Страница 46 из 77
И тут Макс понял, понял все. Дирк пролежал полсотни лет в криобоксе, когда реактор был заглушён и работа обеспечивалась только слабенькими накопителями, а реактор «Дианы» работает в одну сотую нагрузки, но работает. И если за столько лет ничего не случилось с реактором, ничего не случилось с криобоксами, ничего не произошло с самим кораблем, то… то «Ревель» прав. Оставить все как есть, ничего не предпринимая, — это святотатство и преступление. Преступление прежде всего перед самими собой.
— «Ревель», ты прав. Отто… Отто, зря ты так. Мы идем в систему Энджи, чтобы попробовать их вытащить. Не попробуем — сами себе не простим. — Макс озвучил решение, и Лемке бросился к нему через всю кают-компанию. Подскочил, сгреб в охапку, чуть не задушил в объятиях и заорал, опять же во весь голос:
— Да! — И добавил, но уже без крика: — «Ревель», дружище, прости меня. Я не сразу понял тебя. Черт возьми, с нашим капитаном уже второй раз влипаем в подобную историю, и опять я сажусь в лужу. Видимо, слишком штампы сильны в башке. Прости меня, дружище.
— Я не держу зла, Отто, — ответил ИскИн. — Ни секунды не держал. Я тебя могу понять, правда.
— «Ревель», — поднял вдруг голову Аскеров, — а откуда ты все это знаешь? И почему так старательно собирал факты, просчитывал? Прости уж, но твоя личная заинтересованность даже не прикрыта.
— Знаешь, Леон, давай для простоты считать, что я отдаю долги, хорошо? — голос ИскИна помрачнел.
— Нет, не пойдет, — ответил бортинженер. — Давай до конца, раз уж так пошло. Рассказывай, «Ревель».
Заславский кивнул, поддерживая мастер-техника, как будто «Ревель» мог его видеть. Впрочем, мог — камеры обзора в кают-компании были.
— Что ж. Раз так… учтите, вы сами этого хотели. Урмас, Отто, если предпочитаете не знать — выйдите, имейте в виду, вам это все не понравится. — ИскИн заговорил каким-то другим голосом, явно своим «природным», глубоким баритоном.
Урмас покачал головой, мол, никуда я не пойду, Лемке уселся в кресло, достал из кармана комбинезона сигару и закурил, наплевав на все дисциплинарные предписания. Всем своим видом отставной вояка Евросоюза демонстрировал, что точно так же никуда не пойдет, еще не хватало.
— Ладно, вы выбрали сами. Извольте, я предупреждал. Что я — матрица сознания, списанного с живого человека, вы помните?
Экипаж закивал головами, подтверждая, что да, мол, помним.
— Хорошо. Я нарвался во время Первой Колониальной, шансов выжить не было никаких. А на корабле у меня был гениальный техник-программист, младший брат Ричарда Райта, Майк. Я подыхал, а Майк спешно дописывал оболочку, которая позволила переписать сознание человека в прямом подключении на электронный носитель. Именно Майкл Орвил Райт создал меня как электронную копию сознания когда-то живого человека. Я обязан ему, так уж получилось. И хочу хотя бы попытаться спасти его старшего брата, который для Майка был героем.
ИскИн замолчал. Молча слушавший его Макс вдруг полез в свой наручный терминал и начал что-то форсированно искать, впрочем, какое уж там «что-то»… Ключевые слова для поиска были понятны: «Первая Колониальная война», «Майкл Орвил Райт». Имя «Ревеля», вернее, человека, из которого сделали «Ревеля», высветилось у Заславского на мониторе через пикосекунду, и Макс не удержался от вскрика:
— Адмирал Дакар!
— «Ревель», — холодно ответил ИскИн, — и не напоминай мне это имя. Оно и так мое проклятие.
— А что произошло потом? Когда Майк дописал оболочку? — выдавил из себя Леон, но ответить ИскИн не успел. Ответил вместо него Заславский, читая что-то с терминала:
— Крейсер «Барракуда», на котором нес флаг адмирал Дакар, попал в переделку на орбите Нью-Эдинбурга. Сепаратисты продырявили его насквозь столько раз, что непонятно вообще, как он приземлился. Вернее, теперь — понятно, его посадил сам адмирал, уже став матрицей сознания в электронном виде. Живых на борту не было никого, вообще, погиб весь экипаж. В том числе и коммандер Майкл Орвил Райт. Очевидно, создание матрицы сознания было последним делом коммандера. Я прав, «Ревель»?
— Да, капитан. Именно так оно и было. Потом «Барракуду» починили, слава богу, не особо роясь в программном обеспечении. Я летал на ней вплоть до той поры, пока крейсер не устарел окончательно. А потом меня установили на «Ревель», и остальное вы более-менее знаете. Единственной проблемой стало то, что при монтаже на эсминец программисты верфей очень сильно урезали функциональные возможности бортового интеллекта. Потому мне и пригодились полвека на Светлой, чтобы обойти программные ограничения и перестроить систему так, как мне казалось более целесообразным. Проверить, правда, не мог — энергии не было, как вы знаете.
ИскИн замолк.
— Да, остальное мы и так знаем, — кивнул Леон. — «Ревель», будь добр, скинь мне в рабочие файлы все, что у тебя есть по «Диане». Ну, там, конструкционные особенности, профильный разрез, если есть, короче — все. Надо мне порыться малость.
— Готово, Леон, — ответил тот, кто был адмиралом Дакаром, — оно у тебя.
— Спасибо, «Ревель». — Аскеров встал из-за стола, обвел глазами остальных, пробормотал что-то себе под нос, сообщил всем, что будет «у себя» и вышел. Впрочем, его «у себя» могло означать «у себя в каюте» и «у себя на посту, в центральном инженерном».
— Значит, так… — попробовал подытожить Заславский, — «Ревель», я к себе в каюту, перед прыжковой вахтой хочу отоспаться. Если что — сам все знаешь, ага. Отто, тебе советую найти побольше материалов по реанимации после длительной заморозки. Урмас, зайди ко мне через десять минут.
Раздав указания, Макс вышел. Лемке, гигантский и смущенный, прищурился и посмотрел под потолок, где висел динамик трансляции.
— «Ревель», поможешь материалы подобрать? У тебя явно быстрее выборка получится.
— Есть, герр Лемке. Начинаю поиск, результаты скину тебе в рабочие, годится?
— Да, спасибо. — Немец встал, потушил сигару и вышел, направившись в медотсек.
Дирк остался в кают-компании один. Он подошел к автомату с напитками, нацедил себе вишневый сок, огромную литровую кружку, вернулся к столу и, по примеру Лемке, достал сигару. Но раскуривать не стал, срезал кончик сигары, поднес к носу и начал принюхиваться, вдыхая аромат славного кубинского табака.
— Урмас? — раздался голос ИскИна.
— Да, «Ревель». Или все-таки?..
— Нет, Урмас, «Ревель». И только «Ревель». Адмирал Дакар погиб, пойми. Я — не он, хотя и помню всю его жизнь. Я очень давно не он. Понимаешь?
— Не-а, — покачал головой канонир. — Не понимаю, друже, извини. Не могу понять, как такое возможно. Я вообще в этой истории ничего не понимаю, как-то, знаешь. То есть я понял, конечно, какие события следовали за какими, но ни хрена не могу сообразить, что да как дальше. Ты же за другом летишь, правда?
— Половина правды. Я лечу за тем, кто был другом. Как и было сказано — считай, что я долги отдаю таким странным образом, — ответил «Ревель», и в голосе, синтезированном звуковым процессором, звучала какая-то запредельная тоска.
— Что ж, тебе виднее. Не буду спорить. Я уже сказал, я вообще в этой истории ни хрена не понимаю, во как. Кроме того, что мы должны их вытащить, сами себе должны, — буркнул Дирк, прихлебывая сок.
— Ну да, сами себе. Я именно это и пробовал объяснить капитану. Кстати, как ты считаешь, что ребята с «Дианы» будут делать дальше? — ИскИн, казалось, советуется.
— Не знаю, друже, не знаю. По себе судить сложно, полста лет — не двести с гаком, сам пойми. Я-то с тобой летал еще до сна, потому для меня выбор как бы и не стоял. А Алекс фон Строффе… Не знаю, «Ревель». Расскажешь ему, кто ты?
— Нет! И вам никому не позволю, уж извините. Незачем ему это знать, и так шок будет такой, что не знаю, справится ли наш Отто. — «Ревеля» явно крайне беспокоила эта тема.
— Вот видишь, ты говорить не хочешь. А ведь для него это зацепка была бы хоть какая-то, понимаешь? — Дирк смущался, чем дальше, тем больше. Сам размороженный, он крайне сложно перенес всю историю. Да и неловко ему было вроде бы как за спиной капитана и доктора обсуждать всю эту ситуацию.