нахмурившись.
— Моего возраста, лет девятнадцать, наверное. Я не знаю. Видел Джеффри, моего друга? Короче, его сестра с ней знакома. Говорит, та трахалась с каким-то парнем из Америки, но, очевидно, он был у нее первым.
— Ага. И где он теперь, все еще с ней?
— Не знаю. Она ходила со мной в кино в прошлом месяце, так что, думаю, она более или менее свободна.
Норман рыгнул.
— Подкатывался к ней?
— Нет.
Он разглядывал меня с несчастным видом. Смущенный, я допил сидр и поднялся за новой порцией. Но Норман меня опередил. На ходу осушив свой стакан, он закашлялся.
— Убойная дрянь, — сказал он, поглаживая пластмассовый краник.
Гедонистический мальчик просто любил играть с игрушками. Он наполнил свой стакан и стал жадно пить. Глаза Нормана выпучились; сидр стекал по подбородку. Интересно, ходит ли он когда- нибудь на работу? Есть ли у него еще женщины?
Я уже задумывался об их жизни с моей сестрой. Мать, которая регулярно переписывалась с Дженни, всегда изображала его царем свиней — грязный, невежественный, вечно пьяный, порочный, — но это было обыкновенной женской солидарностью. Оба моих родителя, говоря о Нормане, привычно и без зазрения совести называли его ублюдком, но, опять же, в этом контексте «ублюдок» попросту означает человека, который перестал обожествлять свою жену. Норман не был, однако, тем, что называется «совершенным» или «настоящим» ублюдком, по той простой причине, что он зарабатывал деньги; настоящий ублюдок — это ублюдок с пустыми карманами. Если не считать свадьбы и того чаепития, я впервые видел их вместе. Вчера вечером было похоже, что у них все в порядке.
5
Крутое яйцо, запеченное в колбасном фарше.