Страница 98 из 100
— Есть и другой?
— Некромант, собирающий себе армию мертвяков, всё ещё неизвестен, а значит, опасность не уменьшилась.
Какой дразнящий аромат, всё-таки. Неужели это...
— Навигатор выслушал тебя, — возвестила стражница слева, но я остался стоять на месте, чем вызвал её неудовольствие:
— У тебя есть, что ещё сказать Навигатору?
— Нет... То есть, да. Один вопрос. Я чувствую некий запах, который... Скажите, это случаем не дабаррские дыни?
— А что, если так? — С некоторым интересом осведомились из-за ширмы.
— Знаменитые дабаррские дыни, вываренные в меду и обсыпанные мелко нарубленными и обжаренными в сладком масле орехами? Дыни, сочащиеся нектаром, от которого руки становятся приторно-липкими? Дыни, которые мужчинам продают за серебряную монету штука, а молодым красавицам уступают за одно лишь созерцание того, как они облизывают свои тонкие пальчики?
— Будем считать, что ты прав. Однако чем вызван твой вопрос?
Я виновато улыбнулся:
— Простите мою дерзость, но... Мне очень хочется снова их попробовать.
— Снова? — Глухо дрогнул голос.
— Моя юность прошла в жарких объятиях благословенного Юга, и любовь к тамошним сладостям, похоже, никак не хочет уйти из моего сердца.
За ширмой помолчали всего полвдоха, а потом радостно воскликнули:
— Ай-тай, какой хороший мальчик! Иди сюда!
И я, подмигнув нахмурившимся йисини, отправился посмотреть на Навигатора.
Не старичок и не сморщенный. Да и не старушка: женщина, чей возраст близок в лучшем случае к пятидесяти годам. Крупная. Нет, даже большая. Почти огромная: и ростом на голову выше меня, и во всех остальных пропорциях превосходит. Значительно. Но движется, встав из россыпи подушек на низком ложе и подходя ко мне, несмотря на видимые излишества плоти, плавно и уверенно, и это наводит на мысль, что под округлыми линиями скрываются совсем не нежные мышцы.
Волосы чёрные, не тронутые сединой: или бестрепетно жила или подкрашивает, не желая признавать успешные атаки времени. Заплетены в несколько толстых кос, сколотых на затылке. Кожа светлая, но как и у любой уроженки Юга, тёплого жёлто-розового оттенка, даже на взгляд бархатистая. Над верхней губой волосинки еле заметных «усиков». Черты лица в молодости, должно быть, обладали необыкновенной тонкостью, а сейчас смягчили свои очертания, став одновременно величественными и уютными. А глаза... Честно слово, раз утонув в этих сливовых озёрах, перестаёшь замечать любые недостатки их обладательницы! Смешливые, добрые, мудрые. Глаза человека, который знает, что в мире нет совершенства, но именно за это и любящий мир.
Свободные белые одежды, полное отсутствие украшений. Впрочем, зачем они Навигатору? Навигатор сам по себе бесценное сокровище. Драгоценный камень, который любая, даже самая изысканная оправа только испортит.
Женщина отметила моё промедление и тепло, но чуть грустно улыбнулась:
— Что, разочарован? Ожидал увидеть юную красотку, а нашёл старую мымру?
Я посмотрел на Навигатора, собирая все впечатления воедино, а потом выбрал из памяти подходящие к своим ощущениям строки:
Она качнула головой ещё на первых словах, но не решилась меня остановить, пока не отзвучала последняя строчка.
— Тебе знакомы стихи Иль-Хайина?
— Я прошёл много дорог, h’anu. И время текло быстрее, когда вместе с ним утекали в Вечность волшебные строки непревзойдённого поэта.
Иль-Хайин. Бродяга, мечтатель, воин и поэт, за неполные сорок лет проживший столько жизней, что их хватило бы на десяток людей. Взрослый мальчишка, раздавший своё сердце по кусочкам и ничуть не скорбящий об этом. Весельчак и философ, испивший вина во всех хирманах Южного Шема и за его пределами. Отважный защитник, смертельно раненый вражеским лучником во время осады Раккеша. Но говорят, что сама Тихая Госпожа Шет заслушивалась его стихами и не решилась отнять у мира это сокровище, а потому и по сей день поэт-мудрец бродит по пыльным дорогам Юга, веселя сердца и смущая сомнениями души...
— Тот, чьи уста легко рождают жемчужины, рассыпанные Весёлым Странником, чист помыслами, — торжественно заключила Навигатор. — Каковы бы ни были принятые тобой решения, они не будут оспорены.
— Я не смею этого требовать, h’anu: мной было совершено много других ошибок, не заслуживающих прощения.
— То, о чём ты рассказал мне, не нуждается в прощении. Но... ты хотел попробовать это?
Она протянула руку к стоящему рядом столику и достала из лакированной шкатулки кусочек лакомства.
— Так что же? Попробуешь?
Я сделал шаг вперёд. Сливовые глаза насмешливо скрылись за густым кружевом длинных ресниц. Чего вы ожидаете от меня, госпожа Навигатор?
Беру щепоть её пальцев своими и подношу ко рту. Аромат дыни бьёт в ноздри, кружа голову, а вязкая сладость обволакивает язык, который сначала осторожно, а потом всё смелее и смелее слизывает с чужой кожи сладкий сок.
— Ай-тай, какой внимательный мальчик: знает, как доставить старой женщине удовольствие! — Довольно щурится Навигатор, и я отвечаю:
Со вздохом, в котором всё же больше света, чем сумерек, она берёт ещё один ломтик дыни и теперь уже отправляет его себе в рот, дразняще облизывая пальцы.
— Не искушайте меня, h’anu, и не заставляйте забыть о разнице между нами!
— В чём же разница? Ты — мужчина, я — женщина, а боги не создают одно без другого, и значит мы — лишь половинки целого.
— В другое время я непременно сделал бы всё, чтобы снова и снова видеть улыбку в ваших глазах, h’anu, но я не принадлежу себе.
Она лукаво покачала головой:
— Ай-тай, какой совестливый мальчик, совсем как один мой знакомый. Только он не терпит сладости: ему бы с тобой повстречаться, да поучиться, как надлежит вести себя со зрелыми женщинами... Что ж, раз ты не можешь принадлежать себе, то на четверть часа я стану твоей госпожой. Нет, я не буду требовать сверх того, что уже получила, услышав давно забытые строки... Но если ты вспомнишь ещё несколько четверостиший Иль-Хайина, я буду твоей должницей. Всю оставшуюся жизнь.
— Неужели рядом с h’anu нет того, кто мог бы услаждать её слух?
— А кто усладит всё остальное? — Хохотнула Навигатор. — И что ты заладил: «h’anu», да «h’anu». С рождения я ношу имя Амира. Называй меня только так.
— Как пожелает прекрасная госпожа.
— Справьтесь у хозяина сего благословенного места, найдётся ли в его погребах вино моей родины, — велела она одной из стражниц, возвращаясь на подушки. — Я хочу вспомнить терпкую сладость Юга!
— Она всегда в вашем сердце, госпожа Амира. К тому же...
— Ай-тай, ты смущаешь мой покой своими речами, мальчик! Как нехорошо!
— Говорят, что покой сродни смерти, а значит, лишь пока кровь в наших жилах кипит, мы живы.
— И она будет кипеть ещё сильнее, как только мы разогреем её вином... Да сколько же можно ходить?
Спустя час взамен означенной «четверти», я начал уставать от общества громогласной, неутомимой на выдумки и подозрительно развеселившейся Амиры. А её рассказы о каком-то «нехорошем мальчике», которого она покинула буквально несколько дней назад, существенно меня утомили. С одной стороны, и хорошо, что героем нашего разговора был кто-то неприсутствующий в нашей компании, но с другой, вести осмысленную беседу, не имея представления о её предмете... По меньшей мере, неудобно. Тем более что в какой-то момент мне стало искренне жаль неизвестного молодого человека, если он вынужден встречаться с Навигатором чаще, чем раз в год. Я мысленно молил о спасении из цепких лап гостеприимной Амиры, и оно пришло. Спасение. Точнее, пришли они.