Дневники

Кошмар.

Все меньше у них автомобилей. Иногда дни проходят - не прогремит ни один.

Закрыли заводы, выкинули 10 тысяч рабочих. Льготы - месяц. Рабочие покорились, как всегда. Они не думают вперед (я приметила эту черту некультурных "масс"), льготный месяц на то и дается, уедут по деревням. ("Чего - там, что еще будет через месяц, а пока - езжай до дому!")

Здесь большевики организовали принудительную запись - в свою партию (не всегда закрывают принудительность даже легким флером). Снарядили, как они выражаются "пару тысяч коммунистов на южный фронт" чтобы, "через какую-нибудь пару недель" догромить Деникина. (Это не я сближаю эти "пары", это так точно пишут наши "советские" журналисты).

15 (2) Октября. - Ну вот, и в четвертый раз высекли! - говорит Дмитрий в 5 часов утра, после вчерашнего, нового, обыска.

Я с убеждением возражаю, что это неверно; это опять гоголевская унтер-офицерская вдова "сама себя высекла".

Очень хороша была плотная баба в белой кофте с засученными рукавами, и с басом (несомненная прачка), рывшаяся в письменном столе Дмитрия. Она вынимала из конвертов какие-то письма, какие-то заметки.

- А мне жилательно йету тилиграмму прочесть...

Стала приглядываться и бормоча разбирать старую телеграмму - из кинематографа, кажется.

Другая баба, понежнее, спрашивала у меня "стремянку".

- Что это? Какую?

- Ну лестницу, что ли... На печку посмотреть.

Я тихо ее убедила, что на печку такой вышины очень трудно влезть, что никакой у нас "стремянки" нет, и никто туда никогда и не лазил. Послушалась.

У меня в кабинете так постояли, даже столов не открыли. Со мной поздоровался испитой малый и "ручку поцеловал". Глядь - это Гессерих, один из "коренных мерзавцев нашего дома", или, по-советски, "кормернадов". В прошлый обыск он еще скакал по лестницам, скрываясь, как дезертир и т.д., а нынче уже руководит обыском, как член Чрезвычайки.

Их, кормернадов, несколько; глава, конечно, Гржебин. Остальные простецкие (двое сидят). Гессерих одно время и жил у Гржебина.

Потолкались - ушли. Опять придут.

Сегодня грозные меры: выключаются все телефоны, закрываются все театры, все лавчонки (если уцелели), не выходить после 8 ч. вечера, и т.д. Дело в том, что вот уже 4 дня идет наступление белых с Ямбурга. Не хочу, не могу и не буду записывать всех слухов об этом, а ровно ничего кроме слухов, самых обрывочных, у нас нет. Вот, впрочем, один, наиболее скромный и постоянный слух: какие "белые" и какой у них план - неизвестно, но они хотели закрепиться в Луге и Гатчине к 20-му и ждать (чего? тоже неизвестно). Однако, красноармейцы так побежали, что белые растерялись, идут, идут, и не могут их догнать. Взяв Лугу и Гатчину - взяли будто бы уже и Ораниенбаум и взорвали мост на Ижоре. Насчет Ораниенбаума слух нетвердый. Псков будто бы взял фон дер Гольц (это совсем нетвердо).

На юге Деникин взял Орел (признано большевиками) и Мценск (не признано).

Мы глядим с тупым удивлением на то, что происходит. Что из этого выйдет? Ощущением, всей омозолившейся душой, мы склоняемся к тому, что ничего не выйдет. Одно разве только: в буквальном смысле будем издыхать от голода, да еще всех нас пошлют копать рвы и строить баррикады.

Красноармейцы действительно подрали от Ямбурга, как зайцы, роя по пути картошку и пожирая ее сырую. Тут не слухи. Тут свидетельства самих действующих лиц. От кого дерут - сказать не могут, - не знают. Прослышали о каких-то "таньках", лучше до греха домой.

Завтра приезжает "сам" Троцкий. Вдыхать доблесть в бегущих.

Состояние большевиков - неизвестно. Будто бы не в последней панике, считая это "налетом банд", а что "сил нет".

Самое ужасное, что они, вероятно, правы, что сил и нет, если не подтыкано хоть завалящими регулярными нерусскими войсками, хоть фон дер-Гольцем. Большевики уповают на своих "красных башкир", в расчете, что им - все равно, лишь бы их откармливали и все позволяли. Их и откармливают, и расчет опять верный.

Газеты - обычны, т.е. понять ничего нельзя абсолютно, а слова те же, "додушить", "раздавить" и т.д.

(Черная книжечка моя кончилась, но осталась еще корка, - в конце и в начале. Буду продолжать, как можно мельче на корке).

На корке.

16 Окт. (3), Четв. - Неужели я снизойду до повторения здесь таких слухов: англичане вплотную бомбардируют Кронштадт. Взяли на Кр. Горке форт "Серая Лошадь". Взято Лигово...

Но вот почти наверно: взято Красное Село, Гатчина, кр-армейцы продолжают бежать.

В ночь сегодня мобилизуют всех рабочих, заводы (оставшиеся) закрываются, Зиновьев вопит не своим голосом, чтобы "опомнились", не драли, и что "никаких танек нет". Все равно дерут.

Оптимисты наши боятся слово сказать (чтоб не сглазить событий), но не выдерживают, шепчут, задыхаясь: Финляндия взяла Левашево... О, вздор, конечно! Т.е. вздор фактический, как данное, - как должное - это истина. И если бы выступила Финляндия...

Все равно, душа молчит, перетерпела, замозолилась, изверилась, разучилась надеяться. Но надеяться надо, надо, иначе смерть.

Голод полнейший. Рынки расхвачены. Фунта хлеба сегодня не могли достать. Масло, когда еще было, - было 1000-1200 р. фунт.

26 (13) Октября, вторник. - Рука не подымалась писать. И теперь не подымается. Заставляю себя.

Вот две недели неописуемого кошмара. Троцкий дал приказ: "гнать" вперед красноармейцев (так и напечатал "гнать"), а в Петербурге копать окопы и строить баррикады. Все улицы перерыты, главным образом центральные. Караванная, например. Роют обыватели, схваченные силой. Воистину ассирийское рабство! Уж как эти невольники роют - другое дело. Не думаю, чтобы особенно крепки были правительственные баррикады, дойди дело до уличного боя.

Но в него никто не верил. Не могло до него дойти (ведь если бы освободители могли дойти до улиц Петербурга - на них уже не было бы ни одного коммуниста!)

Три дня, как большевики трубят о своих победах. Из фактов знаем только: белые оставили Царское, Павловск и Колпино. Почему оставили? Почему? Большевики их не прогнали, это мы знаем. Почему они ушли - мы не знаем.

Гатчина и Кр. Село еще заняты. Но если они уже начали уходить...

Большевики вывели свой крейсер "Севастополь" на Неву и стреляют с него в Лигово и вообще во все стороны наудачу. В частях города, близких к Неве, около площади Исаакия, например, дома дрожали и стекла лопались от этой умной бомбардировки близкого, но невидимого неприятеля.

Впрочем, два дня уже нет стрельбы. Под нашими окнами, у входа в Таврический сад, - окоп, на углу, в саду, - пушка.

О том, что мы едим и сколько это стоит - не пишу. Ложь, которая нас окружает... тоже не пишу.

Если они не могут взять Петербурга, - не могут, - они бы должны понимать, что, идя бессильно, они убивают невинных.

(Сбоку на полях). И тут эта неделя дифтеритного ужаса у Л. К. Нельзя добыть доктора (а ведь она сама - врач), - наконец добыли, все это пешком, нельзя добыть сыворотки... Как она пережила эту ночь? Теперь - последствия; начались нарывы в горле...

4 Ноября (22 Окт.) вторник. - Дрожа, пишу при последнем свете мутного дня. Холод в комнатах туманит мысли. В ушах непрерывный шум. Трудно. Хлеб - 300 р. фунт. Продавать больше нечего.

Близкие надежды всех - рухнули. (Мои, далекие, остались). Большевики в непрерывном ликовании. Уверяют, что разбили белых совершенно и наступают во весь фронт. Вчера, будто бы отобрали и Гатчину. Мы ничего не знаем о боях, но знаем: и Царское, и Гатчина - красные, однако, большевики вступают туда лишь через 6-12 часов после очищения их белыми. Белые просто уходят (??).

Как дрожали большевики, что выступит Финляндия! Но она недвижима.

Сумасшествие с баррикадами продолжается. Центр города еще разрывают. Укрепили... цирк Чинизелли! На стройку баррикад хватают и гонят всех, без различия пола и возраста, устраивая облавы в трамваях и на квартирах. Да, этого еще никогда не было: казенные баррикады! И, главное, все ни к чему.