Страница 24 из 26
Пройдя сквозь узкую дверь, Тарасенко попал в микроскопический предбанник, выражаясь более фигурально – прихожую, и произнес вслух пароль, известный ему одному. Левая стена бесшумно отъехала в сторону, обнажая утопленную в стене дверь обычного лифта. Обычного только с виду – за тоненькой прослойкой обшивки под красное дерево скрывалась цельная броневая пластина, способная выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда среднего калибра. Справа, в стене, находилась небольшая панель со стеклянным прямоугольником. Тарасенко приложил свой левый мизинец к стеклу и подождал несколько секунд, пока центральный компьютер охранной системы идентифицирует отпечаток. Вскоре на панели зажглась зеленая лампочка, и металлический голос откуда-то сверху произнес «Отпечаток идентифицирован, вход внутрь периметра разрешен». Тотчас двери бронированного лифта мягко разъехались в стороны, впуская генерала внутрь. Тарасенко вошел и нажал на кнопку третьего этажа, именно там находились его любимые апартаменты. Скоростной финский лифт так плавно вознес генерала на третий этаж, что тому показалось, будто он стоял на месте. Двадцать лет пользования советскими лифтами давали себя знать до сих пор. Тарасенко никак не мог привыкнуть, что импортный лифт не дребезжал и не громыхал как раздолбанная телега при езде по проселочному тракту. Выйдя из лифта, Тарасенко оказался в небольшом коридорчике, который упирался в неширокую дубовую дверь. У двери стоял очередной охранник, выражением лица и осанкой напоминавший остальных. На плече у «эсэсовца» висел автомат Калашникова. «Интересно, – подумал генерал, – чего это они у меня все под нацистов косят? Запретить что-ли?«Он остановился и посмотрел на охранника. Под внимательным взглядом генерала тот подтянулся по самое не могу, и обратился в соляной столб. «Ну теперь прямо кремлевский курсант или гвардеец датской королевы.» – подумал генерал, а вслух душевно сказал:
– Смирно!
Охранник, казалось, зазвенел позвоночником как натянутая струна и, словно хамелеон, стал почти одного цвета со стеной. Не забыл он и звонко щелкнуть каблуками. Тарасенко снова почувствовал себя как в Рейхсканцелярии у Гитлера. Отдавая дань выучке армии нацистов, Гитлера он все же не уважал, поскольку тот не внял известной на весь мир пословице про фраера, которого сгубила непомерная жадность. Мало ему, понимаешь, Европы, так он в Россию попер, где ему благополучно и закономерно обломали рога. А потому Тарасенко не очень нравилось, что молодежь прямо из кожи вон лезет, чтобы походить на бравых «эсэсовских» выкормышей, покупаясь на показуху. Он еще внимательнее посмотрел на охранника и спросил:
– А может тебя расстрелять к чертовой матери?
Охранник немного изменился в лице, но по чисто русской привычке предпочел промолчать. Ничего более не сказав, генерал открыл дверь, набрав на кодовом замке шифр (умный замок в процессе касания кнопок успел еще раз сверить отпечатки пальцев с поступившими минутой раньше показаниями центрального компьютера), и вошел в апартаменты. Внутри все представляло из себя отнюдь не спартанскую обстановку походной военной казармы. Помещение скорее напоминало шикарный номер отеля «Хилтон» в центре Вашингтона: шикарная мебель спокойных тонов, мягкие диваны, пара журнальных столиков с телефонами, минифонтан в виде Самсона, разрывающего пасть льву, встроенный в стену телевизор и пульт управления объектом под кодовым названием «дача». Сбросив с себя армейский китель, генерал облачился в спортивный костюм «Динамо» и войлочные тапочки, враз сделавшись похожим на штатного советского пенсионера. Вынув из встроенного в стену минибара бутылку обыкновенной «Столичной» (бар шифра не имел, зато имел двойное дно), Тарасенко устроился в мягком кресле недалеко от широкого окна с пуленепробиваемыми стеклами и набулькал себе рюмочку. Из того же бара на столик переместилась тарелка с солеными огурцами и сушеный хлеб – генерал был гурманом. Не успел генерал внешней разведки пропустить в спокойствии и уединении, словно японский монах-отшельник, вторую рюмку водки, как на пульте управления замигала красная лампочка и вспыхнул экран монитора. На экране появилось лицо начальника охраны нижнего яруса капитана Маковкина и лаконично доложило:
– Товарищ генерал, к вам генерал Строев.
Не удостоив Маковкина ответом, Тарасенко нажал на пульте ручного управления кнопку «шесть», что означало «пропустить», и тотчас должно было высветиться на пульте у начальника охраны. Спустя минуту умная дверь отворилась и в апартаменты вошел генерал Строев, едва не стукнувшись лбом о дверной косяк. Строев был седовлас, крепко сбит, высок ростом и широк в плечах. Генерал, в отличии любившего шевелить только мозгами от Тарсенко, старался поддерживать себя в форме, регулярно подкачиваясь в тренажерном зале и бегая трусцой.
– Здорово пенсионер! – поприветствовал он своего однокашника, опрокидывавшего в этот момент внутрь третью рюмку водки.
– Здорово летун! – в тон ему ответил Тарасенко, – Все качаешься как подсохший Шварценеггер?
Строев принял шутку друга как должное и, скинув китель, приземлился за столом. Схрумкав соленый огурец и отлакировав его стопкой «Столичной», генерал ВВС громко крякнул и окончательно пришел в прекрасное расположение духа. Вытерев усы, он, наконец, вопросил:
– Ну, рассказывай, Гриня, что у тебя там в епархии приключилось?
Гриня слазил в буфет, принес оттуда здоровенный шмат сала, палку копченой колбасы, двухлитровую бутыль кваса и шахматную доску. Расставив и разложив все принесенное на столе, причем Строеву досталось играть белыми, а Тарасенко черными, генералы принялись уплетать за обе щеки чистокровное украинское сало, заедая его черствым хлебом. Немного насытившись и наливая четвертую рюмку себе и вторую товарищу, Тарасенко напомнил о главной цели встречи однокашников на берегу неспешной речушки Клони:
– Ты, Егор Иваныч, ходи. Белыми ведь играешь.
Строев без колебаний выдвинул пешку на Е4. Пешка Тарасенко в ответ заняла позицию по соседству. Генералы задумались. Первым нарушил молчание Тарасенко.
– Егор Иваныч, что у тебя слышно про американских супостатов в Европе? Озоруют, али как?
– Да где там, в последнее время не нарадуюсь. По донесениям разведки у них там сплошные проблемы – самолеты ломаются один за другим, летают куда ни попадя, провинившихся пилотов не знают куда отправлять: толи в психушку, толи на комиков обучаться – несут какую-то околесицу про небесного оборотня.
– Значит все-таки несут… – пробормотал Тарасенко и лихим кавалерийским наскоком, которому позавидовали бы одновременно Буденный и Алехин, поставил своим конем в сложное положение вражеского офицера. Офицер, не долго думая о чести мундира, почел за благо переместиться на более безопасное расстояние.
– Несут… – отозвался Егор Строев, – Еще как несут. Аж читать донесения стало интересно. Что ни рапорт – фантастическая повесть. Раньше то была одна скукота, а теперь не пойми что творится в поднебесных просторах.
С этими словами генерал ВВС в ответ на продолжавшееся наглое наступление конницы противника двинул ей на встречу свою ладью, преградив путь. Тарасенко даже опешил от такого решительного контрнаступления и, поразмыслив, вернул коня на ход назад.
– Ну, а ты, Егор Иваныч, сам-то что думаешь на эту тему?
Строев потянулся за початой бутылкой водки и, наполнив стопки, сказал:
– Да черт его разберет, Гриня. По всему выходит, что американцы в сильном беспокойстве пребывают. Вряд ли это какое-нибудь их же собственное секретное оружие вышло из под контроля. У нас тоже такого оружия, способного сбивать с панталыку целые эскадрильи без технического вмешательства, пока не водится. Вот и думай…
Строев выпил стопку и закусил хрустнувшим соленым огурчиком. После этого генерал решил развить контрнаступление и присовокупил к своим наступательным силам правофлангового офицера. Тарасенко одним махом опрокинул стопку «Столичной», заел ее салом, и отвел коня еще дальше вглубь собственных оборонительных позиций, как бы открывая свободный проход в тыл. У генерала уже начал созревать план захвата белых в клещи и частичного разгрома передовой группировки противника. Однако Строев тоже был не лыком шит и, не смотря на бродивший в голове хмель, соображал он еще исправно. Ухмыльнувшись, Егор Ивыныч сдвинул пальцем никому не нужную пешку на одну клетку вперед, выжидая время.