Морф

И тут Хаэлли понял одну странную, почти невероятную вещь: раньше он был слишком хорошего мнения об авашири. Даже когда считал их тупыми, грязными животными. Все оказалось намного хуже: они были не только примитивны, но еще и полностью отвернулись от света, не принимая его в своих грязных, похожих на выгребные ямы сердцах. Нет, разумеется, эльфы убивали, но делали это быстро и спокойно, не придавая убийству никакого значения, кроме того, что враг уничтожен. Но этот человек… это чудовище — великая Далли, он же искренне гордился тем, что по его приказу здесь были замучены десятки, если не сотни его же соплеменников. И те воспоминания, что отражались на недоразвитой физиономии авашири — это были воспоминания о том удовольствии, которое он получал, убивая не в бою, а вытягивая жизнь медленно, по капле.

«А как же морро?» — мелькнула короткая и слепящая, как вспышка молнии, мысль, — «получается, что я уже не смогу отомстить за Фиальвана?»

Выходило, что так. Но Хаэлли вдруг подумал, что его союзник не обидится. А потом они снова встретятся под сводами Крипты, и тогда настанет великий, вечный сон.

— Ты — грязь под моими ногами. Ты не стоишь даже моих мыслей, — прошептал Хаэлли на родном языке. А потом, собравшись с силами, повторил на языке авашири. Может быть, даже с ошибками — преподаватели Дома и сами не шибко хорошо знали этот язык — но человек его понял.

— Ты будешь визжать, умоляя о пощаде, — пообещал он, — то, что с тобой сделал мой лекарь, было только началом.

Хаэлли закрыл глаза и постарался думать о том, что его матушка по-прежнему прекрасна, отец — все так же строг, а Риальвэ, младшему брату, уже нашли подходящую невесту. Но у Хаэлли было слишком мало красивых воспоминаний, его слишком рано забрали в Дом Охоты, и потому эльф отчаянно цеплялся за любую мелочь, которая могла его отвлечь: за гладкие резные перила мостика в саду, за первую драку с соседскими мальчишками, из которой он вышел победителем, и даже за огромное алое яблоко, которое он находил на столике рядом с кроватью. Он знал, что сочный плод приносит и оставляет матушка, и вместе с красивым яблоком она оставляла своему сыну частичку бескрайней, как океан, любви.

Вся беда была в том, что авашири слишком рьяно приступил к выполнению своего последнего обещания, и через несколько дней Хаэлли уже знал, что скоро очнется под сводами Крипты. Ему стало тяжело дышать, как будто легкие уже не принимали отравленный воздух казематов, кровавый туман перед глазами почти не рассеивался. Хаэлли с отчаянием утопающего продолжал цепляться за воспоминания, и, пожалуй, единственное, что ему еще хотелось — так это в последний раз увидеть дом, в котором появился на свет.

***

— Нашел, чем удивить, — сказал однажды кто-то рядом, — или думаешь, я мяса не видел?

— Это эльф! — возмутился знакомый голос, — эльф, понимаешь? В моих землях!

— В любом случае, это подыхающий эльф. Вот я и говорю, мой любезный Ариас, меня этим не удивишь.

Оказывается, так звали палача, и Хаэлли вяло удивился тому, что такому ничтожеству при рождении было дано благозвучное в общем-то имя.

— Я думал…

— Вот это, пожалуй, отменная новость. Ты думал, Ариас?

— Я думал, что узнаю, что он здесь делал. Из его груди выдернули эльфийскую стрелу, мой дражайший Лерий, а это уже кое-что да значит.

— Действительно, — задумчиво сказал незнакомец, — насколько мне известно, наши остроухие соседи подобными вещами не слишком-то увлекаются. Ну и что, много узнал?

— Увы.

— А глаза зачем ему завязал?

— Не нравится мне, как он на меня смотрит, — Ариас забормотал торопливо, смущенно, — у него такие глазищи злые, что мне так и кажется — волшбу творит, зараза… А сколько он моих парней уложил! Это ж просто жуть. Если бы не эта стрела, то так и ушел бы, сволочь остроухая.

— А магов-дознавателей не пробовал позвать? — быстро спросил Лерий, — ах да, забыл, они же золота много берут за услуги, а ты, мой любезный, человек весьма и весьма экономный. Ну, как бы там ни было, сейчас у тебя на руках подыхающий эльф. Через день-другой будет просто дохлый.

— Что есть, — злобно огрызнулся авашири, — у меня и в мыслях не было, что они… такие.

— Какие приспособления из своего замечательного арсенала ты еще на нем не испробовал?

Воцарилось долгое молчание, Ариас не ответил.

— А знаешь что, — вдруг предложил Лерий, — продай мне его.

— На охра он тебе?

И тут авашири сказал такое, что Хаэлли дернулся и всем сердцем возжелал умереть. Прямо сейчас и ни секундой позже.

— Я слышал, что эльфийские мужчины в постели еще лучше наших девок.

В подземелье повисла тишина, щекочущая нервы и пропитанная недоверием. Наконец Ариас откашлялся.

— Я, конечно, многое о тебе слышал, любезный Лерий, но что-то не припомню, чтобы ты на мальчиков поглядывал.

— Всегда что-нибудь случается в первый раз, — притворно вздохнул авашири, — я его подлатаю, а потом еще и тебя в гости позову. Ну что, по рукам?

— Триста, — внезапно охрипнув, брякнул Ариас.

— У тебя нет совести, мой любезный. Продавать падаль за такие деньги? Я даже не уверен, найдется ли лекарь, способный поднять его на ноги.

— А тебе на ноги ставить и не надо, любезный мой, если ты действительно собираешься использовать остроухого так, как говоришь.

— И то правда, — внезапно согласился Лерий, — но все-таки двести золотых, Ариас, не больше.

Мысли Хаэлли текли медленно и плавно как равнинная река. Торг закончился, продавец и покупатель сошлись на двухстах пятидесяти монетах. Хаэлли перешел в собственность авашири по имени Лерий. Что дальше? Вернее, куда еще ниже? Его купили как подстилку для развлечений. И Хаэлли остро жалел о том, что не умер раньше. О том, что милостивая Миенель-Далли, похоже, повернулась к нему своим незрячим ликом.

…А потом его, не снимая повязки с глаз, вынесли на свежий воздух, уложили осторожно на упругое ложе и куда-то повезли. Хаэлли почувствовал, что медленно начинает плыть, уходя все дальше и дальше во мрак, и ему очень хотелось верить, что это конец всему.

***

Увы.

Похоже, ему снова не дали воссоединиться с духами предков.

Поднять веки оказалось невыносимо тяжело, как будто на каждом повисло по пригоршне сырой глины. Вокруг плавали клочья розоватого тумана, боль привычно обнимала истерзанное тело, дергая в раздавленных пальцах и перебитых руках. Но вместе с этим дышалось легко: вокруг было много свежего воздуха, а еще — горьковатый аромат духов. Хаэлли открыл глаза и уставился на женщину авашири, склонившуюся к нему. Она была немолода, но все еще довольно красива даже по эльфийским меркам, ее огненно-рыжие волосы мелкими колечками обрамляли лишенное загара лицо и рассыпались по пышному белому воротнику под горло. В ушах сверкали изумруды. А за ее спиной маячил высокий черноволосый мужчина с лицом грубым и решительным. Он молчал и глядел прямо в глаза Хаэлли, как будто хотел в них что-то прочесть.

— Милорд, мое сердце обливается кровью, когда я смотрю на весь этот кошмар, — мягко произнесла женщина, — в конце концов, это просто отвратительно! И после этого мы еще жалуемся, что жители Великого леса принимают нас за скотину.

— Вы сможете что-нибудь сделать?

Хаэлли сжался. Голос принадлежал человеку, купившему его. Но, к собственному удивлению, Хаэлли не чувствовал к нему того острого отвращения, которое должен был. Авашири и авашири, не более. Железная воля в темных глазах, в каждом движении. Он привык, чтобы ему подчинялись. А те, кто смел воспротивиться, долго не жили.

— Милорд, я постараюсь. Но, право же, не могу ничего обещать. Одни источники утверждают, что эльфы довольно живучи, другие — наоборот, что они как хрупкая ваза. Разбив единожды, уже не склеишь.

— Я склонен согласиться с первыми, — Лерий недобро усмехнулся, — если этот остроухий молодчик до сих пор жив, значит, будет жить и дальше.

— Где вы его подобрали, барон?

— Ах, милая моя, разве это так важно?