Прощание Зельба

Он покачал головой и поднял руки вверх, изображая, как именно мы это делаем. Он хотел, чтобы его слова звучали язвительно, но они прозвучали жалобно.

Зря я сказал, что мне жаль! Мне нисколько не жаль, что я ему не отец. К тому же мои извинения провоцируют его упреки, на которые я опять рефлекторно реагирую извинениями. Я уже был морально готов попросить у него прощения за все те неприятности, которые Запад причинил Востоку, — и за все те, которые не причинил.

— А ведь я пришел не с пустыми руками! Вы же не заметили синий «мерседес», когда ехали в Шветцинген. Видимо, утром вы его тоже проворонили. — Он увидел интерес на моем лице. — Теперь вам хочется узнать больше. Так ведь и я хочу сказать вам больше. «Мерседес» появился, когда старик передал вам кейс и сел в машину. Он остановился, и когда началась кутерьма, пассажир вышел и рыскал сначала у вас в офисе, а потом у машины старика. Что он искал, не мне вам говорить.

— Вы знаете, кто были эти люди?

— Знаю только, что номера у «мерседеса» берлинские. Но я все выясню. Если мы с вами теперь объединим наши силы, то, учитывая, что мы оба специалисты в этой области, а вы уже… недолго уже…

Он запнулся.

Подумать только! Он нацелился заполучить мой бизнес как сын после отца. Не сразу, а после переходного периода, в течение которого наша фирма будет называться «Частные расследования. Герхард Зельб и сын». Я не стал предлагать ему вариант «Герхард Зельб и сын Клары Зельб». И не стал объяснять, что он, возможно, сын моей покойной жены, но никак не мой.

Я не собирался обсуждать с ним свои личные дела, не хотел говорить о своем браке, не хотел выставлять свою жизнь напоказ и выдавать Клару. В конечном итоге от нашего брака ничего не осталось. Но когда я начинал работать в прокуратуре Гейдельберга и Клара намеревалась перебраться ко мне, брак наш был молод, полон очарования и сулил счастье на долгие годы. Известие о том, что существовал кто-то еще, с кем у Клары были близкие отношения и от кого она родила ребенка, не оставило меня равнодушным. Этот кто-то не настолько ее любил, чтобы настоять на нашем разводе и жениться на ней. А может, он погиб? Мне вспомнился офицер, с которым мы были дружны и о котором сначала Клара говорила ужасно много, а потом вообще ничего, — он погиб под Москвой. Я принялся отыскивать в лице моего гостя его черты, но безуспешно.

— Как вас зовут?

— Карл-Хайнц Ульбрих, с дефисом, но без «т» на конце. [4]

— Где вы остановились?

— В отеле «Колпингхаус»… Адрес у меня — R-7. С ума сойти! Так можно назвать сигареты, но ведь не улицу же! — Он возмущенно покачал головой.

Я не стал объяснять ему принцип планировки Мангейма. И не спросил его, не стыдно ли ему, убежденному коммунисту, ночевать в «Колпингхаусе».

Как будто мало мне было неприятностей, тут еще и Турбо заявился со своей прогулки по окрестным крышам, спрыгнул с подоконника на кресло и, направляясь в кухню, потерся о ноги Карла-Хайнца Ульбриха. Тот произнес «кис-кис», удовлетворенно посмотрел вслед Турбо и бросил на меня торжествующий взгляд, как будто всегда знал, а сейчас получил неопровержимые доказательства того, что на Западе животные гораздо лучше, чем люди. К счастью, он хотя бы не произнес этого вслух.

Потом встал:

— Пожалуй, мне пора идти. Но я еще вернусь.

Не дожидаясь моих прощальных слов, он вышел в коридор, открыл дверь и осторожно прикрыл ее с другой стороны.

15

Без исповеди отпущения грехов не дают

Я позвонил в Страсбург, но Георга не застал, да и навряд ли за такой короткий срок у него могли появиться важные сообщения. Так что пришлось обходиться информацией, полученной от Шулера.

Но юрист из Страсбурга, имя или фамилия которого начинаются то ли на А, то ли на Л, то ли на П, оставил равнодушными и Велькера, и Самарина. Когда я отчитывался перед ними о проделанной работе, Самарин смотрел на меня с откровенно скучающим видом, а Велькер, казалось, отчаянно старался сохранять на лице терпеливое выражение.

Я закончил.

— Я вышел на страсбургский след и могу заниматься им дальше, но могу этого и не делать. Вы утратили интерес к негласному компаньону?

Велькер заверил меня, что его интерес к поискам негласного компаньона остается неизменным.

— Разрешите мне выписать вам еще один чек. Страсбург обойдется недешево.

Он вынул из внутреннего кармана чековую книжку и ручку и начал писать.

— Господин Зельб, похоже, что Шулер имел доступ к банку и взял оттуда деньги. — Самарин наклонился вперед и вперил в меня пронизывающий взгляд. — Он отдал деньги вам на хранение и…

— Он принес мне кейс, и я его храню. Не знаю, кому именно нужно его отдать, наследникам или полиции. Не знаю даже, кто его наследники и как погиб Шулер.

— Была автомобильная катастрофа.

— Кто-то его до смерти напугал.

Самарин покачал головой. Он делал это медленно, неуклюже, и вместе с головой раскачивалось туда-сюда и его туловище.

— Господин Зельб, — сказал он сквозь зубы, — взять то, что тебе не принадлежит, — это до добра не доводит.

— Что вы, что вы… — вклинился Велькер, тревожно переводя взгляд с Грегора на меня и протягивая мне чек. — Вы должны нас понять! Когда-то, много лет назад, господин Шулер был нашим учителем, хорошим учителем, и мы этого никогда не забудем. Его смерть стала для нас тяжелым ударом, а тут еще и подозрение насчет денег. Хотя я никогда не поверю…

Самарин взорвался:

— Ты думаешь, что…

— …что говоришь? — На миг лицо Велькера приняло торжествующее выражение.

Самарин так разозлился, что, вставая, чуть не опрокинул кресло. Но тут же взял себя в руки. С угрозой в голосе он протянул:

— Господин Зельб, вы еще обо мне услышите.

Я шел вдоль Шлосс-парка к дому Шулера. Я так и не понял, почему Велькер посмотрел на нас торжествующе. И почему пропажа денег беспокоила его гораздо меньше, чем Самарина. Что бы ни произошло с потрепанными пятидесяти-и стомарковыми купюрами, взял их Шулер или нет, по логике вещей босса это должно волновать гораздо больше, чем его помощника, даже если обязанности этого надменного и вспыльчивого помощника относятся к «практической сфере». Или же они играли со мной в доброго и злого полицейского? Но тогда Самарин мог ведь показать себя во всей красе, а он хоть и с трудом, но сдержался.

Я обернулся: меня никто не преследовал, ни мой якобы сын, ни «мерседес» синего цвета. Дверь мне открыла племянница Шулера. Глаза у нее были заплаканные, и она снова разрыдалась, как только начата говорить:

— От него ужас как воняло, он все время брюзжал и цеплялся к мелочам. Но он был такой хороший человек, такой хороший! Все об этом знали, ученики его любили, навещали, он им помогал, чем только мог.

Она сама у него училась, и ее муж у него учился, они и познакомились, нечаянно встретившись в доме у Шулера.

Мы сидели в кухне, которую она хоть немного привела в порядок и помыла. Она только что заварила чай и предложила мне чашку.

— Сахара в доме нет. Хоть этого я добилась. А вот насчет алкоголя его невозможно было уговорить. — При этом воспоминании она снова залилась слезами. — Долго бы он все равно не протянул, но от этого же не легче, понимаете? От этого не легче.

— Что говорит полиция?

— Полиция?

Я рассказал ей, что ее дядюшка попал в аварию прямо у моей двери.

— Я сразу поехал в Шветцинген, чтобы рассказать вам, но полиция меня опередила.

— Да, из Мангейма тут же сообщили в местную полицию, и они заехали сюда. Совершенно случайно я оказалась в доме. Я прихожу не каждый день, он хочет… то есть он хотел… — Она снова заплакала.

— А полицейские еще что-нибудь сказали или о чем-нибудь спрашивали?

— Нет.

— Перед самой аварией ваш дядюшка побывал у меня, очень расстроенный, как будто он только что испытал шок! Казалось, его что-то очень сильно напугало.

4

Герой намекает на сходство его фамилии с фамилией председателя Государственного совета ГДР Вальтера Ульбрихта.