Страница 68 из 94
Если бы был со мной здесь Люк! Он бы увидел, что все наши фантазии могут воплощаться в реальности. Те две крохотные фигурки в игрушечном коттедже были бы нами.
Вокруг домика извивался забор из колышков высотой до колен. Он не предназначался для того, чтобы от кого-то отгораживаться, просто служил подпоркой для вьющихся роз и выглядел совершенно таким же, как и на игрушечной модели.
В отличие от остальной территории Фарти местность вокруг коттеджа была хорошо ухожена, во всем чувствовалась заботливая рука. Густая и ровно подстриженная трава, забор выкрашен белой краской, дорожки чистые и ровные, стекла в окнах блестели.
— Ну… вот и коттедж.
— Он как бы пришел сюда из книжки. Как бы я хотела нарисовать его.
— Вы рисуете?
— О да. Рисование — это моя страсть. Я это делаю даже теперь, во время лечения. Я хочу изучать искусство и постоянно работать над собой, — заявила я с надеждой.
— Конечно. Конечно, — дважды повторил мистер Брадерз, перенесясь опять в воспоминания. — Да, тогда вы, может быть, когда-нибудь нарисуете его. Почему бы и нет?
— Мы можем зайти внутрь? — спросила я.
— Обязательно. А вас не будут искать там, в Фарти?
— Мне это безразлично. Я чувствую себя там пленницей. Пожалуйста, ввезите меня в коттедж.
Он провез меня по плиточной дорожке до входной двери, открыл ее и вкатил внутрь. Игрушки Таттертона стояли повсюду: на полках и на доске над камином. Здесь также было по крайней мере полдюжины старинных часов, которые все ходили. И как бы в подтверждение пробили напольные часы в углу комнаты, а музыкальная шкатулка голубого цвета, выполненная в форме коттеджа, открыла входную дверцу. Из нее вышло, быстро вернувшись обратно, крошечное семейство, сопровождаемое приятной, легко запоминающейся и очень знакомой мелодией.
Это была та самая мелодия, которая звучала, когда поднимали крышу у игрушечного коттеджа в Уиннерроу, — ноктюрн Шопена. Когда музыка прекратилась, мы посмотрели друг на друга.
— У моей матери был игрушечный коттедж — точная копия этого, со всеми кустами и соснами, и он исполнял эту же самую мелодию. Она подарила мне его в день восемнадцатилетия. Ему столько лет, сколько и мне, а он все еще играет. Кто-то прислал коттедж маме сразу после моего рождения.
— Да. — Он с трудом выговорил это слово. Он казался испуганным, его глаза несколько расширились. Затем выражение лица мистера Брадерза изменилось и стало печальным. Голова склонилась на сторону, и на мгновение он глубоко задумался. Внезапно, осознав, что я смотрю на него, он улыбнулся.
Я быстро отвернулась и стала продолжать изучать помещение. Оно было необычно уютным и теплым, таким, каким, по моему мнению, должен быть домик садовника. Хотя мебель была старой, ничего не выглядело изношенным. Полки, полы, занавеси — все выглядело опрятным и чистым, как в доме чрезвычайно аккуратного человека. Дом состоял всего из двух комнат. В жилой прямо перед камином находился длинный стол, на котором лежали крохотные кусочки металла, инструменты и незаконченная игрушечная средневековая деревня. Церковь с винтообразной крышей и цветными окнами была уже доделана. В ее дверях стоял священник, который приветствовал прихожан. Там были также магазины, прекрасные каменные дома и хижины более бедных людей. Несколько маленьких повозок с запряженными в них лошадками, а также некоторые детали не были еще закончены.
— Если вы хотите, у меня есть в холодильнике чай.
— Да, пожалуйста.
Я подкатила коляску ближе к столу, чтобы посмотреть повнимательнее на эту таттертоновскую игрушечную деревню.
— Эта модель отнимает у меня массу времени, так как я постоянно хочу что-то добавить то здесь, то там, — пояснил он.
— Она такая красивая и так похожа на настоящую! Мне она очень нравится. Посмотрите только, как удачно вам удалось передать выражение их лиц! Нет даже двух похожих.
Я взглянула наверх и заметила, что хозяин коттеджа смотрит на меня пристально, с нежной, прекрасной улыбкой на лице. Он спохватился и быстро сказал:
— О… чай. Одну минутку.
Он пошел на кухню, а я откинулась на спинку и продолжала изучать окружающую обстановку.
— Вот, пожалуйста, — сказал мистер Брадерз, быстро подойдя ко мне и передавая стакан с чаем и плавающими в нем кусочками льда. Я взяла чай, но пить не торопилась. Мужчина почему-то избегал моего взгляда и, повернувшись, стал укладывать инструменты в ячейки на стене.
— Вы тот человек, которого я видела из окна своей комнаты, — заявила я.
— Да?
— Я видела вас у памятника моим родителям, не правда ли?
— Да, я останавливался там однажды.
— Более чем однажды, — настаивала я.
— Может быть, и чаще.
Улыбнувшись, он сел в деревянную качалку около камина, закинул руки за голову, вытянул свои длинные худые ноги и посмотрел на потолок. Теперь, когда я разглядела его профиль, я подумала, что он по-своему довольно интересный человек. Он излучал какую-то притягательную силу, которую я наблюдала у Люка, когда он бывал в самом нежном, вдохновленном и поэтическом настроении.
— Прогулки — теперь мои единственные физические упражнения. Я брожу по всей территории.
— Вы были также на поминальной службе. Я видела вас, — подчеркнуто заявила я. — Почему вы не могли выйти из леса и встать рядом с другими молящимися?
— О… я просто постеснялся. Итак, — сказал он, пытаясь изменить направление разговора, — как идет ваше выздоровление?
— Но почему вы не хотели, чтобы вас увидели там? Вы боитесь Тони?
— Нет. — Он улыбнулся.
— Я не понимаю тогда, почему вы так… так прячетесь?
— У меня просто такая привычка. Если посмотреть на человека более пристально, то, думаю, у каждого из нас найдется что-либо странное. Я такой тип, который любит оставаться в одиночестве.
— Но почему? — настаивала я.
— Почему? — Он засмеялся. — Вы ведь не отступаете от того, что вас беспокоит, не правда ли? Совершенно так же, как ваша мать.
— Я не понимаю, как вы можете так много знать о ней, если вы любите проводить все время наедине с самим собой.
Он засмеялся снова.
— Я не знаю, куда мне спрятаться, чтобы сохранить секреты своей жизни, когда вы находитесь поблизости. Я люблю одиночество, — спокойно сказал он. — Но мне нравилось быть с вашей матерью, и я разговариваю с людьми, как я делаю сейчас с вами. А теперь расскажите мне о своем выздоровлении.
— Вчера я встала самостоятельно на ноги, впервые после аварии.
— Это замечательно!
— Но доктор и Тони считают, что мне не надо торопиться. Никто не просил меня, чтобы я снова попробовала встать, и еще я ни разу не воспользовалась приспособлением для ходьбы. Они продолжают настаивать на том, чтобы я днем спала, принимала таблетки снотворного и оставалась изолированной от людей. Это первый случай, когда я вышла из дома, хотя нахожусь здесь уже почти неделю! Я даже не могу позвонить по телефону и поговорить. У меня нет телефона! — Я разревелась.
— Да?
— Я не видела своего двоюродного брата Люка с тех пор, как покинула больницу, то есть уже шесть дней, считая сегодняшний. Я посылала ему послания через Тони и Дрейка.
— Дрейка?
— Сводный брат моей матери.
— О да. Сын Люка-старшего.
— Кажется, вы знаете слишком много о моем семействе для работника… для помощника, — заявила я подозрительно.
— Просто я умею хорошо слушать, когда говорят другие люди.
— Какая у вас удивительная память на подробности, — отметила я, прищурив глаза и всем своим видом демонстрируя понимание того, что многое он просто недосказывает мне.
Мистер Брадерз улыбнулся как-то по-мальчишески.
— И что же случилось с Люком?
— Он не позвонил и не приехал. Я въехала на коляске в кабинет Тони и сама позвонила ему в общежитие в Гарварде. Его не оказалось на месте, и я попросила его соседа по комнате передать Люку, чтобы он немедленно приехал ко мне.
— Понятно. Ну, тогда я уверен, что скоро он навестит вас.