Берег Хаоса

– Я принял своё главное наказание, повелительница. Независимо от того, заслуживал его или нет. Вы хотите подписать для меня ещё один приговор? Не многовато ли?

– Намекаете, что не мне являться судьёй?

– А Вы хотите занимать именно это место?

– Вы предназначаете для меня другое? Какое же именно? Палача?

Вот-вот, что я говорил о последнем ударе? На такой вопрос нечем ответить. Сказать «палач», значит расписаться в собственной злобности и мстительности, до сих пор не потухшей. Конечно, я не забыл. И не забуду. Но вместо того, чтобы строить в мыслях планы жесточайшего отмщения, лучше употребить эту искру для иных целей: попросту разжечь огонь в камине, спасаясь от зимней стужи.

– Вы давно уже оказались на месте жертвы, повелительница. Будете отрицать?

Она замечательно владеет своим телом: ни малейшего движения, ни изменения глубины вдохов и выдохов. Длительная практика. А может, природная стервозность и нежелание показаться слабой. Какая разница? Возведение неприступных бастионов говорит в первую очередь о страхе выйти во внешний мир из своего крохотного уголка. Я всё это уже пережил и понял: рано иди поздно придётся открыть калитку и сделать шаг на шумную и залитую светом улицу. Не обязательно сливаться с людским потоком и плыть по его течению, точно так же не обязательно прокладывать себе путь против. Достаточно просто попробовать перейти. На другую сторону. Там, в глухой стене тоже будет ждать калитка, за которой... Каждый получает по заслугам. Я – получил. Наверное. Может быть.

– Не имею привычки тратить силы впустую... Признаться, Вы меня удивили.

– Чем, повелительница? Я всё тот же, каким был.

– Тот же? – Лёгкая тень раздумья в глазах. – Пожалуй. И это поистине удивительно.

Впору стукнуть себя самого по лбу. Да побольнее! Так глупо попасться... Неважный из меня фехтовальщик, если вдуматься: смертельный удар отбил, а серию уколов, предназначенных для проверки моих оборонительных порядков, парировал, не задумываясь об их действительном назначении, и в результате... Нарвался на новую атаку, но поскольку она была уже на отходе, невесомая и, казалось бы, случайная, именно она и достигла успеха.

– Молчите? Вам нечего сказать?

Я бы сказал, ох я бы и сказал...

– Или все слова, что приходят Вам в голову в эти минуты, не должны долетать до женских ушей?

Как после всего этого Сэйдисс можно не любить? Очаровательна и убийственна. Но кажется, она начинает скучать:

– Вы не желаете сменить позу? Ваши члены ещё не затекли?

– Какие именно части тела Вы имеете в виду?

Пауза. Нет, это не атака с моей стороны, так, крохотный щелчок по шпаге противника, не более.

– Вы пришли говорить пошлости?

– Конечно, нет, повелительница.

– Так извольте вести себя достойно цели Вашего визита!

Встаю, потирая и вправду затёкшие коленки. Сэйдисс сдвигает увеличительные стёкла на кончик носа: так ей удобнее смотреть на строчки мелких букв в книге.

– Я просмотрела Ваши траты за истёкшее полугодие.

– Смею напомнить: оно ещё не закончилось.

– То есть, Вы хотите сказать, что намерены совершить ещё несколько безрассудств?

Придвигаю к столу стул и усаживаюсь напротив Заклинательницы.

– Что Вы называете безрассудствами?

– К примеру, вот это, – она находит нужную строчку и зачитывает: – Проиграно в кости пять лоев двадцать четыре сима.

– За шесть месяцев? Разве это много? Могу себе позволить.

– Меня удивляет другое: зачем Вы садитесь играть, если заранее можете предсказать, на какой бок упадёт каждая костяшка?

Вздыхаю. А действительно, зачем? Тем более, что повлиять на исход броска не могу, а изъяны предметов, покрутив в пальцах, определяю временами на удивление точно. Если не пьян, разумеется. Может быть, я играл в подпитии? Да, скорее всего так и было. Поглядываю искоса на Сэйдисс: попробовать оправдаться распитием горячительного? Нет уж, тогда меня ждёт форменная тирания в отношении увеселений души и тела!

– Хочется почувствовать себя таким же, как все.

Тихий смешок заставляет добавить более вескую причину:

– К тому же, так принято. Играть. Все играют: кто в кости, кто в карты, кто делает ставки на собачьих боях. Для молодого человека, живущего в столичном городе, было бы, по меньшей мере, странно не участвовать в светской жизни.

– Хорошо, допускаю. Посмотрим другую статью расходов. Напитки. Вам не кажется, что Вы слишком много тратите на них?

Чувствуете разницу? Не «пьёте много», а «тратите много». То есть, если бы мне удавалось посещать питейные заведения за чужой счёт, на здоровье! Интересно, все женщины настолько бережливы в отношении чужих денег или только некоторые? Впрочем, мне, похоже, выпадает шанс проверить. Когда женюсь. Если женюсь.

А Сэйдисс продолжает свою мысль:

– Если желаете упиваться... Как это называется? До поросячьего визга? Так вот, если Вы чувствуете в этом потребность, я велю поставлять Вам каждый месяц бочку самого отборного мёда, собранного на горных лугах. Или Вам по вкусу что-то другое? Кроме того, самым практичным было бы приготовление пития в доме, а не шатание за ним по тёмным улицам и подозрительным лавкам.

Это на что же она намекает?

– У меня не так уж много свободного времени, повелительница, чтобы тратить его ещё и на возню с брагой.

– Разумеется, мужчины не должны этим заниматься сами: им положено лишь снимать пробу. А прочие труды следует предоставлять женщинам.

Если я не совсем ещё отупел, последняя фраза может означать только то, что он означает. Ну, матушка! Точнее, матушки. Именно так, во множественном числе.

– Вы тоже приложили руку к приезду Ливин?

– Кого-кого?

Она даже не пытается притвориться непонимающей: лазурные глаза, глядящие на меня поверх золотистой оправы стёкол, смеются. Почти. Или близки к улыбке, что само по себе уже можно признать чудом.

– Вы сами её выбрали?

Сэйдисс молчит, небрежно теребя кончиками пальцев старую кожаную закладку.

– Или первый ход сделала Каула?

Упоминание вероятных заслуг соперницы всегда вызывает на откровенность:

– Она пришла просить моего согласия.

Ну да, разумеется. Если Ливин несёт в себе печать Заклинательницы, она считается одной из подопечных Сэйдисс, я, соответственно, тоже, а потому нашу судьбу должно решать на двух уровнях и, желательно, в одном и том же направлении.

– И Вы согласились?

– Мне следовало отказать?

Теперь приходится молчать мне.

Может, и следовало. А может, следовало прежде спросить моё мнение на сей счёт. Правда, когда матерям приходит в голову и во все прочие места желание осчастливить своих детей супружеством, разве чьи-то желания имеют значение? Да и не могу сказать, что жестоко разочарован. Скорее, наоборот: доволен. Вот только зачем...

– Нужно ли было приводить её к присяге до срока?

– Она решала сама. Я всего лишь объяснила, что смогу лучше заботиться о Вас обоих, если печати будут разбужены.

Обманула девушку, значит. Ай, как нехорошо! Могла бы сказать ещё и то, что поскольку моя душа находилась в другом теле во время нанесения печати и первой присяги, у меня есть возможность не принимать «заботы» повелительницы. Правда, небольшая и требующая значительных усилий, но есть. И Сэйдисс знала об этом с самого начала, с того самого мига, как поняла, что не может остановить руки, ногтями раздирающие грудь.

– И она решилась сразу?

Очень важный вопрос. Возможно, самый важный для меня. Если Ливин не колебалась ни минуты, её поступок может означать поиск выгоды, а корыстная жена мне ни к чему, и лучше расстаться до того, как встретимся окончательно.

– Нет. Она думала целую ювеку.

Вот как? Умница! Надо бы сделать ей подарок.

– Мы угодили Вам?

Мы? Ах, да, старались же обе мои матушки...

– Можете считать, да.

– Хорошо, – Сэйдисс позволила своим губам обозначить улыбку. – Есть другие новости?

– Какие у меня могут быть новости? Перебиваюсь помале... Ну зачем так сразу?!