И маятник качнулся…

На ажурной пластинке отчетливо виднелись махонькие бурые пятна. Надо было вытирать получше… Доктор наверняка догадывался, что единственный способ заполучить родовой знак оборотня – это снять его с мертвого тела, а дальше оставалось только сложить два и два, чтобы понять, кто первым оказался у трупа шадды. Глаза Гизариуса тревожно сузились, но он сказал только:

– Я заберу это. На время.

Борг поддержал его идею:

– А я возьму кошелек! Подарю своей девчонке…

Мило, правда? Не то чтобы я сильно сожалел об этой утрате, но все же… Это был один из немногих подарков, полученных мной за всю жизнь. А за последние годы вообще – единственный. А уж что касается пластинки – это мой боевой трофей! И у меня были на него вполне определенные виды… Ладно, протестовать бессмысленно: выяснять отношения с доктором мне не к лицу, поскольку сейчас он формально является моим хозяином, а спорить с Боргом… Я хоть и дурак, но не самоубийца! Оставалось только закусить губу и заняться мытьем террасы…

…Я отложил мочалку в сторону и сел на сухое место, обняв руками колени. Что-то произошло. Со мной или во мне? Нет, все же вокруг меня. Моя рваная Мантия… Я совсем ее не чувствую. Но почему? Она не могла исчезнуть или исцелиться – таких чудес не бывает. Возможно… Нет, я не хочу в это верить! Это значит, что Слияние завершено. Я шагнул на следующую Ступень. Правда, цена слишком высока, да и результат, скажем так, больше пугает, чем радует. Фрэлл, почему меня так плохо учили?! Или это я плохо учился? Обрывки знаний никак не хотят складываться в цельную картину. Что там было дальше? Сражение? Служение? Подчинение? Совсем запутался… Да и какое в моем случае могло быть Слияние? С чем, простите? С Пастью Пустоты? Со всей Тканью Мироздания разом? Лучшие философы Четырех Шемов умрут от зависти, если я смогу описать этот процесс доступными словами и образами…

Чья-то неловкая нога наткнулась на ведро, и грязная вода, довольно журча, разлилась по уже почти подсохшему и – что самое мерзкое! – почти чистому дощатому настилу террасы.

– Ну что за… Только ведь закончил! – Я вскочил на ноги, задыхаясь от злости – хотя меня скорее разозлил прерванный сеанс самоанализа, чем опрокинутое ведро – и оказался лицом к лицу с новым персонажем трагикомедии «Бытие Джерона».

– Куда прешь? Не видишь, что ли… – начал было я, но тут же стыдливо осекся.

Он и в самом деле ничего не мог видеть. Этот темноволосый и утонченно красивый молодой человек был абсолютно слеп – большие глаза на породистом лице были словно затянуты белесой дымкой. В первые мгновения я почувствовал себя неловко, но мысли быстро перетекли на тему, которую я полагал главной. Какую? О себе любимом, конечно! А что, если бы принц велел выколоть мне глаз? А еще веселее – оба глаза? Что бы я вот тогда делал? Или велел бы мне что-нибудь отрезать… Да, недаром говорят, что чужое несчастье слаще, чем своя радость… Мучительно пытаясь подобрать слова для извинения, я разглядывал незнакомца. Нет, ростом он все же повыше, чем я, и торс у него помассивнее… И локоны такие мне никогда не заиметь, поскольку мои немногочисленные кудряшки не поддаются никакой укладке и выбирают только исключительно им самим известное и приятное направление… В целом производит впечатление обеспеченного человека, принадлежащего к высшим слоям общества: одежда из дорогой ткани, хотя и нарочито простая, кожа на руках нежная, не оскверненная мозолями и ссадинами. Он выглядел бы совершенно здоровым и довольным жизнью, если бы не глаза… Да в уголках рта намечается скорбная складка – свидетельство того, что он страдает своим недугом достаточно долго, чтобы познать все неудобства, с этим связанные.

– Простите, господин… Я не мог знать… – Хорошо оправдание, ничего не скажешь! А у тебя самого глаза на что? Мог бы и поглядеть, прежде чем орать. Да и не надо было ведро оставлять на проходе…

– Ничего страшного, – ответил молодой человек, беспомощно улыбаясь. – Я всегда на что-нибудь наступаю. Так что извиняться следовало бы мне…

– Не стоит расшаркиваться друг перед другом: примем как данность, что мы оба поступили неправильно, и забудем об этом. – Я тоже улыбнулся и пожалел, что он не видит моей улыбки. Хотя о чем тут жалеть – и не улыбка вовсе, а гримаса, потому что лицо перекашивается… Даже хорошо, что не видит, можно спокойно поговорить…

– Он причинил вам вред, милорд? – Между нами крепостным валом вырос рыжий титан.

– Ни в коем разе, это я помешал… – Молодой человек не успел договорить.

– Почему ты не на коленях? – горя праведным гневом, завопил Борг, испепеляя меня страшным взглядом.

М-да, один на один я обычно редкий трус, но если появляются зрители… Ох, надо искоренять в себе дурную любовь к публичным выступлениям…

– Я, конечно, извиняюсь, но какая разница твоему господину?

– Да как ты смеешь?!

– Он все равно не увидит, что я делаю – стою на коленях или показываю ему нос. А вот тебе, наверное, будет очень приятно. – Я посмотрел на рыжего верзилу снизу вверх, но с таким видом, как будто это он ростом мне до плеча.

Борг побагровел так сильно, что стал напоминать ярмарочных кукол, разыгрывающих представление. В самом деле, совершенно малиновая физиономия в сочетании с пылающими на солнце рыжими волосами выглядела как-то… нереально. В принципе, я ожидал, что в следующий миг буду растоптан великаном, но события свернули на другую тропинку:

– Ты когда-нибудь сведешь меня с ума, Борг, – устало заключил молодой человек. – Конечно, мне все равно, в какой позе находится этот человек, и незачем требовать от него исполнения всех тонкостей этикета…

– Он всего лишь – ничтожный раб! К тому же – клейменый… – злобно бросил Борг.

– Клейменый? – На лице «милорда» появилось любопытство, впрочем, настолько легкое, что даже самый придирчивый наблюдатель не счел бы его неприличным.

– И клеймо – свеженькое! – Рыжий просто сгорал от злорадства.

– Ты считаешь, что это в корне меняет дело? – поинтересовался я.

– Слушай, ты…

– Спокойно, Борг! Если на его теле есть клеймо…

– Не на теле, а на лице! – уточнил верзила.

– Какая разница? Так вот, если у него есть клеймо на теле, это не означает, что такое же клеймо стоит на его душе. Ты меня понимаешь?

– Милорд…

– Точно так же можно сказать и про меня: даже если мои глаза ничего не видят, глупо было бы утверждать, что так же слепы мой разум и моя душа. – Молодой человек говорил спокойно и тихо, но в каждом слове слышалось то, от чего я успешно отвыкал в течение долгих лет. Он наверняка получил прекрасное и разностороннее образование – не только книжное, но и жизненное. Более того, манера выражаться выдавала человека, привыкшего к тому, что его слова выслушиваются самым внимательным образом, а то и почитаются, как повеления. Мой ровесник? Почти. Но куда более зрелый, если так можно выразиться. Рядом с ним я вдруг почувствовал себя капризным ребенком, не выучившим урок. Я фыркнул и щелкнул Борга пальцами по груди:

– Давай договоримся так: как только твой господин снова сможет видеть, обещаю, что при каждом его появлении буду опускаться на колени. Идет?

– Ты смеешь смеяться над его светлостью?!

– Я серьезен, как никогда.

– Да ты знаешь, что лучшие лекари не смогли…

– Мир огромен, и в нем все же случаются чудеса. – Я невольно вздохнул, подумав о себе, и продолжил: – Может случиться так, что твой господин будет здоров и счастлив. Тогда я исполню свое обещание.

Борга мои слова не удовлетворили, и он все еще презрительно пыхал яростью, но молодой человек велел ему успокоиться и заняться обедом, а сам прислонился к стене дома, небрежно перебирая шнурок на вороте рубашки. Когда шаги верзилы затихли в лабиринте дома, «милорд» спросил:

– Ты так долго молчал, прежде чем извиниться… О чем ты думал?

Я покраснел, но ответил:

– Мои мысли были сугубо эгоистичны. Я думал о том, что совсем недавно мог бы получить более страшные повреждения, чем имеются на сегодняшний день.