Страница 3 из 49
Говорят, что Чингис-Хан (Jengis-Khan), пришедший с Татарами в земли исламизма и опустошивший их, был кузнец в Хоте (Khota). Он был умен, силен и дороден; любил собирать и угощать народ, и через то сделался его главою. С помощью своего войска завоевал он Хоту, Китай, Хашак, Кашгар и Малик. После жестоких битв с Джалал-Оддином Санжаром, сыном Шаха Ховарезмского и сильным владыкою Ховарезма, Хорасана и Мавара-эль-Нагара, завладел он его землями, разорил Бухару, Самарканд и эль-Тармид, перерезал в них жителей, забравши в плен только молодых, и совершенно опустошил всю страну. Он перешел потом Гигон, завладел Хорасаном и Ираком, всюду разоряя города и убивая жителей, и наконец погиб, оставя наследство сыну своему, Гулаку, который взял Багдад, умертвил Калифа эль-Мостаазема, из рода Аббасов, и прошел в Сирию, где божественное Провидение положило конец его поприщу; разбитый египетскою армиею, он попался в плен. Говорят, что при нападении Татар на Ирак, погибло там не менее 24,000 ученых людей, и остались только один из ученейших мужей иракских, Нур-Оддин Ибн-эль-Заджай и его племянник, убежавшие в Мекку, о чем сам Нур-Оддин сказывал потом Абд-Алле Ибн-Рашанду, а тот пересказал речи его шейху Ибн-эль-Гаджи, который передал их сократителю истории Ибн-Джаззи эль-Кельби, записавшему слышанное.
Из Бухары поехал я в лагерь Султана Ала-Оддина-Тармаширина, через Нихшаб, родину святого шейха Абу-Тураба эль-Нахшаби. Султан сей, властитель Мавара-эль-Нагара, всегда славился своим войском и правосудием. Земли его находятся между четырьмя великими державами, Индиею, Китаем, Ираком и Турками Султана Узбека; все они посылают к нему подарки, дают ему почетное место и оказывают большое уважение. Он наследовал царство после брата своего, Джагатая, бывшего неверным, и царствовавшего после старшего брата Кобака, также неверного; впрочем Кобак уважал веру Мугаммедан. Говорят, что однажды разговаривал он с ученым проповедником Бадр-Оддином эль-Майдани и сказал ему: «Ты говоришь, что в Коране все написано?» — Да — отвечал Бадр-Оддин. — «Покажи мне в нем мое имя!» Бадр-Оддин тотчас развернул книгу и прочел имя его в словах начала 82-й главы. Изумленный Султан отвечал только: Бахши, бахши(хорошо, хорошо)! Несколько дней пробыл я в лагере, или орде(urdu) Тармаширина. Услышав однажды, что Султан находится в мечети, пошел я туда, и по окончании молитвы, изъявил ему мое почтение. Он позвал меня потом в свой шатер, обласкал, спрашивал о Мекке, Медине, Иерусалиме, Дамаске, Египте, и царе Ирака и Персии. За ответы мои удостоил он меня большим почетом. Здесь видел я, что однажды народ собрался в мечеть на молитву. Султан прислал сказать, чтобы начинали, а он немного промешкает. «Что прикажет читать Султан: молитвы или Тармаширин?» спросил шейх Гасам-Оддин эль-Яги. Велено было начать молитвы. Султан пришел потом тихо, сел подле шейха, дружески говорил с ним, и обратясь ко мне, сказал: «Когда возвратишься в отчизну, скажи, что ты видел Персидского Шейха и Турецкого Султана, сидевших рядом.» — Шейх не берет однако ж от Султана никаких даров, и питается только тем, что достанет работою рук своих. Все любят и уважают Султана. Он подарил мне на дорогу 700 динаров.
Тармаширин, о котором я упомянул, есть собрание законов предка султанского, Чингис-Хана, названное им эль-Ягак, «запрещение». Не только подданные не смеют нарушать его, но если бы сам Султан нарушил, то в день праздника эль-Тана, вельможи и чиновники могут собраться к нему, уличить его в нарушении, свести с трона и заменить другим потомком Чингис-Хана. При мне сей обычай уничтожен Султаном, но вскоре после моего отъезда, его привели в исполнение: Султан был низвергнут и убит.
Отсюда посетил я Самарканд, обширный, прекрасный город. Тут гробница Котама, сына Аббасова, замученного при взятии города. Потом прибыл я в Насаф, отчизну Абу-Джафара эль-Насафи, и в Тирмид, отчизну Абу-Исы-Мугаммеда эль-Тирмиди, сочинителя Джамиа эль-Кибира, город большой и прекрасный, где много дерев и воды. Здесь перебрались мы через Гигон в Хорасан, и после полуторых суток пути по необитаемой и песчаной степи, прибыли в Балх, безлюдный и лежащий в развалинах доныне, после нападения Чингис-Хана. Мечеть его была обширнейшая и прекраснейшая в мире. Столпы в ней были огромные и удивительные. Чингис-Хан изломал три столпа, слышавши, будто под ними зарыто сокровище, однако ж ничего не нашли. Повесть о сокровище ходила в народе такая, что будто один из халифов, оскорбясь поступками жителей Балха, велел собрать с них тяжкую пеню. Жена правителя Балха просила принять от нее в подарок халифу платье, столь богато убранное драгоценными каменьями, что оно далеко превосходило сумму пени. Удивленный ее великодушием, халиф сказал: «Ей не превзойти меня в щедрости!» отослал к ней платье обратно и отложил сбор пени. «Не надену платья, которое, кроме моего мужа, видел хоть один мужчина», отвечала жена правителя, велела распороть платье, продать, и на вырученные деньги построила богатейшую мечеть. Но целая треть денег осталась после постройки, и строительница велела зарыть ее под одним из столпов мечети, сберегая для поправки здания. Чингис-Хан слышал сию историю, изломал столпы, и как уже сказал я, ничего не нашел. — Здесь гробница праведника Акаша Ибн-Мозина эль-Сагаби, который, по словам Атара, допущен в рай, не отдавая Пророку отчета в делах своих.
От Балха, через семь дней пути, достиг я гор Кугистана, где небольшие селения и много келий благочестивых людей, удалившихся от света. Затем прибыл я в Берат, самый обширный город Хорасанский. Со времени нашествия Чингис-Хана, из четырех главных городов хорасанских, только два, Герат и Низабур, обитаемы, а другие два, Балх и Мерав, лежат пусты в развалинах.
Здесь Ибн-Батута вступает уже в Индию. Он проехал через Джами Тус, (где умер и был погребен Халиф Гарун Аль-Рашид. В той же мечети, где была его гробница, находился гроб святого шейха эль-Риза; поклонники секты Алиевой, целуя гроб эль-Риза, ругались гробу Халифа, потому что он был Суннийской Веры). Потом Ибн-Батута был в Сарахеи Заве, где видел изувера Гайдара, основателя секты факиров Гайдаритов; в Низабуре, малом Дамаске, где жил у благочестивого шейха Котб-Оддина; в Бастаме, Кундуге, Баглане, Барване, откуда переехал через снежные горы Инду-Куши Башай. Здесь видел он пустынника Ата-Эвлиа, уверявшего, что ему уже 350 лет от роду; в Гизне осмотрел он гробницу грозного победителя Индии, Султана Махмута; в Кабуле видел племена горных Афганцев и гору Соломонову, с которой, по преданию, смотрел Соломон на Индию, и предрек ей рабство. По дороге к Кирмашу, Ибн-Батута едва не погиб от афганских разбойников. В Шиш-Нагарекончились владения турецких государей. Степь на пятнадцать дней пути отделяет их от Нанд-джаба, или слияния пяти рек, границы Индии, куда прибыл Ибн-Батута в начале могаррама 734 года эгиры (1332 г. от Р. X.). Отсюда надобно было ему просить письменно позволения от властителя Индии вступить в его землю. Получив позволение, Ибн-Батута отправился через Мултани Багорв Дегли, где принятый милостиво Султаном, поступил он в службу его, и получил звание судьи. Вскоре немилость Султана едва не довела его до смерти. Ибн-Батута удалился в пустыню, жилище начальника факиров, «божественного и благочестивого шейха, святого феникса во святых», раздавши все свое имение факирам. Вскоре опять он был принят в милость и почет; и отправлен послом в Китай, странствовал по южным морям, был в Яве, Цейлане, Суматре, и в 1347 г. оставил Индию, усердно помолился в Мекке, и отправился на родину, уверясь, что «нет земли в мире лучше родной земли», и повторяя слова поэта о своем Тангере:
Ask me my proof; why in the west Countries you find the sweetest, best? Tis this: Hense rides the full orbed moon, And hither hastes the sun at noon.