Солнечная ведьма

— Софи, — прервал он. — Как ты это сделала? Как ты заставила меня забыть? — А ведь он забыл. Он забыл все неприятное, что случилось с ним до встречи с Софи Файн. Сражения. Смерть. Потерю дома.

— Это было просто... — она покраснела, прикусила губу и посмотрела в темное окно. — Пожелание, вот и все. Просто пожелание.

Если это правда, значит она действительно была ведьмой, как утверждала, и лучшее, что он мог сделать, это встать с кровати и уехать из города. Он должен забыть Софи Файн и ребенка, которого она родила.

Будто зная, о чем он сейчас думает, его дочь — которая лежала на соломенном тюфяке, брошенном на полу у подножия кровати — начала агукать.

— А остальное? — продолжил он.

— Удача, — сказала она приглушив голос. — В тот момент это не показалось мне большим подарком, но сестры думают иначе.

Удача. Счастье. Такие простые вещи. На которые он не имел права.

— Почему ты просто не уплыла, когда закончила со мной? — сердито спросил он.

Ее глаза расширились. Даже в мерцающем свете единственной свечи, он увидел потрясение в этих голубых глазах.

— Я не могла так поступить, — тихо сказала она.

Она пожалела его и сделала подарок, который раскрасил прошлый год его жизни.

Но сейчас он хотел от нее только одного: тело, которое она предложила при их первой встрече. Тепло, которое на мгновение по-настоящему сняло его боль. Чувство плоти на плоти и звук ее дыхания возле его уха. Ничто больше не могло помочь ему забыть, ничто иное не могло очистить его разум и снова заставить почувствовать себя хорошо... не некоторое время.

— Ты хочешь, чтобы мне сейчас стало лучше? — прошептал он, сжав ее запястье.

— Конечно хочу. Возьми, выпей.

Он взял предложенную ему чашку и швырнул через комнату. Оловянная посудина с громким стуком отскочила от стены, вода расплескалась по всему полу.

— Нет. Больше никаких ведьминских зелий, Ангел. Никакой чертовой магии. Чтобы почувствовать себя лучше, мне нужно только твое тело под моим. — Именно это снилось ему весь прошлый год. Не брак, не дети и не дом. Просто секс. Он не хотел от нее ничего другого. Ни сейчас, ни потом.

Она создана для его кровати. Воспоминания о том времени, что они провели вместе, были смутными и поблекшими, но он помнил, как Софи пришла к нему, помнил приятные изгибы ее тела, как она стонала, двигалась и улыбалась, пока он касался ее. Кейн откинулся на подушки и потянул ее на себя.

— Я не могу, — прошептала она.

— Почему нет? — он не забыл ее слова. Софи хотела любовников, а не мужа. Удовольствия, а не обязательств. И сейчас он нуждался в ней, чтобы избавиться от боли тем способом, который никогда не сможет предложить ему медицина.

— Я просто... не могу.

Он передвинул голову и прижался ртом к шее Софи, чувствуя губами пульс и шелковистость кожи. Он мог быть просто любовником, если она хочет именно этого. Мог потеряться в ее теле, а утром уйти безо всяких обязательств, не предлагая ей целую жизнь или даже неделю.

Софи задрожала и попыталась отстраниться, но он ее не отпустил. Не оторвал губ от ее горла и не уменьшил силу захвата на запястьях. Мягкая рука Софи упала ему на грудь, но она тут же передвинула ее, будто боялась к нему прикасаться.

Зато Кейн не боялся. Свободной рукой он обхватил ее грудь и принялся исследовать мягкий плод под грубой тканью. Софи была сама женственность. Она была страстью, красотой и наслаждением, и он нуждался в ней. Нуждался, чтобы забыться. Он потер пальцем ее сосок. Софи тихонько ахнула, и сосок сжался.

— Ты говорила, что я сделал тебя счастливой, — сказал он, согревая дыханием ее атласное горло. Он провел кончиком языка по нежному местечку под ее ухом. — Я могу снова сделать тебя счастливой.

— Я... Я не хочу тебя, — тихо ответила она.

Врать Софи Файн не умела. Он чувствовал желание в каждом ее вздохе, в дрожи тела и бессознательном отклике тела, которое продолжал дразнить пальцами. Она хотела его, но он не собирался пытаться изменить ее решение, не здесь и не сегодня. У него не хватило бы терпения на обольщение, и сейчас он не хотел нежно убеждать эту женщину лечь под него.

— Я знаю, почему ты страдаешь. Иногда ты говорил во сне, — объяснила она, отчаянно пытаясь сменить тему. — Ты говорил о людях, которых потерял. О людях, которых любил.

Рука на ее запястье сжалась чуть сильнее, но она не обратила внимания на столь тонкий намек.

Их с Софи лица находились совсем рядом, ее губы, полные и розовые, слегка приоткрылись.

— Всякий раз, когда я скучаю по матери или шурину, — тихо сказала она, — Жульетт рассказывает мне истории, которые заставляют меня почувствовать себя гораздо лучше. Они дают мне надежду.

— Я не позволю тебе сидеть здесь и рассказывать мне сказки на ночь, — резко сказал он.

Она быстро облизнула свою сочную нижнюю губу.

— Эти истории не выдумка, они настоящие. Ты должен верить словам Жульетт. Она знает много вещей, о которых не знают другие.

— Да, я это слышал.

Софи слегка склонила голову набок.

— Когда я была маленькой и плакала из-за смерти мамы, Жульетт рассказала мне, что существует много миров, подобных нашему. В тех мирах мы проживаем свои жизни по-другому. Все зависит от места, где мы живем, от людей, которые нас окружают, от решений, которые мы принимаем или принимали прежде. В некоторых из тех миров много магии, в других нет совсем. Некоторые из них темные, но большинство — счастливые.

Кейн покачал головой.

— Ты действительно думаешь, что эти небылицы принесут мне облегчение?

— Это не небылицы, — запротестовала она. — Это правда. Жульетт говорит, что эти миры находятся очень близко от нас. Ближе, чем мы можем себе представить. Они — сны, дыхание, шепот магии и по крайней мере в нескольких из этих мест наши любимые живы. Закрой глаза и представь...

— Убирайся, — приказал он, выпустив ее руку и отстранившись. — И забери с собой свои нелепые фантазии.

Софи отодвинулась, но не встала с постели. Она сидела на краю матраца, так близко и все же... недостаточно близко.

— Я хочу остаться с тобой, пока тебе не станет лучше, — сказала она.

— Не думаю, что мне вообще когда-нибудь станет лучше.

— Мне так жаль. Я бы хотела...

— Возможно, тебе лучше не произносить пожеланий, Ангел, — прервал он. — В последний раз у тебя не очень хорошо получилось.

Софи прикусила нижнюю губу, мгновение пристально смотрела на него, а потом резко вскочила с кровати. Она подняла ребенка с соломенного тюфяка и крепко прижала дочь к груди, словно та была ее щитом.

— Полагаю, ты скоро уедешь из Шэндли.

— У меня не много причин оставаться.

Она покачала головой.

— Нет, не много.

В голове Кейна мелькали воспоминания, которые когда-то привели его к бутылке — крики и вид свежепролитой крови — словно это случилось вчера, а не год назад. Он пытался не вздрагивать.

— Иди, — приказал он.

— Ты должен взять с собой побольше лекарства Жульетт, — быстро сказала Софи. — И я с радостью приготовлю для тебя еще одну чашку перед уходом.

— Хватит с меня ведьминских снадобий, — отрезал он. — Вообще-то и самих ведьм с меня тоже хватит. — Разумеется, его заботила вовсе не Софи, он просто не хотел, чтобы его дочь несли через таверну, полную пьяных. Только поэтому он добавил: — Спустись по черной лестнице.

Софи попятилась из комнаты, и если бы его голову не разрывала такая ужасная боль, Кейн, возможно, почувствовал бы раскаяние из-за муки в ее глазах. Но у него не было времени на раскаяние. Не сегодня ночью.

Убегая вдоль обочины ведущей к дому дороги, Софи старалась не плакать. В любом случае, слезы, которые она не смогла удержать, должны высохнуть до того, как она доберется до дома. Если Айседора решит, что это Кейн заставил ее плакать, то сделает ситуацию еще хуже.

Он имел полное право сердиться. После всего случившегося он никогда не захочет увидеть ее снова, да он и не хотел. Не хотел. И она должна радоваться. Несомненно, для всех будет лучше, если Кейн уедет, и они никогда больше не встретятся.