Вместе с Россией

В зале уже находились гофмаршал, генерал-майор свиты князь Долгоруков, свиты генерал-майор граф Татищев, начальник конвоя Граббе и адмирал Нилов. Постепенно подходили иностранные военные представители — первым однорукий генерал По, о котором полковник Андерс из Ставки сострил, что и тут союзники подсунули России некондиционный товар. Подошел полковник Нокс, военные агенты Бельгии и Японии. Протопопов поднялся по лестнице немного ранее, чем в вестибюле появились великие князья Сергей Михайлович — генеральный инспектор артиллерии и Георгий Михайлович, только недавно вернувшийся из поездки в Японию, где был обласкан японским императором.

Затем вышел Воейков, маленький и напыщенный, сделал общий поклон и любезно подошел поздороваться с Протопоповым. Всех это заинтриговало, поскольку Воейков никогда не делал того, что было невыгодно.

Вслед за дворцовым комендантом появился его тесть, благородная развалина, но напомаженная и завитая — министр двора граф Фредерикс. Он тоже, слегка согнувшись, сделал общий поклон и встал у дверей царского кабинета. Собрались и другие приглашенные.

Ровно в половине восьмого вышел царь. Он обошел офицеров, выстроившихся у стены, задавая никчемные вопросы и пожимая руки, демонстрируя поразительную память на ничего не значащие мелочи, вплоть до того, когда и где на маневрах он видел штаб-офицера, представлявшегося ему теперь. Это поражало объекты его внимания и внушало верноподданнический трепет — на что и было рассчитано.

Невысокого роста полковник с рыжей бородой и усами, в суконной рубашке защитного цвета с погонами Ахтырского полка, в брюках с напуском на сапоги, подпоясанный нешироким кожаным ремнем, шел по залу. На рубахе — белый с золотом крест св. Георгия 4-й степени. Холодные голубые глаза ненадолго останавливались на собеседнике и ускользали в сторону…

Поворотом головы подав знак великим князьям и всем остальным, царь идет в столовую, двери в которую открываются перед ним как по волшебству изнутри. Сначала — маленький стол с закусками у окна. Окно по летнему времени раскрыто, синеют днепровские дали, аромат сада вливается в комнату.

Лакей наполняет водкой небольшие серебряные чарочки, золоченные изнутри. Никакого фарфора или стекла. Лакеи, тоже в защитной солдатской форме, действуют бесшумно и слаженно.

Гофмаршал, пока не покончили с закусками, обходит всех гостей с карточкой и указывает, кому куда сесть Протопопов с изумлением видит, что по одну сторону царя посажен японский военный агент, только что вернувшийся из Токио, а по другую сторону — он сам.

Все усаживаются за стол, государь весь обед очень весело говорит с японским генералом, лишь изредка обращается к Протопопову. Тому это пока на руку — ведь надо прийти в себя, продумать, зачем ему оказано столько милости — «наверное, это из-за поездки думской делегации за границу, особенно из-за встречи в Стокгольме», — решает Протопопов.

У каждого прибора — стопка для кваса, рюмки разного калибра для красного, портвейна и мадеры. Сосуды эти тоже серебряные, как и кувшины, в которых подают вино и квас. Когда налили по первой, царь, не поднимаясь со своего места, провозгласил тост: «Я с удовольствием пью за здоровье его величества императора Японии, моего брата, друга и союзника!» Выпили. Далее повторяли уже без тостов — кто сколько и чего хочет.

Меню простое, как в богатом доме, когда не ждут особенно важных гостей: суп с потрохами, ростбиф, пончики с шоколадным соусом, фрукты и конфеты, которые с начала обеда стоят в вазах посреди стола. Всех гостей — человек 30.

После пончиков царь достает массивный серебряный портсигар: «Кто желает, курите!» — разрешает он.

Лакеи подали кофе.

Ровно через пятьдесят минут царь поднялся из-за стола, взял милостиво под руку Протопопова и, откланявшись остальным, повел его в свой кабинет.

Разговор был долог и исключительно приятен обоим собеседникам. Как и ожидал Протопопов — о стокгольмском свидании.

— Наша беседа с Варбургом, — умиленно глядя на царя, прошелестел Протопопов, — началась его заявлением, что моя статья в английских газетах о том, что державы Антанты приобрели нового мощного союзника в лице отсутствия в Германии провианта, не соответствует истине. Выдача продовольствия в Германии действительно ограничена, но эта мера дает возможность вести войну еще очень долго… Далее, ваше величество, Варбург доказывал, что продолжение войны бесцельно… Эту мировую войну сделала Англия… Она вела лживую политику и обманывала своих союзников. Дружба с Германией дала бы России больше, чем союз с Англией…

— А вы как думаете? — любезно спросил царь.

— В этом что-то есть… — брякнул Протопопов и устрашился, попал ли он в точку. Оказалось, что попал. Тогда он продолжал смелее: — Немцы, по словам Варбурга, не желают новых территориальных приобретений. Они хотят только справедливого исправления границ… Немец отметил, что Курляндия должна принадлежать Германии, да она и не нужна России, она ей чужда по языку, национальности и вере… На мой вопрос: «А как же латыши?» — Варбург заявил, что… это мелочь. Польша должна составлять особое государство, и почин вашего государя в этом отношении как нельзя больше соответствует и гуманным началам, и пожеланиям польского народа…

Царь поморщился. Он вспомнил, что перед уходом Сазонова тот предлагал ему законопроект об ограниченной автономии Польши. После него и Штюрмер тоже выскочил с таким же проектом. «Несвоевременно все это, может помешать главному — замирению с Германией… — подумал Николай, но все же решил чуть позже вернуться к этому вопросу. — Хотя какой смысл в этом, если германцы вытеснили наши войска из польских пределов и акт будет встречен повсюду насмешками — дал то, что ему не принадлежит!» — опять поморщился Николай. Он с вниманием слушал Протопопова, и тот ему начинал очень нравиться. Господин тараторил, как по писаному.

— На мой вопрос: «Какая же должна быть граница Польши, географическая или этнографическая?» — Варбург ответил: «Конечно, этнографическая». Мне пришлось напомнить Варбургу про раздел Польши… в состав этого будущего государства должна войти и часть Польши, отошедшая по разделу к Германии. На это Варбург вдруг возразил, что в Германии нет поляков. Поляки только в России и Австрии, а в Германии каждый поляк по национальности и по убеждениям — такой же немец, как он, если не больше. «Что касается наших французских владений, — уточнил Варбург, — Германия сознает допущенную ею после франко-прусской войны крупную политическую ошибку, Лотарингия могла быть возвращена Франции…»

Царь сделал нетерпеливый жест.

— Что Вильгельм хочет вернуть нашим союзникам, меня сейчас не очень интересует… Впрочем, изложите мне все это письменно… А что Варбург говорил о нас?

— Ваше величество! Против посягательств России на захват Галиции, Буковины и проливов, если союзникам удастся ими завладеть, Германия ничего не имеет и лишь твердо стоит за незыблемость границ на западе России в том виде, как они определились в данное время… Дальше, ваше величество, ничего интересного не было, и я закончил беседу, несмотря на желание Варбурга продолжать ее…

Николай сидел задумавшись.

«На этот раз предложение о мире не блестящее… Особенно жалко потерять, конечно, Курляндию… Там такие верные престолу бароны… Но кое о чем с Вилли можно было бы и поторговаться… Например, о Польше или о проливах…»

— А как вы относитесь к возможностям мира с Германией? — как бы между прочим спросил Протопопова государь.

— Если это будет к вящей славе вашего престола и родины!.. — мгновенно отреагировал товарищ председателя Думы.

«Побольше бы таких людей! — довольно подумал Николай. — Он, кажется, верен и тверд! Надо его попробовать назначить министром! Только каким?»

Николай поднялся со своего кресла, милостиво протянул руку. Протопопов схватил ее и поцеловал от избытка чувств. Он был очарован царем и готов был встать перед самодержцем на колени, как когда-то бояре вставали перед его предком Михаилом.