Страница 60 из 124
— Может, ей понравились его усы.
Он улыбнулся короткой, грустной улыбкой и направился к двери. Оглянувшись на комнату без окон, заметил:
— Комната, где ничто не мешает сосредоточению. Лично мне очень скоро захотелось бы драпануть отсюда куда глаза глядят.
Я подумал о другой комнате без окон и стал рассказывать:
— Кстати, об интерьерах. Когда я был в клинике Гэбни, меня поразило сходство между внутренней отделкой кабинета Урсулы Гэбни и тем, как Джина обставила эту свою гостиную на втором этаже. Точно та же цветовая гамма, тот же стиль мебели. И единственным украшением кабинета Урсулы был эстамп работы Кассатт. Мать и дитя.
— И что же это означает, доктор?
— Точно не знаю, но если этот эстамп — подарок, то это чертовски щедрый подарок. В последний раз, когда я смотрел аукционный каталог, эстампы Кассатт в хорошем состоянии были в цене.
— Почем?
— От двадцати до шестидесяти тысчонок за черно-белые. Цветные — еще дороже.
— Тот эстамп, что у докторши, тоже цветной?
Я кивнул.
— Очень похож на Джинин.
— Больше шестидесяти тысяч, — задумчиво проговорил он. — А каковы нынешние воззрения относительно того, что лечащие врачи принимают подарки от пациентов?
— Это не криминал, но вообще считается неэтичным.
— Ты думаешь, что здесь может быть что-то вроде дела Свенгали?
— Ну, может быть, ничего такого зловещего, — сказал я. — Просто чрезмерная вовлеченность, собственнические притязания. Похоже, Урсула чувствует что-то вроде ревности к Мелиссе — такая детская ревность встречается между родными братьями и сестрами. Словно хочет, чтобы Джина принадлежала исключительно ей одной. Мелисса это почувствовала. С другой стороны, здесь просто может быть затронута профессиональная гордость.
Лечение велось интенсивно. Она прошла с Джиной большой путь — изменила всю ее жизнь.
— Заодно и ее мебель.
Я пожал плечами.
— Может, я и зарапортовался. Или вижу все наоборот. Ведь и пациенты оказывают влияние на своих врачей. Это называется обратный перенос Урсула могла купить себе работу Кассатт, потому что увидела Джинину, и она ей понравилась. При тех гонорарах, которые заламывает клиника, она вполне могла это себе позволить.
— Что, дело поставлено на большие баксы?
— На мегабаксы. Когда бывают задействованы оба Гэбни, они берут пять сотенных в час с пациента. Три сотни стоит час его времени и две сотни — ее.
— Разве она не слышала никогда о равной плате за равный труд?
— Ее труд даже больше, чем равный. У меня такое впечатление, что она-то и проводит львиную долю самого лечения, а он себе посиживает и изображает ментора.
Майло поцокал языком.
— Ну, и она неплохо зарабатывает при этом. Пять сотен. — Он покачал головой. — Здорово устроились. Заимей горсточку богатеньких пациентов с серьезной душевной болью — и знай греби денежки лопатой.
Он сделал шаг и остановился.
— Ты не думаешь, что эта Урсула что-то скрывает?
— Скрывает? Но что она может скрывать?
— Например, что ей все известно об этом деле. Если они так дружны, как ты предполагаешь, то Джина вполне могла поделиться с ней планами великого побега. Может, старушка Урсула даже думала, что для Джины это будет полезно, окажет на нее лечебное действие. Черт побери, да она, может, даже помогла все спланировать — ведь Джина исчезла по дороге в клинику.
— Все может быть, — сказал я. — Но я в этом сомневаюсь. Было похоже, что она действительно сильно расстроилась из-за исчезновения Джины.
— А что муж докторши?
— Говорил, что положено в таких случаях, но не производил впечатления сильно встревоженного. Утверждает, что не имеет привычки тревожиться — натренировал себя ничем не расстраиваться.
— По принципу, что врач должен сначала уметь исцелить себя? Или он просто-напросто не такой хороший актер, как его жена.
— Все трое в сговоре? — спросил я. — Я думал, тебе не по душе теории о заговорах.
— Мне по душе все, что подходит к данным обстоятельствам, — а пока, по-моему, не подходит ровным счетом ничего. Пока мы просто ломаем голову.
— В группе Джины есть еще две женщины, — сказал я. — Если она действительно планировала сбежать, то могла им как-то намекнуть об этом. Но когда я предложил Урсуле побеседовать с ними, она прямо-таки рогом уперлась — Джина-де с ними не общается, так что они ничем не могут быть полезны. Если она что-то скрывает, то, возможно, надеялась таким образом отшить меня.
Он чуть-чуть улыбнулся.
— Отшить? Мне показалось, что у вас это принято называть конфиденциальностью.
Мне стало жарко.
Майло похлопал меня по плечу.
— Ну-ну, что такое немножко реальной действительности между друзьями? Кстати говоря, мне следует сообщить новую информацию своим клиентам.
Мы нашли Рэмпа в задней комнате с расписными балками, где он сидел и пил. Шторы на французских дверях были задернуты, и он, полузакрыв глаза, смотрел куда-то в пространство. Его лицо горело ярким румянцем, а рубашка начала терять свежесть по краям. Когда мы вошли, он поприветствовал нас тоном радушного хозяина, встречающего гостей:
— Джентльмены!
Майло попросил его найти Мелиссу, и он вызвал ее комнату по встроенному в телефонный аппарат интеркому.
Не получив ответа, попробовал еще несколько комнат, но безуспешно, и посмотрел на нас снизу вверх с выражением беспомощности.
— Найду ее позже, — сказал Майло и передал Рэмпу информацию о том, что машину видели.
— На двести десятом, — повторил Рэмп. — Куда она могла ехать?
— Вам что-нибудь приходит на ум?
— Мне? Нет. Конечно, нет. Во всем этом нет никакого смысла... Что ей делать на автостраде? Она только что начала водить машину. Это просто безумие какое-то.
Майло сказал:
Неплохо было бы распространить розыск на территорию всего штата.
— Конечно. Валяйте, распространяйте.
— Это должно исходить от полицейского органа. Ваших местных копов, наверно, уже поставили в известность о том, что машину видели, и они сами, возможно, обратились с этой просьбой. Если хотите, я могу позвонить и узнать точно.
— Пожалуйста, — сказал Рэмп. Он встал и стал ходить по комнате. Его рубашка спереди выехала из-под пояса и болталась. На ней красными нитками была вышита монограмма «ДHP».
— Ехала по автостраде — от такого спятить можно. А они уверены, что это была она?
— Нет, — ответил Майло. — Они уверены лишь в том, что это была точно такая же машина, как у нее.
— Значит, это должна быть она. Сколько может существовать этих чертовых «серебряных зорь»?
Рэмп взглянул вниз, торопливо заправил рубашку.
Майло сказал:
— Следующим шагом будет обзвонить авиакомпании, потом завтра с утра пойти в банк и взглянуть на ее финансовые документы.
Рэмп впился в него взглядом, нащупал, словно слепой, край стоявшего поблизости кресла и опустился на сиденье, не сводя с Майло глаз.
— То, что вы говорили вначале, — ну, что это... что она убежала из дома. Вы ведь теперь думаете, что это точно, не так ли?
— Я пока ничего не думаю, — ответил Майло с мягкостью, которая удивила меня и заставила Рэмпа поднять голову чуть выше. — Я просто иду шаг за шагом — делаю то, что необходимо сделать.
Где-то в доме громко хлопнула дверь.
Рэмп вскочил, будто подброшенный пружиной, и выбежал из комнаты. Через несколько секунд он вернулся, ведя за собой Мелиссу.
Поверх рубашки на ней был надет жилет «сафари» цвета хаки, на ногах — ботинки с налипшей на них грязью и травой.
— Я велела ребятам Сабино проверить участок, — сказала она. — На всякий случай. — Быстро взглянула на Рэмпа. — Что тут у вас происходит?
Майло повторил ей то, что узнал.
— Автодорога, — произнесла Мелисса. Одна ее рука подкралась к другой и стала мять.
Рэмп сказал:
— Это совершенно непонятно, правда?
Она проигнорировала его, уперлась руками в бедра и повернулась лицом к Майло.
— Ладно, по крайней мере, с ней ничего не случилось. Что делать дальше?