Страница 4 из 33
— Мне кажется, — тихо произнес Дориан, — что слабость женщин была их преимуществом, позволяя искать утешения и делить горести с сильными мужчинами. Современный же подход и самостоятельность напрочь лишили вас этого, заставляя все тащить на своих плечах.
Сэм в ответ только отозвалась новым всхлипом.
— Я — не современный мужчина, — вздохнул Дориан, — так что, плачьте на здоровье. Только не забывайте, что я — и не человек, Сэм.
— Одиночество, — прошептала она.
— Что? — удивленно переспросил вампир.
— Одиночество у нас одно и то же, Дориан, только ваше, возможно, чуть старше.
— Много старше, — поправил он, но в остальном спорить не стал, только внимательнее взглянул на Сэм, укачивая ее мягко на руках.
Глава 4
Прямо над головой потолок начал сотрясаться так, словно по нему скоро должен был пронестись поезд. Низкий гул и вибрация пронизывали стены вокруг нее. Это не могло быть реальным, это никак не вписывалось в мирный сон старой многоэтажки, но по мере того, как шум характерно нарастал, приходилось верить.
— Черт, да что ж это такое, — выругалась Сэм. А сама продолжала нервно прислушиваться к окружающим звукам. И так нестерпимо хотелось бежать, что лишь немыслимым усилием воли она заставила себя остаться там, где была. Сэм крепко обхватила себя руками за локти и слегка зашаталась на диване, опасаясь, что все вот-вот начнет рушиться прямо у нее на глазах.
— Так не должно быть, — повторяла она сама себе, как заклинание. — Так не… — И невольно заглянула в середину себя, чтобы понять, что же на самом деле не так, и рассмотрела внутри незнакомый страх, клубком змей шевелящийся в ее сознании, дрожью расползающийся по рукам, заставляющий трепетать все тело. — Черт! — снова выругалась она, теперь уже не без причины. Кто-то поселил этот чертов клубок ужаса в нее, как инфекцию. И у нее были догадки, кто бы это мог быть. По-прежнему пребывая не в себе, она продолжила говорить вслух, даже собственный голос помогал ей хоть немного успокоиться: — Зачем ты делаешь это? Зачем?
И тут напряжение стало отступать, и на его фоне глаза как-то резко стали влажными, и влага неожиданно пролилась из них, без всхлипываний и истерик, просто как знак облегчения, окончания панического страха. Она снова могла рассуждать. И практически сразу подумала о том, каков был их мир — такой же, наполненный невыносимым страхом? Или вся эта демонстрация была лишь эксклюзивным показом для нее персонально. Зачем он сделал это? Хотел напугать? Или это получилось невольно? Но, поскольку, его и близко не было видно, она почему-то склонна была думать, что все это было демонстрацией. Жестокой, продуманной заранее, имеющей какую-то цель. Цель дать ей что-то понять. Возможно, понять, насколько ужасен их мир. И что, если так всегда, если этот ужас не прекращается, если в нем нужно жить и существовать каждую минуту, дни, месяцы, годы. «Так не может быть», — подумала она, — «это прямой путь в дурку, никто не способен непрерывно находиться в таком состоянии. Или способен?» Последняя мысль снова заставила ее напрячься. И одновременно с этим, так хотелось прижаться к нему и вдохнуть его запах, что было совершенно странным и противоестественным в данной ситуации. Происходящее должно было напугать, оттолкнуть Сэм от него, заставить бежать прочь. Вот что было бы правильно. Но почему-то этого не случилось, совершенно. Она свернулась на диване в беспомощный клубок и наблюдала, как тихо высыхают на щеках недавние слезы, и такое же тихое умиротворение наполняло ее душу, словно не было никакого светопреставления несколькими минутами раньше, а были лишь приятные воспоминания и образы в ее голове: вот он наклоняется к ней и локон его волос цепляет ее за щеку, нежно проскальзывает по ней, и тело откликается на это прикосновение бегущими по коже мурашками.
— Черт, — уже в который раз выругалась она снова. И изо всех сил постаралась быть собой: не впадать в истерики, но и не сходить с ума по каким-то романтичным образам в своей голове, словно безмозглая кукла. От этой попытки, самой по себе уже немало странной, отделить в себе себя-привычную от не-себя, нервное напряжение начало отдаваться маленькими покалываниями в кончиках ее пальцев, так, словно бы она прикасалась к сотням маленьких иголочек. Теперь борьба шла внутри нее самой. Ровно в тот момент, как она осознала это, она поняла, что с поездами было бороться легче. Все, что происходило снаружи, по крайней мере, позволяло оставить нетронутым ее внутренний мир, оставалось нечто, отделяющее происходящее от нее самой. Теперь же все было намного хуже. Она тщательно всматривалась вглубь, старалась смотреть беспристрастно, словно со стороны. С таким подходом начало получаться: она стала различать эмоции и то, что их вызывает. И когда она почти разобралась, почти выяснила и победила, заметила, что источник ее наваждений спокойно стоит в ее комнате возле окна, глядя на уличные фонари.
— Не спится тебе по ночам, — произнес он с нескрываемой иронией.
— Да, — ответила она честно. Ночь была ее любимым временем, одиночество и пустота, чистота мира в его тишине и нерожденном состоянии, пока не настанет утро, пока весь он не зашевелится, не закопошится тысячами обитателей, не наполнится звуками и возней машин, толпами, светом, жизнью. Обо всем остальном она промолчала, так, словно оно само должно было уложиться в ее короткое «да».
Он усмехнулся, будто прослушал весь ее молчаливый монолог.
— Зачем ты сделал это со мной? — спросила она, все еще невольно вслушиваясь в себя и так боясь обнаружить там снова признаки чего-то чужого.
— Лучше один раз показать, чем сто раз объяснять, пытаясь подобрать слова, — хмуро, но с каким-то жестоким наслаждением отозвался он.
— И что это было?
— А ты не поняла? — он горько усмехнулся.
Сэм снова вспомнила страх, внутренне сжалась, ей показалось, что теперь, при воспоминании о произошедшем, тело ее словно замерзало от одной попытки.
— Теперь ты знаешь это, — удовлетворенно прошептал он, словно понимая, что она ощущает и лаская холод в ее теле, как старую любимую собаку.
Еще секунду назад ей хотелось задавать ему вопросы, говорить с ним, возмутиться, что он так с ней поступил, и вот — уже ничего, она застыла в безразличии, словно статуя, не испытывая ни эмоций, ни потребности в них. Он стоял у окна точным ее отражением, такой же недвижимый и безразличный. Но все-таки пошевелился, взглянул на нее и, о чем-то задумавшись, спросил:
— Почему ты вспомнила обо мне?
— Прости? — растерянно произнесла она, выныривая из своей прострации. И испытала от этого немыслимое облегчение, так, словно ей наконец позволили размять затекшие мышцы.
— Почему, когда тебе было страшно, ты вспомнила обо мне? — голос его был абсолютно спокоен, но взгляд пробивался внутрь.
Она задумалась на какую-то секунду перед тем, как ответить, но этого было достаточно, чтобы под его взглядом снова захотеть прикоснуться к нему, прижаться к его рубашке, коснуться губами шеи, груди. Сэм невольно замотала головой, пытаясь избавиться от очередной волны наваждения.
Он принял это за отрицание.
— Я знаю, что вспомнила, — повторил он.
— Я не отрицаю, — вздохнула она, подняла на него глаза, и невольно охнула, настолько этот взгляд добавил ее ощущениям. Он сделал несколько шагов ей навстречу и застыл на расстоянии вытянутой руки. Она неосознанно сократила это расстояние, и осталась стоять вот так, рядом, ощущая его всей кожей, но не дотрагиваясь, не смея. — Это заставило меня забыть о страхе, — прошептала Сэм ему в грудь.
— Ты задумывалась когда-нибудь, почему именно боишься умереть? — произнес Дориан.
— Так будет после смерти? То, что я ощутила? — ответила она вопросом на вопрос.
Он рассмеялся.
— Как ты… этот клубок змей внутри — что это было, Дориан?
— Просто способ позволить тебе увидеть. — Затем, заметив, как расширились ее глаза, добавил. — Неважно, что ты увидела, никаких змей не существует. Внутри тебя сейчас нет ничего такого, не беспокойся.