Одержимые

Широкая красивая аллея вязов и платанов украшала неизвестную ей улицу. Конец апреля; ароматная, почти до головокружения, весна после суровой, затяжной зимы. Воздух, казалось, дрожал, наполненный теплом и цветом. Дома в этой части города были ослепительно впечатляющими и величественными, как многие, что ей довелось видеть в своей жизни. Настоящие особняки, хвастающие благополучием. Их покатые элегантные газоны отгораживались от улицы кирпичными стенками, витыми железными оградами или пышными вечнозелеными стрижеными кустами. Повсюду росли азалии, эти прекраснейшие из весенних цветов, алые, белые, желтые и ярко-оранжевые, почти безукоризненно красивые. Видны были ухоженные клумбы тюльпанов, преимущественно красных; изысканные цветущие яблони, вишни, и цветущие деревья, которые Флоренс узнала, но не могла вспомнить названия. Ее дом был окружен старомодным железным забором, а на его огромном парадном газоне росли красные и желтые тюльпаны, пробившиеся сквозь траву.

Она очутилась на дорожке перед калиткой, которая была точно такой же, как громоздкие ворота, закрывающие подъездную дорогу. Эта калитка не только давно была открыта, но и, возможно, давно была неподвижна. Свежей черной краской было написано от руки: «1377, Ист Фейнлайт». Но не было указано ни имени, ни фамилии владельца. Флоренс стояла, глядя на дом, сердце ее бешено билось. Она не могла поверить в то, что видела. Да, это был он, конечно, и все же это мог быть и не он. Прошло так много лет.

Старинный кукольный домик. Ее домик. Она помнит малейшие детали. Двускатная крутая крыша, покрытая, как выяснилось, черепицей; старые витражи; нелепый купол был таким очаровательным; веранда, белый цоколь, который выглядел довольно облезлым и серым на ярком весенним солнце; самое поразительное — восемь высоких узких окон с темными ставнями, по четыре на каждом этаже. Флоренс не могла определить, были ли ставни темно-зелеными или черными. Какого цвета они были в кукольном домике?.. Она заметила, что мишурная отделка сильно подгнила.

Первый восторг, почти обморок, который охватил ее в машине, прошел, но она все еще чувствовала неприятное нетерпение. Ее старый кукольный домик. Здесь на улице Ист Фейнлайт в Ланкастере, в Пенсильвании. Увиденный так внезапно этим теплым весенним утром. И что это значило?.. Очевидно, должно быть объяснение. Дальний дядюшка, построивший этот дом для своей дочери, просто скопировал игрушку или что-то в этом роде. Без сомнения, существовало много таких домов. Флоренс мало знала викторианскую архитектуру, но предполагала, что на свете достаточно подобных копий, даже среди больших дорогих домов. В отличие от современных архитекторов, зодчие того времени были, вероятно, сильно ограничены в своих фантазиях и поэтому снова и снова использовали какие-то основные формы и определенную отделку — купола, фронтоны, сложную резьбу. Больше всего ее поразило простое совпадение. Получилась бы забавная история, интересный анекдот, когда она расскажет все дома. Хотя, возможно, это вообще не стоило вспоминать. Ее родители были бы заинтригованы, но они оба умерли. Вообще она старательно охраняла себя и свою личную жизнь, поскольку хорошо представляла, что ее друзья и знакомые могут истолковать любое ее слово, сказанное о себе, в соответствии с их представлениями о ней как об общественном деятеле, и она хотела этого избежать.

Ее внимание привлекло какое-то движение в одном из верхних окон. Оно вдруг необычайным образом быстро перешло к другим окнам, перемещаясь справа налево… Но нет, это было всего лишь отражение облаков, летевших по небу над ее головой.

Она стояла неподвижно, это было ей несвойственно, нехарактерно для нее. И все же она стояла, не двигаясь. Ей не хотелось подойти к ступенькам веранды, не хотелось позвонить в дверь. Конечно, такое поведение было странным, но ведь времени было так мало: ей действительно нужно было ехать. Ее ждали. Но и отвернуться она не могла. Потому что это был тот самый дом. Невероятно, это был ее старый кукольный домик (который она, конечно, отдала — тридцать, тридцать пять? — лет тому назад, и с тех пор редко вспоминала о нем). Смешно было стоять здесь, такой удивленной, такой несообразительной, такой бесконечно ранимой… И все же, как ей следует поступить, как не нарушить странное ощущение сокровенного, вселенского. Дом воскрес.

Она все-таки позвонит в дверь. А почему нет? Она была высокая, довольно плечистая, уверенная в себе женщина, со вкусом одетая, в весеннем кремовом костюме, у нее не было привычки часто извиняться или неловко себя чувствовать. Много лет назад, возможно, она была застенчивой, глупой, стеснительной девочкой, но не теперь. Ее волнистые седеющие волосы были красиво зачесаны назад и открывали широкий чистый лоб. У нее была яркая гладкая натуральная кожа, она не пользовалась косметикой и давно перестала думать о ней. Надо сказать, она была весьма привлекательной женщиной, особенно когда улыбалась и ее темные напряженные глаза расслаблялись. Она позвонит в дверь и посмотрит, кто ей откроет, и спросит что-нибудь, что придет ей в голову. Когда-то она искала соседей, которые жили где-то здесь, она собирала голоса для школьных выборов, интересовалась старыми вещами или мебелью для…

На пути к дому она вспомнила, что оставила ключи в зажигании и не выключила мотор. Да и забыла сумочку на сиденье.

Она заметила, что движется необычно медленно. Это не походило на нее. И это совершенно незнакомое дезориентирующее ощущение нереальности, ощущение проникновения в другой мир… Где-то неподалеку залаяла собака. Этот звук, казалось, проникал к ней в грудь и живот. Приступ паники, непроизвольное моргание… Но это была чепуха, конечно. Она позвонит в дверь, кто-то окажется дома, возможно слуга, возможно престарелая женщина, у них будет короткий разговор. Флоренс заглянет ей через плечо в фойе, чтобы убедиться, все та же ли там винтовая лестница, на месте ли старинная медная люстра, сохранился ли «мраморный» пол. «Вам знакома семья Парр, — спросит Флоренс. — Мы жили в Каммингтоне, в штате Массачусетс, поколениями, думаю, вполне возможно, что кто-то из моих родственников навещал вас в этом доме. Конечно, это было давно. Простите за беспокойство, но, проезжая мимо, увидела ваш восхитительный дом и не могла не остановиться из любопытства…»

На обеих створках дубовой двери были цветные стекла. Блестящие, большие и яркие. В кукольном домике их едва было видно, просто кусочки цветного стекла. Но здесь они были размером в квадратный фут, ослепительно красивые: красные, зеленые, синие, почти как витраж в церкви.

«Извините за беспокойство, но я ищу семью по фамилии Бартоломео. У меня есть основания думать, что они живут где-то здесь». Но когда она уже была готова взойти на веранду, паническое чувство усилилось. Ее дыхание стало частым и беспокойным, мысли бешено метались, она была просто в ужасе и не могла пошевелиться. Собака лаяла уже истерически.

Когда Флоренс бывала в гневе, или расстроена, или обеспокоена, она имела привычку шептать себе свое имя. «Флоренс Парр, Флоренс Парр, Флоренс Парр». Это успокаивало. Флоренс Парр. Ей порой бывало немного стыдно, но, в конце концов, она ведь была Флоренс Парр, это подразумевало ответственность. Она произносила свое имя, идентифицировала себя. Обычно этого хватало, чтобы взять под контроль непослушные нервы. Но панику она не испытывала уже много лет. Казалось, силы исчезли, покинули ее тело. Она со страхом подумала, что может сию минуту потерять сознание. Как нелепо будет она выглядеть…

Однажды, будучи молодым инструктором в университете, она почти поддалась панике посреди лекции о метафизическом в поэзии. Странно, приступ во время лекции возник не в начале семестра, а где-то на второй месяц после начала учебного года, когда она уже начала думать о себе как о вполне состоявшемся преподавателе. Совершенно исключительное чувство страха, непонятного бесконечного страха, который она никогда не смогла понять… В тот момент, когда она говорила о знаменитом образе Донне в стихотворении «Реквием» — «Браслет ярких волос на кости» — неожиданно ее охватило чувство непостижимого ужаса. Она едва могла перевести дыхание.