Страница 29 из 41
Я уже знала: Михал что-то задумал. И действительно, он схватил меня за руку и начал бегать со мной вокруг стола.
— Михал! С ума сошел! — Я старалась вырваться.
— Если хочешь получить назад жену, выкупи ее, — поддразнивал он тебя.
— Не знаю, стоит ли?
А что бы ты сказал, если бы знал правду? Это был самый важный вопрос в моей жизни. Однако не могла его задать ни тебе, ни даже самой себе. Я не хотела знать ответ, умирала перед ним от страха. А ведь только правда могла очистить нашу жизнь от лжи. Почему я оказалась такой трусихой? Но ведь знала, почему не было смысла повторять.
Месяц мы провели в Югославии. Меня восхищал Дубровник, первый раз в жизни пожалела, что не умею рисовать, так хотелось запечатлеть эту красоту. Фотографии — это совсем не то. Я мечтала оставить на память солнце на стенах, узенькие улочки, каменные ступеньки, дерево, растущее прямо над обрывом, а под ним сапфировые волны. Как-то на пляже Михал, приглядываясь ко мне, произнес:
— Боже мой, Кристина, у тебя море в глазах.
В эту минуту на пляже я думала о том, как войду в издательстве в его кабинет. Осознавала ли я тогда, что после возвращения меня ждет ад? Наверное, нет, поскольку сама была своим адом…
Я позвонила в издательство и договорилась о встрече с редакторшей, уверенная, что та скажет: «Пойдемте к директору». Но она только выразила свою радость, что я успела к сроку. Я спускалась по лестнице, не веря случившемуся: он был тут и не захотел со мной увидеться. Злой, мстительный человек. Вновь нашел способ, чтобы унизить и отомстить.
Я ходила с этим две недели. И наконец, презирая себя, позвонила ему.
— Квятковский, — сказала он в трубке, зная, кто звонит, потому что нас соединяла секретарша.
— Кожецкая.
— Я вас слушаю. Какие-нибудь проблемы? Я знаю, что вы принесли перевод…
Не отдавая себе отчета, положила трубку. Зазвонил телефон. Поколебавшись, я сняла трубку и услышала голос секретарши:
— Извините, разъединилось.
А потом его голос:
— Нас разъединили.
— Я положила трубку, — ответила спокойным голосом, как всегда, когда начинала за себя бороться.
— Почему?
— Хотела встретиться, но…
— Когда? — прервал он.
Этот короткий вопрос выбил меня из привычной роли.
— Завтра.
Тишина, а потом его голос:
— У меня теперь нет своей квартиры.
Звучало примерно, как та фраза: «Допустим, я бы хотел с пани переспать». Это был тот же самый человек, который желал меня получить, увидеть меня побежденной.
— Неважно, приходите ко мне, — ответила я.
Тишина.
— Алло, — напомнила я о себе.
— Вы устраиваете прием?
— Нет, я приглашаю пана на десять утра, я буду одна.
И снова тишина.
— Алло, — повторила я.
— Не приду, Эльжбета.
— Должен прийти.
— Зачем тебе это нужно?
— Жду в десять, — проговорила я и повесила трубку.
И только тогда испугалась своей затеи, понимая, насколько она нелепа. Даже не цинична, а просто нелепа и бессмысленна. Но когда немного подумала, то пришла к выводу, что я ничем не рисковала. Ты возвращался после трех, Михал еще позже. Это вновь включилось мое подсознание, заговорила во мне «та», другая. Я уже чувствовала, чего жду. Реванша. Любовь на нашем топчане мгновенно давала мне преимущество над ним. Если он придет. Я не была уверена, и те пятнадцать минут, на которые он опоздал, считала своим поражением. На шестнадцатой минуте раздался звонок. Я пошла открывать. Меня удивил его вид: узкое лицо, потухшие глаза. Мне уже не хотелось бороться, и я улыбнулась. Эта улыбка была как пальмовая ветвь дружбы, однако он не спешил ее принимать. Был напряжен. Я попросила его снять пальто, провела в большую комнату. Ситуация была абсурдной. По существу, мы ничего не знали друг о друге. Я предложила ему кофе, он отказался. Закурил сигарету. Я стояла рядом.
— Так это и должно выглядеть? — спросил он. — Об этом шла речь?
— Нет, — ответила я.
Он потушил сигарету, потом встал.
И мы одновременно бросились в объятия друг к другу. Он лихорадочно пробовал добраться до меня сквозь одежду. Я помогала ему, как в полусне. Мы очутились на полу. Мне казалось, что существую только нижней своей половиной, что у меня есть лишь низ живота и бедра, которыми я им завладела. Я лихорадочно шарила по спине, стараясь добраться до его тела. Наконец, задрав ему сорочку и свитер, ощутила тепло кожи и вцепилась ногтями, не думая о том, что, может быть, причиняю боль. Сама я ничего не замечала, пока оргазм не захватил меня. Я вскрикнула, как от удара, и, оглушенная собой, провалилась в пропасть. Он тут же вышел из меня, и я не знала, кончил ли он. Подтверждение нашла на своих бедрах, когда пошла мыться. В зеркале над раковиной посмотрела себе в глаза. И открыла новое чувство, которое раньше никогда не испытывала. Покорность. Все остальные оттенки переживаний я знала наизусть. Покорной же не была никогда. До этого дня. Когда я вернулась, в комнате никого не оказалось. Я не могла поверить, но его пальто на вешалке тоже исчезло. Первым желанием было выбежать за ним, но я себя остановила. Потом ходила вокруг телефона, собираясь позвонить и сказать, что я о нем думаю. А конкретно бросить только одно слово: «Скотина!» и положить трубку.
Прошло два месяца, и вновь я ему позвонила. Мне казалось, что этого быть не может, но, однако, случилось. Подняла трубку, набрала номер и сказала секретарше свою фамилию. Та ответила: «Минуточку», — а потом добавила: «Пан директор извиняется, но он занят. Он вам позже позвонит».
— Спасибо, — буркнула я, не веря в то, что услышала.
Прошел почти год. Мне позвонила редакторша и сообщила, что вышел сигнальный экземпляр переведенной мною книги.
— Выслать вам почтой или приедете сами?
— Конечно, приеду, — ответила я. — Так быстрее…
Я приехала в издательство на нашей машине, ты находился на съезде кардиологов в Познани, поэтому оставил мне ключи. Вскоре я уже держала в руках сигнальный экземпляр. С волнением прочитала: «Переводчица Кристина Э. Хелинская». Эта буква «Э» была знаком для него, означала мою связь с той жизнью. «Э» — Эльжбета Эльснер. Значит, в той букве была вся я.
— Пан директор просит, чтобы вы зашли к нему на минуточку.
Я поколебалась, сейчас ведь можно отомстить, пробежать по лестнице мимо его кабинета. Но я вошла в секретариат.
— Пан директор ждет, — сказала секретарша с улыбкой.
Я нажала ручку, и дверь, обитая кожей, бесшумно открылась. Он поднялся из-за стола.
— Как вам нравится обложка? — спросил он.
— Нравится, — проговорила, и спазм стиснул мне горло.
— Я уже слышал отклики, что перевод прекрасный.
Ничего не отвечала, лишь смотрела на него. И только тогда, кажется, поняла, что люблю этого человека, люблю его давно, а точнее, люблю вас обоих. Это было как несчастье. Он понял мой взгляд и сразу переменился в лице. Подошел ко мне. Я прислонила голову к его плечу, как больная или очень усталая. И действительно чувствовала себя такой.
— Хочешь, куда-нибудь пойдем? — спросил он.
— Да.
И мы пошли, вернее, поехали в Константин, в частный ресторан. Пообедали, а потом сняли комнату в пансионате. Первый раз в жизни мы любили друг друга на нормальной кровати. Оба, внезапно растерявшиеся из-за своей любви. Он был другой, я ощущала на себе тепло его глаз. Он целовал меня с дрожью, и в какое-то мгновение я почувствовала, что он плачет.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Ян.
— А настоящее твое имя?
Минуту помолчал.
— Авель… так хотела мама.
Я подумала, что все перемешалось, все…
Кто-то по имени Авель выступал в роли Каина, во всяком случае, какое-то время. Кто-то с лицом ангела получил кличку смерти, как это странно звучало. Но мне часто казалось, что я чувствую на шее под волосами костлявую руку смерти. Мое тело, созданное для любви, как ты однажды сказал, существовало как бы прицепленное ко мне. Он носило в себе зародыш смерти, поэтому, наверное, я решила убить свое неродившееся дитя… Никогда не могла справиться со своим телом. Что я должна делать сейчас? Я не могу ни вернуться назад, ни идти вперед, ни стоять на месте. Я связана с двумя мужчинами… Не знаю, что будет дальше, Анджей, но все-таки я пишу мои письма тебе, не ему…