Страница 8 из 16
Он перевел взгляд на другую сторону стола, где Сесилия с безмятежным видом щипчиками добавляла кусочек сахара в чашку.
– Это правда?
– Да, правда, – ответила она ровным голосом, не отрывая глаз от чая.
– И не просто видела мельком, – уточнил Денни. – Он забрал ее ботинок.
– Не забирал он мой ботинок. Я имела в виду, что он снял его с меня, но потом отдал. А взял олень мой чулок.
– Естественно… – пробормотал Люк.
Раздраженная легкомысленным ответом, Сесилия бросила на него пронизывающий взгляд. Хотя, что можно сказать о разутой в лесу девушке, которая отдала личные вещи мистическому существу? Подошел слуга и предложил припозднившемуся гостю тарелку с яичницей, копченым лососем и невообразимым количеством намазанных маслом булочек. Люк потер виски и отказался от еды.
– Только кофе. – Конечно, после кофе в рассказе появится смысл. – Никто не хочет поведать всю историю с самого начала?
– Ты у нас писатель, – посмотрела на Порцию Сесилия.
– Это твои приключения, – вскинула брови подруга.
– Заметив в лесу оленя, – начала Сесилия, тщательно намазывая маслом тост, – я пошла за ним и отстала от остальных. В чаще леса на меня напал кабан. Непонятно откуда появился мужчина и убил его.
– Правильнее сказать – забил насмерть, – вздрогнула Порция. – Кошмарное зрелище!
– Он спас мне жизнь, – вздернула подбородок Сесилия. – С огромным риском для себя. Затем забрал мой чулок, перевязал свою рану и исчез. И только он скрылся за деревьями, как я снова увидела убегающего оленя. – Ясные голубые глаза уставились на Люка. – Скорее всего, это был человек-олень.
– Абсурд, – ответил на это Брук. – Вы видели не человека-оленя, мисс Хейл. Вы видели оленя и человека, и из этого не следует, что они единое целое. Мужчина, пришедший вам на помощь, мог быть кем угодно. Например, браконьером или егерем.
– У него не было ни оружия, ни собак, – заметила Сесилия.
– Все равно должно быть разумное объяснение. Если олень превратился в человека, то где взял одежду? Не прячет же оборотень вещи под каждым кустом?
– Вы называете Сесилию лгуньей? – взвилась Порция.
– Ни в коем случае, – невозмутимо ответил Брук. – Но после подобного трагического происшествия вполне объяснимо, что она переутомилась, запуталась…
– Я в своем уме и знаю, что видела, – возразила Сесилия, со звоном опуская нож на тарелку. – Никогда не принадлежала к женщинам, которые страдают истерией и бурным воображением.
– Уверена? – отхлебнул глоток кофе Люк. – Ты точно уверена, что не принадлежишь к подобным женщинам? К леди, которые предаются романтическим иллюзиям и цепляются за них многие годы, надеясь, что однажды они исполнятся?
Если бы взглядом можно было резать, то филе одного виконта лежало бы на тарелке для завтрака. Но пусть лучше Сесилия злится, чем не обращает на него внимания. Впервые за девять дней Люк чувствовал, что она его игнорирует.
Что или кого бы она не встретила в лесу – мужчину, зверя или нечто среднее – оно захватило ее воображение и заодно преданность. Те сокровища, которые совсем недавно, пусть и незаслуженно, принадлежали ему.
Но не теперь. Как пылко она защищала правдивость своего рассказа: в глазах сверкали искры, очаровательный румянец поднимался по шее… Едва различимые знаки подействовали на Люка словно удар под дых.
Она теряет к нему интерес. И очень быстро.
– Я знаю Сесилию всю жизнь, – сказал Денни, сидящий во главе стола. – Она всегда отличалась благоразумием и находчивостью. Кроме того, леди – моя гостья, и я не потерплю сомнений в ее правдивости или здравомыслии.
Опираясь на согнутую в локте руку, он наклонился вперед и пригвоздил провинившегося гостя неожиданно суровым для всегда приветливого человека взглядом.
Легким поклоном Люк признал свою неправоту. Раз приходится отдавать Сесилию этому мужчине, то его способность защитить будущую жену немного утешала. Если не в проклятом лесу, то хотя бы в утренней столовой.
Денни повернулся к Сесилии и положил ладонь на ее запястье.
– Если ты утверждаешь, что прошлой ночью столкнулась с оленем-оборотнем, я тебе верю. Безоговорочно.
– Спасибо, Денни, – тепло улыбнулась она.
Какие нежности! Люк почувствовал себя третьим лишним.
Игнорируя ворчливые возражения Брука, Люк стащил булочку с соседской тарелки и с мрачным видом начал ее жевать. Ему следовало бы радоваться или, по крайней мере, почувствовать себя свободным. Сесси забудет о нем, выйдет замуж за Денни, и заживут они до отвращения счастливо.
Вот только он не настолько щедрый. Четыре года она хранила воспоминания об их первом невинном поцелуе. Как и он. Не важно, что произойдет в будущем, разделит ли их океан или она выйдет замуж за Денни, Люку нравилось верить, что его и ее мысли будут время от времени обращаться к одному месту – к скамье в тени раскидистого дерева, что стоит в укромном углу сада поместья Свингфорд-Менор. Не хотелось думать, что Сесилия может забыть ту ночь. Однако Люк чувствовал неладное. Даже сейчас, намазывая тост маслом, она унеслась мыслями не к скамейке в саду, а бродила в чаще леса с проклятым белым оленем.
Черт побери, это неправильно! Ночью в постели Сесилия не должна вспоминать готового к нападению кабана и неистовую схватку. Девушка должна мечтать о запахе цветущего жасмина, о платье из кисеи и приглушенных звуках оркестра, играющего величественную сарабанду [5]. Именно это он представлял себе холодными сырыми ночами и будет видеть все последующие безрадостные годы.
Как Сесилия назвала его прошлой ночью? Высокомерным невыносимым хамом? И это правда. Он хотел, чтобы она вечно по нему сохла, мечтала укротить, тосковала по предложению, которое он никогда не сможет сделать. Хотел, чтобы Сесси вспоминала о прежнем Люке, а не рисовала в своем воображении дикое животное. Если так называемый оборотень затмил их первый поцелуй сценой кровавого спасения в ночном лесу… Тогда придется превзойти человека-оленя и подарить Сесилии новые воспоминания. Воспоминания, которые она никогда не забудет.
Денни не играл на фортепьяно. В его доме никто этого не умел. Однако, днем, когда Сесилия села за инструмент, оказалось, что он отполирован и великолепно настроен. Хозяин сделал это для нее, в ожидании ее приезда. Неизменно заботливый Денни!
Пальцы неторопливо касались клавиш, извлекая грустную мелодию.
– Это случайно не мой похоронный марш? – раздался низкий тягучий голос Люка за спиной.
Она застыла до самых кончиков пальцев.
– Не останавливайся из-за меня. Меланхолия тебе к лицу.
Сесилия закрыла глаза и глубоко вздохнула. Если Люк желает насмехаться… В эту игру можно играть вдвоем. Из-под ее пальцев полилась бойкая народная песня, которую он не мог не узнать. Они пели ее тем летом, репетируя раз за разом для шутливого выступления на музыкальном вечере леди Вестфол. Сесилия без усилий, по памяти, исполнила начало, не заботясь о том, что выдает секрет, как часто все эти годы она наигрывала мелодию, поддаваясь глупой сентиментальности. А вот и та эффектная трель, что предшествует вступлению мужского голоса. Она потянула мелодию, бросая музыкой вызов. Исполнит Люк свою партию? Раньше у него был великолепный голос.
– Достаточно, – заговорил он. – Предпочитаю тоскливую музыку.
Сесилия опустила руки на колени.
– Оно и видно. В последние дни у тебя такое тоскливое настроение, что ты заливаешь его вином.
– Именно так. Я заметил, что у меня появилось отвращение ко всему легкомысленному. Вот выйдешь замуж за Денни, и будете вдвоем настолько отвратительно счастливы, что мне придется перебраться в другое графство. – Люк подошел и встал возле ее плеча. – Возможно, на другой континент.
Он опять покинет Англию? Эта мысль поедала ее заживо. Сесилия уже знала, каково это: постоянно беспокоиться, где он, и даже не знать, жив ли. Ничего хуже не придумаешь.
[5]Сарабанда – старинный испанский народный танец. Первоначально являл собой танец-соблазнение с использованием кастаньет и весьма откровенными объятиями партнеров. Позднее перешел во Францию в переработанном виде, получив более благородный и величественный характер, где стал бальным танцем.