Сто чистых страниц

После долгих размышлений я начал с бывших подружек. Никаких сцен страстной любви, только самые невинные моменты.

Мне хотелось взглянуть на них в последний раз, чтобы забыть навсегда.

Когда на шестьдесят второй странице они закончились, я втайне понадеялся, что меня подводит память. Все-таки я не лишен честолюбия!

Но как бы то ни было, у меня осталось еще двадцать семь воспоминаний. А это довольно много.

Надо признать, все получилось глупо. Сначала решил хранить их как зеницу ока, а теперь думаю лишь о том, как поскорее избавиться от помехи. В общем, я ударился в крайнее расточительство.

Я писал все, что приходило в голову. Вспомнил несколько своих дней рождения и празднований Рождества, удивившись, в какую экзальтацию впадал в детстве, открывая подарки и судорожно раздирая оберточную бумагу. Надо сказать, бабушка с дедушкой баловали нас, как могли, и иногда это переходило границы разумного. И все-таки меня поразили эти повторяющиеся приступы бурной радости: повзрослев, я не испытывал ничего подобного.

Пару страниц я посвятил воспоминаниям о безудержном смехе, находившем на меня в школе, причем обязательно на уроке самого строгого учителя, когда ни в коем случае нельзя было смеяться. Я пережил моменты, когда изо всех сил стараешься сдержаться, но веселье прорывается сквозь все заслоны вопреки усилиям воли и выплескивается в неудержимом потоке всхлипываний, кудахтанья и слез счастья. Несколько минут хохота, и ты обессиленно затихаешь, чувствуя сладкую боль в животе и щеках.

Потом я напал на золотую жилу — наслаждение едой. Мне неслыханно повезло: я смог пережить каждую секунду, вспомнить вкус каждого блюда, поданного на четырех наиболее запомнившихся трапезах в жизни. Мне хотелось, чтобы воспоминания длились бесконечно.

Три великолепных дорогущих ресторана, а вслед за ними грандиозный пир, устроенный бабушкой по случаю дедушкиного шестидесятилетия — и все это в один вечер! Два дня мне не хотелось даже думать о еде. Поскольку повар из меня никудышный, я пережил жуткое кулинарное разочарование, своеобразный плач о тарелке.

Единственный плюс этой посторгазмической депрессии — я потерял два килограмма.

Мы с Клариссой решили, что все предыдущие вечера не в счет, поэтому сегодняшний должен стать первым. Я весь в предвкушении: то нервничаю, то внезапно успокаиваюсь.

Наконец Кларисса приходит. Она достает два фильма и сообщает, что пиццу доставят через час.

— А еще я принесла кое-какие пожитки. Ты ведь не передумал?

— Подожди, это все твои вещи?

— Да, а в чем дело?

— Кларисса, ответь: ты действительно женщина?

— Да.

— Тогда что это за крошечная сумка? Я думал, ты притащишь целый чемодан с кучей ненужных вещей, само существование которых станет для меня загадкой!

— Я просто не осмелилась…

— …

— Не волнуйся, у меня в машине осталась еще одна сумка… с кучей ненужных вещей!

— Уф, ты меня успокоила! Немедленно иди за ней!

За ужином я задумываюсь о том, как хорошо жить вместе: все эти улыбки, незаметные жесты, взаимопонимание. Зачем разглагольствовать о том, как сильны связующие нас узы, как замечательно мы подходим друг другу, что нам судьбой предначертано быть вместе, если можно просто жить и наслаждаться этим?

— Я взяла романтическую комедию для себя и триллер для тебя. Устраивает?

Конечно устраивает, просто идеальное сочетание! Я не решаюсь признаться, но мне очень нравятся так называемые «фильмы для девочек». Это одна из тех слабостей, которые воспитанные люди должны скрывать.

Я приношу из спальни одеяло, и мы, закутавшись, устраиваемся на диване.

— Можно включать?

— Подожди минутку. Ради нашей счастливой совместной жизни я должна сделать одно серьезное признание…

— В чем дело?

— У меня всегда, абсолютно всегда мерзнут ноги!

Она наклоняется к сумке, достает крошечные носки и тут же надевает их. Я с улыбкой обнимаю ее.

— Так лучше?

— Да!

Кларисса засовывает свои ноги между моими, чтобы согреться. Наконец, удобно устроившись, она берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются.

Она спрашивает, хочу ли я чего-то еще.

Нет, я ничего не хочу.

У меня все есть.

Очень скоро, открыв блокнот, я оказался на восемьдесят девятой странице. Осталось всего десять воспоминаний. Я ждал приближения девяносто девятой страницы со смешанными чувствами: меня терзали нетерпение и страх. Но я старался ради нашей с Клариссой любви, делал все, чтобы сдержать обещание.

И потом, у меня все равно останется последняя, сотая страница, которую я использую через много лет.

Надеюсь, через очень много лет.

Размышлял я довольно долго. Какие моменты жизни нужно обязательно запомнить? Что ни в коем случае нельзя упустить, чтобы потом не кусать локти?

Я решил начать с сестер. Пережить те редкие моменты, когда я оказывался наедине с одной из них, ведь удивительная схожесть Мари и Солен не дала мне узнать их так близко, как хотелось бы.

Пришлось долго копаться в памяти, прежде чем выудить два подходящих воспоминания.

Однажды во время подросткового кризиса Мари уехала на каникулы в Лондон без своей ксерокопии, как она тогда называла сестру. В результате я провел целую неделю в обществе рыдающей Солен, выплескивавшей на меня всю свою нежность. Я одновременно жалел сестру, потерявшую свою легендарную улыбку, и радовался, что она целиком и полностью принадлежит мне. Было ясно, что сейчас главное для нее — сделать меня счастливым. Уже тогда я рос эгоистом, хотя, по-моему, в детстве это не так ужасно.

Когда Мари вернулась, Солен, желая отомстить, отпросилась у бабушки с дедушкой на неделю к тете. Естественно, одна. Она готова была пострадать еще несколько дней, лишь бы проучить сестру. Урок удался как нельзя лучше: я провел неделю со второй близняшкой, к моему удивлению тоже рыдающей и заботящейся обо мне сверх меры. Только пересмотрев эти воспоминания, я понял, что, когда живешь вдвоем, больше страдает тот, кто остается.

Этот болезненный опыт заставил сестер моментально отказаться от борьбы за независимость.

Чтобы немного развеяться, я пересмотрел еще один забавный эпизод. Когда мне было года три или четыре, Мари и Солен развлекались, убеждая меня, что на самом деле их трое. Игра сопровождалась бесконечными переодеваниями и неправдоподобными историями про внезапную болезнь и срочный отъезд в больницу. Вначале я сомневался, верить или нет. Тогда они попросили не выдавать их бабушке с дедушкой, ведь те якобы ничего не знают благодаря бесчисленным уловкам, к которым сестрам приходится прибегать с рождения. Этот аргумент меня убедил.

С Клариссой все протекает естественно. С каждым разом она приносит все больше вещей. Теперь уже никаких маленьких сумок — только большие. А потом на место больших приходят огромные. Да что там огромные — гигантские!

Она проводит у меня все больше времени. По правде говоря, к себе она почти не заходит.

Вскоре мне стало казаться, что моя повседневность всегда была такой, как сейчас, и только ждала, когда же я наконец ее замечу. Кларисса и Шарлотта быстро подружились. У них очень трогательные отношения, я ни разу не видел, чтобы они ссорились.

Я часто улыбаюсь, видя, как Кларисса с серьезным видом читает Шарлотте книжки, показывает цифры и буквы.

Иногда, когда мы вместе идем гулять, кажется, что мы одна семья.

Одна счастливая семья.

Мы с Клариссой никогда не говорим друг другу «я люблю тебя». Это и так понятно.

Странная штука счастье.

Когда ищешь его, оно представляется непонятным, сложным, потаенным, зарытым так глубоко, что в жизни не откопать.

Но, внезапно обретая его, понимаешь, насколько это простое и яркое состояние. И нигде оно не было спрятано, просто хранилось в душе другого человека. Счастье — это подарок, и, как любой подарок, его надо дарить.