Страница 21 из 41
Никто не курил, не шлялся без дела, каждый исполнял конкретные обязанности, и Сато следуя по роскошному коридору, увешанному картинами, испытывал неуютное ощущение, словно под прицелом.
Старик, пожелал беседовать лично наедине, и это было хорошим знаком. Изумо называл Кичо хозяином, и привык считать главным, но как он подозревал, Маэда представал всего лишь малой видимой частью айсберга, в рядах длинной цепочки сильных мира сего, на которую Изу даже не мечтал взойти.
Некстати вспомнилась Азуми. Эксцентричная художница разделяла теорию, что настоящая суть вещей никогда не лежит на поверхности. Наше зрение всего лишь своеобразный феномен слепоты души. Истинный хозяин всегда стоит в тени и вряд ли кукловод когда - нибудь открыто появиться на людях.
Изумо вошёл в роскошный кабинет. В отличие старинного убранства всего основного дома кабинет старика оказался выдержан во вполне современном стиле. И это создавало странную резкую дисгармонию у любого входящего сюда посетителя.
Кичо встретил подчинённого, стоя у барной стойки. Приветственно махнул рукой, отпуская охрану. Старик сам предпочитал смешивать для себя коктейли, собственно относительно многих вещей он привык обходиться собственными силами.
В былые времена, Маэда занимал низшую ступень. Но сумел подняться, из рядовых пробившись до должности советника. Женитьба на дочери главы упрочила его положение в семье, что говорило не только о способностях, но и о некоторой пронырливости.
- Как ты себя чувствуешь, Изумо? - Маэда заговорил первым, как и было принято.
- Спасибо за беспокойство. Я здоров.
Изу сдержанно поклонился.
- Хорошо. - Маэда, наконец, повернулся, держа в руках два бокала. Один он поставил на стол, из второго отхлебнул сам и сел в широкое удобное кресло.
- Расслабься, - предложил он, заметив напряженную позу Сато.
- В соблюдении формальностей поупражняемся в другой раз. Ты сделал, то, что я просил?
Изу снова почтительно поклонился и положил перед боссом огромный запечатанный конверт содержащий папку с материалами по одному из клиентов.
Кичо уважительно крякнул, затем хмыкнул.
- Стоит прищемить тебе хвост, и ты становишься просто образцом расторопности.
Он потянулся к пакету и вскрыл, просматривая информацию, нахмурился.
- Ты что считаешь, что меня это удовлетворит?
На словах. Кто организовал засаду?
- У меня есть предположения на этот счёт, но для того, что бы проверить - понадобиться время.
Изу секунду поколебавшись, сел.
- За свои слова предпочитаю отвечать. Сейчас я не готов ответить, со 100 % уверенностью. Все материалы по делу в папке.
- Фудо. Ты ведь подозреваешь его? - вяло поинтересовался босс, проигнорировав браваду, которая в иной ситуации могла бы показаться хвастовством, но Изу приобрёл репутацию человека сдержанного и щепетильного в подобных вопросах.
- Я знаю Каске с детских лет, - Изу помедлил. - Он ни разу не подводил меня.
- Ты тоже ни разу не подводил меня, Изу. Но всё меняется, люди в особенности.
Босс медленно отхлебнул из высокого бокала, задумался, пролистывая документы.
- Не могу понять, что с тобой твориться в последнее время? Совершаешь одну глупость за другой. Что тебе понадобилось от Мацуры?
Он метнул в сторону Изу короткий любопытный взгляд, в котором пряталось немного удивлённое насмешливое веселье. Маэда прекрасно знал обо всём происходящем. Был, как говориться в курсе дела, и его вопрос сейчас был продиктован не столько праздным любопытством, сколько желанием посмотреть, как поведёт себя Изумо. Ситуация сложилась своеобразная. Маэда не прощал слабостей и не признавал их. Но он рачительно относился к нужным людям, считая, что помимо жестокой дисциплины существуют и другие скрытые пружины управления. Иногда помиловать, оказывается гораздо умнее, чем покарать.
Сейчас именно в такой ситуации перед ним находился Изумо. И Маэда никак не мог определиться в собственном мнении.
Сато не считался обычным расходным материалом, о пропаже которого не стоит сожалеть. Польза от его работы существовала несомненная. Что и говорить. Переманить Изумо многие к себе желали. Но он служил Кичо. Достаточно преданно служил, отплачивая собственную жизнь, которую Маэда мог отобрать, но сохранил, считая, что это выгодное вложение. Вложение оправдалось в полной мере. И сейчас Кичо искренне переживал за него, не желая признавать, что переживает. Но в глубине души, Маэда испытывает сентиментальную стариковскую симпатию к этому упрямому и непримиримому щенку, так напоминающему Кичо, себя в молодости. И возможно, поэтому Сато прощалось многое. Прощалось то, что не прощалось остальным. У Маэды не было детей. Он не мог их иметь, переболев в детстве банальной свинкой, остался инвалидом на всю жизнь. По молодости об этом не думалось, потом представлялось не досуг.
Разумеется он скрывал свою неспособность. Они с женой решились на донорское оплодотворение. Всё это хранилось в строжайшей тайне. Беременность прошла удачно, а вот роды обернулись трагедией. Ни деньги, ни современные средства медицины, не смогли спасти жену и ребёнка. Может бог покарал его таким образом за грехи.
После этого Кичо не думал о детях. Жениться второй раз не смог, да и не хотелось обзаводится чужой подстилкой. Свою жену он любил, что бы не болтали по поводу этого брака злые языки.
Марико выходила за него не по любви, но любовь пришла в их отношения, сложилась сама собой, постепенно, со временем. Он глубоко уважал эту мудрую женщину, и сильно надломился после её смерти. Долго не мог смириться, успокоиться, простить. Пустил в расход всех причастных, но это не могло утолить бушующий внутри гнев.
Кичо искренне считал, что бог поступил с ним несправедливо, отобрав единственное, самое важное для него, то что делало его человеком.
Она была очень милосердной женщиной его жена, разумной, терпеливой. Сколько раз эта мягкая спокойная рука останавливала его ярость, заставляя миловать, а не карать. Многие люди были бы благодарны ей, если бы знали степень её участия в их судьбе. Но вот она умерла и словно радость исчезла из жизни Маэды и сложно оказалось жить без неё.
Очень сложно, понимать, что дом опустел, привычный распорядок сломался. Она словно невидимый винтик заводила в бой механизм его часов, и вот Марико не стало, часы по - прежнему тикали отсчитывая время, но слабо, с трудом, без прежнего задора и огонька, просто по привычке. Без Марико он не утратил смысл жизни, он утратил её вкус.
Вот так люди порой всю жизнь, страстно стремятся взобраться на вершину горы, собирают богатства, а в старости понимают, что всё это оказалось бессмысленно. Плоды его труда передать некому. Детей нет. Близких друзей тоже. А родственники из тех, что имеются, такие гниды и падлы, что легче постороннего запустить или на благотворительность раздать, чем представить, что всё это будет отдано никчемным ублюдкам, готовым мать родную заложить. И больно признать, что растратил себя в никуда, на какую - то суету, бессмысленность, никчёмность. И оглянувшись назад, понимаешь, что сожалеешь.
Тяжело сожалеть, когда бывает поздно сожалеть.
И ничего не бросить, и не изменить. А в жизни нет радости, только какая - то грязь, подлость, суета, возня бессмысленная. И пища не имеет вкуса, сон сладости, работа не приносит удовлетворения, шлюхи и алкоголь не дают забвения. Всё испробовано, всё изведано, всё потеряло смысл. Суета сует, всё суета.
А смерть одна для всех. И ей абсолютно безразлично смерти, стоишь ты на вершине мира или барахтаешься где - то в грязи у подножия. Она всех уравнивает. И нищих и королей. И не спросит, как ты прожил, придёт и скосит словно червя, смерти всё безразлично. А может и не безразлично, придётся давать отчёт за свои деяния. Да только стоя на краю могилы похвастаться нечем. Время подумать о душе, но такие души даже в аду не принимают. Столько лет, а вся жизнь за миг, словно на ладони, пролетела в единый момент без оглядки. Даже не вериться, что так быстро. Словно обман какой - то, насмешка. Всё казалось, что - то там, где - то впереди просвет и вот сделает здесь, закончит дела там, начнёт жить в полной мере. Не начал. Не умел жить. Некогда было. А когда было время, не понимал.