Страница 33 из 127
Находка сокровищ в кургане Патиниоти прошла совершенно незамеченной. Лишь значительно позже ею заинтересовались в связи с другой замечательной находкой, сделанной тоже случайно. Это открытие поразило современников невероятным богатством и огромным количеством драгоценных, дотоле невиданных вещей.
В марте 1830 года Главный штаб военных поселений принял решение переселить 108 семей отставных матросов из Севастополя в Керчь. За счёт казны для них предполагалось построить небольшие дешёвые дома. Поспешность, с какой следовало провести строительство, и стремление сократить расходы до минимума привели местное начальство к решению отрядить двести солдат резервного батальона Воронежского пехотного полка, расквартированного в крепости Еникале под Керчью, собирать камень на большом холме, расположенном в шести верстах от города по дороге на Феодосию и носившем название Куль-Оба, что по-татарски означает «холм пепла».
Местные жители уже давно использовали этот холм для добычи камня. Особенно широкие масштабы ломка камня на Куль-Обе приобрела в начале XIX века, когда в Керчи развернулось широкое строительство. Но несмотря на разрушения, Куль-Оба продолжала величественно возвышаться посреди окружающей степи.
Для постройки матросских домов требовалось добыть от трёхсот до четырёхсот кубических саженей камня. Работа началась в первых числах сентября, и, ввиду того что к наступлению зимы домики должны были быть готовы, офицеры торопили своих подчинённых. Вскоре, заготовив достаточное количество камня, солдаты прекратили работу. Лишь несколько человек было оставлено на холме для сбора щебня. При них в качестве наблюдателя состоял смотритель керченских соляных озёр Павел Дюбрюкс — большой любитель древностей, на свой страх и риск исследовавший множество древних курганов в окрестностях Керчи.
Интуиция и накопленный опыт подсказывали Дюбрюксу, что Куль-Оба представляет собой не естественное образование, а является искусственно насыпанным курганом. В таком случае под насыпью должна была находиться древняя гробница. «Занимаясь более четырнадцати лет раскапыванием курганов в окрестностях Керчи, — писал впоследствии Дюбрюкс, — я был уверен, что не ошибся».
Дюбрюкс сообщил о своих наблюдениях керченскому градоначальнику Стемпковскому. Заинтересовавшись, тот приказал увеличить количество солдат на северной стороне кургана, где Дюбрюкс предполагал отыскать вход в гробницу. Это распоряжение было выполнено, и 19 сентября из-под земли выступил угол строения из тёсаного камня…
Градоначальник Стемпковский в сопровождении целой свиты немедленно выехал на место раскопок. Здесь взору прибывших открылся узкий проход в склеп и в конце его вход, заложенный камнями. Никто не отваживался спуститься в коридор: над ним нависал тройной рад огромных камней. Подпёртые полуистлевшими брёвнами, эти камни едва держались и грозили вот-вот рухнуть.
По приказу Стемпковского свод за три дня был разобран, 22 сентября в 4 часа пополудни коридор (дромос), ведший в камеру, был расчищен, и через отверстие, проделанное в верхней части заложенного камнями входа, рабочие проникли в склеп. Он представлял собой квадратную камеру площадью около 20 кв. м, сложенную из огромных, прекрасно отёсанных и тщательно пригнанных друг к другу известняковых блоков. Свод камеры поднимайся в виде ступенчатой пирамиды: каждый верхний ряд камней несколько выступал над нижним, образуя ступеньку.
Спустившиеся в склеп исследователи были сперва разочарованы: при тусклом свете свечей их взору открылась ужасающая картина полного разгрома. «Разрушенные доски и брёвна, изломанный катафалк, вероятно служивший ложем трупу погребённой здесь женщины, повреждение стен, частью уже обрушившихся, частью угрожавших падением, — всё это заставило меня сказать г. Стемпковскому, оставшемуся наверху, тогда как я с работниками вошёл в склеп, что он уже обыскан», — вспоминал Дюбрюкс. Однако этот вывод оказался преждевременным. Едва рабочие начали расчищать погребальную камеру, как тотчас, словно из рога изобилия, посыпались находки — одна богаче другой.
Погребение оказалось совершенно нетронутым. Всё здесь лежало в таком же состоянии, как и сотни лет назад. Лишь дерево, ткани и кости частично истлели и рассыпались. В склепе были похоронены три человека. Одним из них был знатный воин, останки которого лежали на деревянном катафалке. Он был облачён в роскошный праздничный наряд. На голове — остроконечная войлочная шапка, богато украшенная золотыми бляшками; золотыми тиснёными бляшками была расшита и вся одежда погребённого. Шею украшала массивная золотая гривна весом 461 г, свитая из шести толстых проволок, скрученных в виде жгута; концы её украшали скульптурные фигурки всадников-скифов. На руках и ногах — золотые браслеты тончайшей ювелирной работы.
Рядом лежало оружие: меч, лук и стрелы, поножи. Рукоять и ножны меча, а также горит — футляр для лука и стрел — были обложены золотыми пластинами с изображениями борющихся зверей и фантастических животных; бронзовые поножи покрыты позолотой. Рядом с оружием лежали рукоятка кожаной нагайки, оплетённая золотой лентой, точильный камень в золотой оправе и роскошная золотая чаша весом 698 г, сплошь украшенная чеканными изображениями многократно повторяющихся бородатой головы скифа и маски мифической медузы Горгоны. Всё свидетельствовало о том, что погребённый здесь воин был лицом самого знатного происхождения, возможно даже скифским царём.
Рядом с ним, на полу, лежал скелет женщины — очевидно, его жены или наложницы. Некогда её тело покоилось в саркофаге из кипарисового дерева с росписью, украшенном пластинами из слоновой кости. Часть этих пластин была орнаментирована поразительными по тонкости и изысканности исполнения гравированными рисунками с изображениями сцен из греческой мифологии («Суд Париса» и др.), охоты скифов на зайцев и т. д. Как и «царь», «царица» была похоронена в роскошном праздничном наряде, расшитом множеством золотых бляшек, число которых достигало нескольких сотен. Голову её украшала электровая диадема, а у пояса лежали тяжёлые золотые подвески в виде медальонов. Позже эти великолепные произведения древнегреческих мастеров получили всемирную известность. На каждом медальоне изображена голова богини Афины Девы (Парфенос) в шлеме, воспроизводящая голову знаменитой хризоэлефантинной (сделанной из золота и слоновой кости) статуй богини, изваянной великим скульптором Фидием в 40-х годах V века до н. э. для храма Парфенон в Афинах.
Здесь же были обнаружены ещё две пары золотых подвесок — подлинные шедевры античного ювелирного искусства. Они сделаны настолько тонко, что детали изображений на них можно рассмотреть лишь через сильное увеличительное стекло. В медальонах одной пары между лепестками розеток размещено по четыре миниатюрных женских фигурки, иллюстрирующих сцену из «Илиады» Гомера: морская богиня Фетида и морские божества Нереиды приносят сыну Фетиды, одному из величайших греческих героев Ахиллу оружие, выкованное для него богом огня и кузнечного ремесла Гефестом. Изображения оружия — шлема с перьями, щита и лат — столь миниатюрны, что их едва можно различить. Вместе с тем фигурки богинь и все предметы переданы необыкновенно точно и реалистично. Эти поистине изумительные ювелирные изделия, как и некоторые другие произведения античного ювелирного искусства, найденные в Северном Причерноморье, заставляют вспомнить рассказ римского писателя Плиния о знаменитом мастере Феодоре с острова Самос, который будто бы изобразил в статуэтке самого себя, держащим в руке колесницу, запряжённую четвёркой коней столь малых размеров, что и колесница, и её возница целиком прикрывались крылышком им же изваянной мухи.
Шею «царицы» украшали ожерелье и тяжёлая золотая гривна весом 473 г. Возле погребённой лежали два широких золотых браслета и бронзовое зеркало с ручкой, обложенной золотым листом. Они, подобно оружию царя, были украшены изображениями в скифском «зверином» стиле.
У ног «царицы» лежала самая выдающаяся находка Куль-Обы — ныне всемирно известный круглый электровый сосуд, украшенный четырьмя сценами, изображающими скифов: тремя парными и одной одиночной. Первая сцена изображает величественную фигуру сидящего скифского царя или военачальника с диадемой на голове, опёршегося обеими руками на копьё и беседующего с сидящим на коленях воином в остроконечной шапке — башлыке, держащим копьё и опёршимся на щит. Следующая сцена — воин, натягивающий тетиву на лук. Остальные два парных изображения — сцены врачевания. На одной стоящий на коленях скиф лечит другому больной зуб. На лице пациента выражение боли и страдания, правой рукой он схватил руку лекаря. В последней сцене стоящий на коленях воин перевязывает ногу другому, сидящему на земле и помогающему ему.