Те, что уходят

Рэй повесил трубку, казалось весившую пять килограммов, и прислонился к стене.

К нему подскочил синьор Кьярди и, взяв под руку, помог добраться до стула. В ушах у Рэя стоял пронзительный звон, и он не слышал, что говорит синьор Кьярди.

— Acqua! Un bicchiere d'acqua, per favore! [20]— крикнул синьор Кьярди в сторону стойки.

«Что лучше — уступить слабости или постараться побороть ее?» — думал Рэй. Он глубоко вздохнул, звон в ушах стих.

— Простите. Наверное, я вчера потерял много крови.

— Вам неплохо было бы выпить кофе. Может, даже с коньяком. — Синьор Кьярди заботливо склонился над Рэем.

После капуччино Рэй почувствовал себя лучше. От коньяка он отказался, насыпав в кофе побольше сахара.

Когда к Рэю вернулись силы, он испытал нечто вроде радостного подъема, вспомнив вчерашний вечер. Впервые за все время он дал сдачи. Коулмэн просто надоел ему и теперь, должно быть, понял это. Он сегодня, наверное, тоже чувствует себя не очень хорошо. Рэй подумал, что у Коулмэна, возможно, дела и вовсе плохи, если камень попал ему в голову. Интересно, что было потом, после того, как он запустил в Коулмэна его же камнем? Рэй не помнил. Пинал он его или бил кулаками, пока тот лежал? Бить лежачего? На Рэя это было не похоже. Должно быть, у него помутилось сознание от страха и ярости. И все же он дал отпор Коулмэну, и это дает ему право уважать себя и чувствовать совершенно другим человеком.

— Я бы выпил еще кофе, — сказал Рэй. — А вы, синьор Кьярди, чего хотите? Кофе или, быть может, стаканчик вина?

— Да, стаканчик вина, — сказал синьор Кьярди, довольный явным улучшением состояния своего подопечного.

Рэй сделал заказ.

Синьор Кьярди вдруг нахмурился:

— И где же именно вы упали?

— На какой-то каменной лесенке неподалеку от моста Риальто. Было очень темно.

Рэю вдруг подумалось: а не мертв ли Коулмэн? Тогда его тело могут найти, быть может, уже нашли. Рэй терялся в догадках, и в нем заговорило чувство собственной вины из-за того, что он ударил Коулмэна камнем.

— И что же, никого не было вокруг, чтобы помочь вам? — спрашивал синьор Кьярди.

— Нет. Я нашел какой-то фонтанчик и умылся. Как видите, все не так уж страшно. — Рэя вновь одолела слабость, он поставил чашку на стол.

Синьор Кьярди, к тому времени допивший свое вино, заметил это и сказал:

— Пойдемте-ка домой.

Рэй вытащил из кармана бумажку в пятьсот лир и, несмотря на протесты синьора Кьярди, заплатил. Он вспомнил, не без удовольствия, как прошлой ночью ему удалось выстоять благодаря собственной силе воли. Вне всякого сомнения, от такого мощного удара кто угодно упал бы замертво. И теперь он гордо шел, высоко подняв голову и выпрямив спину, хотя все еще и поддерживаемый синьором Кьярди.

В своей комнате он проспал несколько часов кряду и проснулся в четыре часа дня, когда Жюстина принесла поднос с чаем, хлебцами и мисочкой вареных яиц. Он наслаждался состоянием покоя и умиротворенности, хотя и временным. Такое значительное улучшение он ощутил впервые за все время после смерти Пэгги. Когда Пэгги была еще жива, он с удивлением и ужасом обнаружил, что их брак не делает счастливыми ни одного из них, несмотря на все имеющиеся блага: свободное время, отсутствие недостатка в деньгах, прекрасные условия для жизни и наличие целей. Его личной целью было создание художественной галереи в Нью-Йорке, в которой Пэгги была тоже заинтересована. На Мальорке у нее были знакомые художники, занесенные теперь в его список. Их идея заключалась в работе именно с молодыми художниками, проживающими в Европе, а не со старыми и маститыми, которых и без того давно знал весь Нью-Йорк. Открытия выставок никогда не проходили без присутствия самого художника, хотя в залах галереи всегда вывешивалась его биография и фотографии. Многие из выставлявшихся заявлялись на вернисаж в малиновых бархатных костюмах или, напротив, в каких-нибудь живописных обносках, чтобы привлечь к себе внимание, но далее все зависело от того, с кем они были знакомы. Идея Рэя заключалась как раз в том, чтобы создать галерею без этого общепринятого циркового духа — никакого эпатажа, музыки в стиле «бэкграунд», только хорошие ковры под ногами, побольше пепельниц и правильное освещение. Галерея не должна была привязывать его и Пэгги к Нью-Йорку, они могли находиться где угодно, оставив ее на Брюса. И для осуществления замысла Рэй не видел преград.

Но смерть Пэгги и неистовство Коулмэна нахлынули на него словно река, по которой сплавляют лес. И он едва выжил. Но теперь он наконец почувствовал, что снова стоит на ногах. Ему припомнились истории Коулмэна, которые тот рассказывал в Риме, когда они только познакомились, — Коулмэн любил прихвастнуть. Сам проложивший себе дорогу в жизни, рвавшийся в общество самых состоятельных людей Америки, Коулмэн получил в качестве приза богатую жену, добрался до верха руководящей лестницы инженерной фирмы, в которой работал, а потом спокойно и хладнокровно ушел из бизнеса. Ушел в поисках новой славы, которую зарабатывал не столько своими художествами, сколько вниманием женщин. «Я люблю, когда они солидные. Чем солиднее предмет страсти, тем солиднее потом победа», — помнится, сказал Коулмэн года два назад. «Сейчас он, должно быть, в ярости», — подумал Рэй.

Рэй позвал Жюстину, позвонив в большой колокольчик, стоявший прямо за дверью, вернул ей поднос, поблагодарил и попросил приготовить горячую ванну. В шесть зашел доктор вместе с синьором Кьярди. Доктор не обнаружил жара, а рану осматривать пока не стал, строго-настрого предписав Рэю покой.

— Скоро подойдет Луиджи, — твердил через каждые две минуты синьор Кьярди, и вскоре они действительно услышали звонок в дверь.

Жюстина побежала открывать. Луиджи появился на пороге, как всегда небритый, с беретом в руке, в своей полосатой гондольерской рубашке, видневшейся из-под куртки.

— Ciao, Луиджи, — поприветствовал его Рэй. — Не бойся, у меня все в порядке. Садись.

— Синьор Уилсон! Джованни! Костанца сказала, что… — И он снова перешел на местное наречие.

— Твоя жена была очень добра и принесла мне бульона, — непонятно зачем сообщил Рэй.

Дальше разговор шел на взволнованных нотах. Луиджи, уже однажды спасший жизнь Рэю, теперь снова помогал ему с помощью своих друзей сохранить ее. Это Рэй сумел выразить вслух, к великому удовольствию синьора Кьярди и Жюстины, которые были польщены столь цветистыми излияниями чувств со стороны Рэя, хотя, быть может, не совсем уразумели, о каком спасении идет речь. Синьор Кьярди попросил Жюстину принести вина. Потом всех, за исключением Жюстины, Рэй угостил американскими сигаретами. Луиджи извлек из кармана куртки два огромных апельсина и положил на ночной столик Рэя. Он стал расспрашивать Рэя, на какой улице тот упал, и посетовал на недостаток освещения. Они могли бы сидеть еще долго, но вспомнили, что доктор прописал Рэю покой, и разошлись. Жюстина принесла на подносе ужин с крепленым вином. Рэй набирался сил для будущего дня. Он попросил Жюстину купить ему «Гадзеттино». На следующее утро она выполнила его просьбу, положив газету на поднос с завтраком. Даже заранее подготовившись, Рэй не мог не удивиться, когда его предчувствия оправдались и на первой странице газеты он увидел фотографию Коулмэна. «Американский художник Эдвард Веннер Коулмэн, пятидесяти двух лет, проживающий в Риме, пропал вечером 23 ноября. Его подруга, сорокавосьмилетняя парижанка мадам Инес Шнайдер, проживающая в отеле «Гритти», днем 24 ноября заявила в полицию о том, что Коулмэн не вернулся в отель накануне вечером. Просьба ко всем, кто видел Коулмэна 23 ноября после девяти тридцати вечера, обратиться в полицию». В газете также упоминалось, что Коулмэн приходится тестем двадцатисемилетнему Рэйбурну Куку Гаррету, пропавшему одиннадцатого ноября.

Легкая тревога охватила Рэя. Значит, Коулмэн мертв? Но он не мог убить его! Если только в беспамятстве не сбросил в канал. Нет, Коулмэн наверняка прячется где-нибудь, решив сражаться с Рэем его же оружием. Рэй понял, что не сможет молчать в полиции и обязательно расскажет о драке.

20

Воды! Стакан воды, пожалуйста! ( ит.)