Тайна Мэриэл

Прикусив губу, Мэриэл сдалась. В конце концов, чем быстрее все это кончится, тем быстрее она уедет.

— Мне было плохо, — начала она без выражения. — Откуда-то все узнали, кто я, хотя моя тетя сменила мне имя. Мне отравляли жизнь, а я была до глупого ранимой.

— А твоя тетя? Как она относилась к тому, что ей пришлось тебя воспитывать?

Из прошлого донеслись постоянные жалобы ее тети: «Если бы не ты, я бы заняла свое место — на самом верху. Ты и твои родители испортили мне жизнь…»

— Она меня обвиняла, — сказала Мэриэл, поежившись. — Ну, в основном, конечно, моих родителей, но им она не могла высказать своих претензий и потому все высказывала мне.

— И каждая детская шалость приводила к разговорам о твоих родителях, каждая подмеченная черта характера рассматривалась как начало гибельного и разрушительного падения.

Казалось, он цитирует. Мэриэл устало спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Я поехал туда и стал расспрашивать. И миссис Рейли рассказала, что не знала ребенка печальней тебя.

Вспомнив эту доброжелательную, всегда ласковую женщину, которая при каждой возможности старалась с ней поговорить, Мэриэл почувствовала, как глаза наполнились неуместными слезами. Проглотив комок в горле, она сказала:

— Да, миссис Рейли была добра ко мне. — И удивленно спросила: — Зачем ты туда ездил? Мое детство тебя не касается.

— Я так не считаю, — тихо ответил Николас. — Ты годами верила, что родители превратили тебя в изгоя. Судя по всему, твоя тетя последний человек, которому можно доверить умного, растерянного, убитого горем ребенка. Благодаря ей ты выросла в твердом убеждении, что не достойна любви. Могу поспорить: всему, что тебе удалось в себе воспитать, ты обязана собственным способностям. Затем ты встретила Дэвида Сентклера, и благодарность затмила твой разум.

— Благодарность?

— А как еще можно это назвать, Мэриэл? — В его голосе слышался холодный вызов. — Ты слишком умна, чтобы любить мужчину, который позволил устаревшим представлениям своей семьи диктовать себе выбор жены, если бы не твой комплекс неполноценности и чувство, что ты не заслуживаешь любви. Ты восхищалась им, но более всего была ему благодарна за то, что он полюбил тебя.

Сдержавшись, Мэриэл заставила себя обдумать сказанное. Ослепленная счастьем, она на короткий миг разожгла в себе искру надежды, искру, которая погасла, когда она рассказала Дэвиду о себе, а он ее отверг. Женщина с нормальной самооценкой возмущается, если ее отвергают, а она приняла это как нечто естественное…

С неохотой она призналась себе, что теория Николаса не лишена смысла. Изначальное отсутствие веры в себя объясняло, почему она без борьбы позволила Дэвиду и Николасу уйти из ее жизни.

Она неотрывно смотрела в окно, на деревья вдалеке. Где-то там между лесом и морем стоял коттедж, где они были так счастливы.

Николас оказался прав, утверждая, что она испытывала гораздо большее, нежели просто страсть. У них было одинаковое чувство юмора, его холодный, ясный и ее взрывной ум отлично дополняли друг друга, им доставляло удовольствие спорить, иногда даже распаляясь, но никогда не опускаясь до ссор.

И глупо было бы вычеркивать секс. С Николасом было совсем не так, как с Дэвидом, старательно следившим, чтобы она достигла высшей точки наслаждения, прежде чем самому получить удовольствие.

В объятиях Николаса она открыла для себя новую Мэриэл, женщину, лишенную стыдливости, теплую, земную, чувственную. Женщину, которая ценит себя. Они общались на равных, как мужчина и женщина, дополняющие друг друга в своей страсти. Это одна из причин, почему она бросилась наутек: чувственное и лишенное зажатости «я» пугало ее.

А когда Николас бросил ее, то не просто ранил, он вырвал из ее груди сердце.

— К чему все это? — враждебно спросила она.

— Неужели не догадываешься?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мэриэл отрицательно покачала головой. Может быть, Николас опять пытается уговорить ее выйти за него замуж? Если это так, она должна устоять перед зовом сердца… Никакая сила не сможет заставить ее погубить его карьеру. В любви тоже существует чувство ответственности. Он не виноват ни в чем, кроме того, что желает ее. Ее тетя тоже ни в чем не провинилась, но любовь к сестре и деверю обернулась для нее вечной ненавистью, и Мэриэл не вынесет, если однажды Николас станет смотреть на нее с той же адской смесью обвинения и ненависти…

— Я хочу познакомить тебя с одним человеком, — сказал он спокойно.

— Познакомить? С кем?

— Его имя тебе ничего не скажет. Пойдем.

— Мне надо переодеться.

Лицо Николаса смягчила одна из редких улыбок.

— Ты и так чудесно выглядишь, — возразил он.

Поняв по его взгляду, что переспорить его не удастся, Мэриэл поднялась с уже привычной и тщетной надеждой, что все еще можно поправить, что ее родители задумались на минуту, прежде чем вступить на путь предательства, что дети не отвечают за грехи отцов.

— Но потом ты оставишь меня в покое? — внезапно спросила она.

— Если ты того захочешь, — ответил Николас, погасив улыбку.

Пройдя несколько шагов по коридору, он постучал в дверь. Ему ответили на языке, в котором она узнала русский.

Николас по-английски сказал:

— Она здесь.

Русский оказался невысоким, лысым, с темными проницательными глазами и высокими славянскими скулами, крепкое телосложение свидетельствовало о том, что когда-то этот человек сплошь состоял из мышц.

— Входите, — пригласил он по-английски с сильным акцентом.

Растерянная Мэриэл позволила подтолкнуть себя вперед. Рука Николаса лежала у нее на спине, тепло ладони прожигало платье.

— Это Аркадий Светланов. — Господин Светланов, позвольте представить вам Мэриэл Браунинг, урожденную Мэриэл Френшам. Вы ведь знали ее родителей по Гонконгу, не так ли?

Если бы Николас приставил к ее горлу нож, Мэриэл не могла бы удивиться и возмутиться сильнее. Но русский уже протягивал руку, и манеры, привитые Мэриэл матерью, позволили ей лишь бросить на Николаса испепеляющий взгляд и принять вызов.

— Очень приятно, мистер Светланов, — поздоровалась она.

У него было крепкое теплое рукопожатие, и в темных глазах при взгляде на нее вспыхнуло что-то похожее на сочувствие.

— Вы видите во мне врага, — сказал он. — Долгие годы я смотрел на вас такими же глазами. Сейчас это кажется глупым. Такая потеря времени! И тем не менее мы все были уверены, что будущее мира в наших руках.

Приглядевшись к нему повнимательнее, Мэриэл отметила, что черты его лица свидетельствуют о сильном характере и решительности.

— Наверное, вы правы, — неуверенно подтвердила она.

— Мой друг Николас Ли сказал мне, что вы считаете, будто, работая в Гонконге, ваши родители занимались шпионажем в пользу Советского Союза.

Мэриэл не смотрела на Николаса, но чувствовала его спиной.

— Сейчас это уже не имеет значения, — ответила она.

— Я так не думаю, — неожиданно возразил Светланов. — И мистер Ли со мной согласен, иначе не вытащил бы меня из Москвы и не привез в Америку, чтобы я сказал вам: они никогда не были нашими агентами. К несчастью, их подставили и уничтожили, потому что они слишком многое знали.

Все поплыло у Мэриэл перед глазами. Она покачнулась, но Николас успел подхватить ее и сердито буркнул:

— Неужели нельзя было помягче?

Русский казался удивленным.

— Такие новости мягче не преподнесешь, ответил он.

Николас подвел Мэриэл к креслу и усадил. Он не отошел, а продолжал стоять за спиной, положив одну руку ей на плечо. От его пальцев исходило тепло, создававшее мощную защиту.

— Со мной все в порядке, — сказала она, с трудом справившись с голосом. — Откуда вам это известно, мистер Светланов?

— Такова была моя работа. — Он помолчал, переводя взгляд с напряженного лица Мэриэл на Николаса. — Вашему отцу стало известно о процветающей торговле контрабандным антиквариатом из Китая. Он обнаружил это, потому что сам собирал китайский фарфор династии Минг. Наверное, эта коллекция сейчас у вас?