Страница 72 из 127
Практически сразу после окончания войны в министерства иностранных дел некоторых европейских государств и посольства России за границей стали обращаться отдельные лица с просьбой допустить их на территорию России для отыскания драгоценностей, спрятанных ими самими или их родственниками во время отступления армии Наполеона осенью — зимой 1812 года. Некоторые просьбы русским правительством были удовлетворены, а некоторым кладоискателям были даже предоставлены дополнительные средства для отыскания запрятанных сокровищ. Но все попытки отыскать их оказались тщетными.
Поиск «московской добычи» вёлся и ведётся до сих пор на всём протяжении пути отступления наполеоновской армии. При этом в качестве возможных местонахождений сокровищ зачастую указываются совершенно фантастические места, типа пресловутого Семлёвского озера. Исследованием вопроса о сокровищах Наполеона занимался даже Оноре де Бальзак, написавший знаменитый рассказ «Березина».
Что же легло в основу многочисленных легенд о «московской добыче» Наполеона?
Начнём с того, что после Бородинского сражения генерал-губернатор Москвы граф Ф. В. Ростопчин принимал активные меры к эвакуации сокровищ Кремля. Все обстоятельства, связанные с этими событиями, достаточно полно изложены в работе С. Н. Цветкова «Вывоз из Москвы государственных сокровищ в 1812 году» (М., 1912).
Судьба государственных сокровищ была доверена начальнику Дворцовой экспедиции, действительному тайному советнику, сенатору и обер-церемониймейстеру П. С. Валуеву и чиновнику той же экспедиции Поливанову. Последний непосредственно готовил ценности к эвакуации в Нижний Новгород. Для этой цели Валуев затребовал у Ростопчина сто двадцать пять пар лошадей. Валуев и Поливанов понимали, что времени на решение поставленной перед ними задачи у них мало. В силу этого они были вынуждены многое оставить — ни сил, ни средств, ни времени для укладки уже не было. В первую очередь были брошены старинное громоздкое оружие, старые материи и костюмы, массивные серебряные рамы и оклады.
Дни и ночи работая над упаковкой сокровищ, энергичный Поливанов находил время прятать остававшиеся ценные вещи в потайные места. Не ограничившись эвакуацией предметов из Оружейной палаты, Патриаршей ризницы, Большого кремлёвского дворца и Грановитой палаты, Поливанов вывез некоторые реликвии кремлёвских соборов и древней церкви Спаса на Бору. Тем временем французская армия быстро приближалась…
Большой обоз с сокровищами, около 150 повозок, наконец двинулся по Владимирской дороге. Его сопровождали Поливанов, чиновники и служащие Дворцовой экспедиции. Меж тем в Кремле продолжалась лихорадочная работа: пытались спасти всё, что не успели вывезти, что ещё можно было укрыть от врага. Ценности замуровывали в тайники, зарывали в землю, прятали под полы.
Часть ценностей была замурована в подземельях Троицкой башни Кремля, вход в которые были замурованы. Настоятель Чудова монастыря иеромонах Константин, из-за невозможности вывезти целиком монастырское достояние, закопал часть его в землю на территории монастыря. Он продолжал свой труд даже тогда, когда неприятель был уже «на стенах высот кремлёвских». Монахини московского Рождественского монастыря закопали монастырское добро под трапезной Рождественского собора и под усыпальницей князей Лобановых-Ростовских.
Несколько служащих Дворцовой экспедиции, собирая и пряча ценные предметы, оставались в Кремле даже 2 сентября, когда в город вошли французские войска…
Через три месяца после того как «Великая армия» оставила Москву, частично разрушенный маршалом Мортье Кремль был открыт для обозрения всем желающим. Одним из первых сюда приехал П. С. Валуев. Среди руин и груд битого камня он искал вещи из кремлёвских дворцов. Повсюду валялись обломки дворцовой мебели, иконы с сорванными ризами. Нашлись бронзовые двуглавые орлы с кремлёвских башен, бюст императора Петра I, который стоял на крыше Сената. Отыскался и большой крест с колокольни Ивана Великого. (Гораздо позже родился миф о том, что французы якобы вывезли его — об этом см. ниже.) Крест стоял, прислонённый к стене собора, — правда, золочёное серебро с него было содрано грабителями. Валуев обнаружил, что многие устроенные во время эвакуации тайники были разграблены — часть замуровок была разломана, а ценности расхищены.
По официальной справке русского Министерства внутренних дел, «московская добыча» Наполеона составила 18 пудов золота, 325 пудов серебра и неустановленное количество церковной утвари, драгоценных камней, старинного оружия, посуды, мехов и др. Всё это было вывезено из Москвы и частично осталось в тайниках на Смоленской дороге. По мнению известного советского военного историка П. А. Жилина, «по всей вероятности, отступая, противник „разгружался“ и прятал награбленные ценности. Но где именно спрятана „московская добыча“ сказать трудно».
Главная часть «московской добычи» Наполеона составила несколько десятков подвод (по одним источникам — двадцать пять, по другим — около сорока) и состояла из утвари соборов Кремля, старинного оружия, предметов искусства и драгоценностей. Часть изделий из драгоценных металлов была перелита в слитки. Для этого в Успенском соборе Кремля были оборудованы плавильные печи. Адъютант генерала Нарбонна де Костелан вспоминает, как французы «забрали и расплавили серебряную утварь кремлёвских церквей, пополнив этим кассу армии». Плавильные горны работали и в других местах города.
Упоминания о «московской добыче» можно встретить в мемуарах многих французских участников кампании 1812 года.
Офицер Маренгоне: «Наполеон велел забрать бриллианты, жемчуг, золото и серебро, которые были в церквах. Он велел даже снять позолоченный крест с купола Ивана Великого. Велел вывезти все трофеи Кремля. Ими нагрузили 25 телег».
Собственные обозы с добычей имели наполеоновские маршалы Богарне, Даву, Ней, Мортье, Мюрат.
Помимо этого, уходившие из Москвы французские солдаты и офицеры были нагружены своим личным достоянием. О том, как оно было приобретено, вспоминал казначей московского Данилова монастыря иеромонах Антоний: «Артиллерийские солдаты, вступив тогда же в монастырь, тотчас и начали в церкви с образов, и местных, и мелких, и раку обдирать, и даже в самой гробнице рыться, но не нашедши там ничего, кроме мощей Святых, бросили верхнюю доску поперёк гроба… Поколику же возглавие на гробнице очень вызолочено жарко, то сколько ни было уверения, что оно медное, сорвали… Один только на Спасителе большой серебряной оклад со стразами и дорогими каменьями, разбивши саблею стекло, сорвали. Что же касается ризницы, то не только одежды с престолов снимали, но самые срачицы раздирали, и даже святыми антиминсами опоясывались, а как находили их короткими, то бросали на пол. Словом, причинили убытку тысяч до десяти».
По свидетельству британского военного агента при русской армии Роберта Вильсона, французская армия была просто перегружена награбленным добром: «На протяжении целых переходов тянулись в три-четыре ряда артиллерийские орудия, зарядные фуры, госпитальные и провиантские повозки, экипажи всевозможных родов и даже дрожки, нагруженные различными вещами (в основном предметами роскоши), пехотинцы изнемогали под тяжестью ранцев, маркитантки везли добычу, награбленную в Москве, которою также были наполнены артиллерийские повозки и госпитальные фуры». Французский сержант Адриен-Жан-Батист-Франсуа Бургонь писал в своих мемуарах, что нёс в своём ранце «несколько серебряных и золотых изделий, между прочим, обломок креста с Ивана Великого, то есть кусочёк покрывавшей его серебряной вызолоченной оболочки». Даже французский писатель-классик Стендаль, бывший в ту пору интендантом наполеоновской армии Анри Бейлем, уходя из Москвы, не побрезговал зашить в подкладку своей шинели награбленные им золотые монеты: что поделаешь, европейская культура обязывает…
По подсчётам верейского краеведа Ю. Лискина, даже если предположить, что каждый солдат стотысячной армии нёс в своём ранце хотя бы полкило драгоценностей (монет, слитков, ювелирных изделий и т. д.), то общий вес награбленного, без учёта обозной клади, составил около пятидесяти тонн. Но, по словам Вильсона, «пехотинцы изнемогали под тяжестью ранцев». От полукилограмма, понятно, изнемогать никто не будет. Значит, награбленной добычи было во много раз больше.