Сыщик-убийца

— Я хотел бы знать, какая таинственная связь соединяет вас с человеком, имени которого я ни разу не слышал от вашей матушки…

— Сегодня так же, как и в последнее наше свидание, я не могу ответить вам… Мне нечего сказать! Я жила здесь спокойно, страдая молча, призывая на помощь мужество и смирение… Зачем вы пришли напоминать мне о прошлом, которое вырыло бездну между нами?

— Бездну между нами!… — печально повторил молодой человек.

— Было бы великодушнее избавить меня от этой муки. Я не могу быть вашей женой, я это хорошо понимаю… Вы сомневаетесь во мне, вы меня подозреваете… Эти сомнения и подозрения разделяют нас навсегда. Идите и не возвращайтесь! Или я подумаю, что вы играете моим горем. Забудьте меня, господин доктор, и не расспрашивайте Рене Мулена, он также не может вам отвечать…

Этьен, видимо, был в отчаянии. Он хотел что-то сказать, как вдруг дверь в комнату, в которой умерла Анжела Леруа, распахнулась, и на пороге появился Рене Мулен.

— Вы правы, мадемуазель, — сказал он, подходя к Этьену, изумленному этим неожиданным явлением, — я не имею права отвечать, но я дам доктору Лорио слово честного человека, что вы чисты, как ангел, что вы достойны его любви и уважения, и он мне поверит.

— Господин Рене… — прошептала Берта.

— Вы! — вскричал Этьен Лорио, узнав механика.

— Да, я — Лоран, метрдотель мистрисс Дик-Торн, но Лоран — не кто иной, как Рене Мулен, бывший клиент вашего друга господина Анри де Латур-Водье… Рене Мулен, которого вы искали, чтобы потребовать объяснений и которого случай сводит сегодня с вами. Вы — доктор, и хороший доктор, вы, стало быть, должны знать людей… Глядите мне в глаза, пока я буду говорить… Вы увидите, лгу ли я! Вы сомневались в этом ребенке, жизнь которого была долгим мучением. Вы сомневались в ее сердце, в ее душе, в ее чести, в ее дочерней любви, и эти сомнения оскорбительны, вы убедитесь в этом, может быть, скоро, и тогда проклянете ваше ослепление и будете молить на коленях о прощении, которого не заслуживаете. Внешние обстоятельства послужили для вас основанием недостойного обвинения. Мадемуазель Берта не совершила ничего предосудительного! Ее поступок благороден, и он обратился против нее. Я мог бы дать вам доказательства ее невиновности, но еще раз говорю: я не имею на это права. Дело идет о семейной тайне, которая до срока не должна быть известна никому, даже вам. Больше я ничего не скажу. Вы хотели от меня слово честного человека… Я вам даю его. Вы мне верите?

Рене Мулен ничего не доказал, но бывают впечатления более сильные, чем доказательства, сильнее логики, сильнее воли. Им не противятся, им покоряются без спора.

Подобное впечатление произвели слова Рене на молодого доктора.

Правдой дышала его речь, открытый вид, огонь, сверкавший в честных глазах, и Этьен был невольно увлечен.

— Да, я вам верю, — ответил он.

Слабый крик радости вырвался у Берты при этих словах.

Этьен опустился перед ней на колени и продолжал:

— Берта, дорогая моя Берта, заклинаю вас, сжальтесь над безумием, которое я оплакиваю и никогда не прощу себе, простите мне горе, которое причинило вам мое ослепление.

— Я вас прощаю… прощаю от всей души, — прошептала девушка, протягивая руки доктору, который покрыл их поцелуями.

Волнение молодых людей разделял и Рене, на глаза которого навернулись слезы.

— Теперь, — начал он через несколько минут, — когда все заглажено, все, даже воспоминания о печальном недоразумении, позвольте мне, доктор, обратиться к вам с просьбой. До того дня, может быть близкого, когда я приду открыть вам тайну, которую теперь необходимо еще скрывать от вас, я прошу вас не видеться с мадемуазель Бертой. Обещаете вы мне это?

— Не видеться с ней!… Эта разлука убьет меня!…

— Повторяю, что она будет коротка и что она необходима.

— Но почему?

— Потому что ничто не должно отвлекать теперь мадемуазель Берту от дела, которому мы посвящаем все наши силы и для которого ей необходимо все ее мужество.

— Что же это за дело?

— Об этом вы не должны меня спрашивать, так как я не могу отвечать… Когда наступит время, я объясню вам эту загадку. Знайте только, что мое присутствие в доме мистрисс Дик-Торн под чужим именем имеет отношение к этому делу, делу великому и святому, которое передали нам те, кого вы любили, как и мы, и оплакивали вместе с нами! Анжела, сыном которой вы хотели быть, и Абель, называвший вас своим братом… Пока не удивляйтесь ничему, не старайтесь ничего понять или угадать. Необдуманный поступок, неосторожный вопрос может нас погубить, так как, не скрою этого от вас, нам угрожает большая опасность.

— О! Клянусь, что у меня не вырвется ни одного неосторожного слова! Теперь я верю вам, господин Рене, так же, как и Берте. Моя вера будет слепа, как слепы были мои подозрения. Я буду ждать, пока вы не достигнете цели, и знайте, что, если вам понадобится человек, готовый на все, я буду этим человеком.

— Я так и думал, — сказал просто Рене, пожимая руку доктору.

— Берта, — продолжал Этьен, — теперь я не увижу вас, пока вы меня не позовете, но с этой минуты вы — моя жена перед Богом.

Он поцеловал еще раз дрожащие руки Берты и поспешно вышел.

— Вы видите, мадемуазель, — сказал Рене, — я был прав, когда советовал вам не терять надежды. Доктор — честный человек и любит вас всей душой. Мне кажется, что нам следовало бы открыть ему нашу тайну теперь же.

— Нет, нет!… — поспешно возразила девушка с каким-то испугом. — Если наш замысел не удастся, я хочу, чтобы он никогда не знал, как умер мой отец.

— Пусть будет по-вашему!… Теперь я должен уйти. Вы не забыли, что я вам говорил?

— Нет, я помню… Послезавтра в половине одиннадцатого за мной приедет карета и отвезет меня в дом мистрисс Дик-Торн.

— Я буду ждать вас… А если меня не будет, когда вы приедете, вам достаточно сказать, что вы певица, приглашенная на концерт.

— Будьте спокойны: я ничего не забуду.

— Тогда прощайте, мадемуазель… Мужайтесь и надейтесь…

По возвращении из Баньоле Тефер отправился в префектуру, куда призывала его служба.

Когда он явился туда, один из подчиненных ему агентов сообщил, что его ждет начальник полиции.

Тефер, не теряя ни секунды, отправился в кабинет патрона.

— Садитесь, Тефер, — сказал ему тот, — у меня есть для вас дело.

Инспектор опустился на стул.

— Знаете вы Дюбье?

Тефер стал припоминать.

— Кажется, это имя мне знакомо, — сказал он. — Ах! Да вот!… Если не ошибаюсь, Дюбье был приговорен к пяти годам тюрьмы и десяти годам надзора за фабрикацию фальшивой монеты.

— Это правда, я вижу, что ваша память по-прежнему великолепна. Дюбье убежал из Клерво месяц назад и, по полученным сведениям, теперь в Париже и занимается своим ремеслом.

— В Париже! — вскричал Тефер. — Значит, под чужим именем?

— Может быть… Мои сведения очень неопределенны. Один арестант, освобожденный несколько дней назад, пишет мне, что встретил Дюбье. Он хочет, верно, заслужить нашу благосклонность…

— Где же его видел этот арестант?

— В квартале Сент-Антуан. Говорит, что тот бывает на балах Вуазен и в некоторых кабаках подозрительной репутации.

— Один?

— Еще какой-то Термонд, бежавший вместе с ним… Знаете вы Дюбье?

— Да, я был тогда на суде и хорошо помню его лицо.

— В таком случае, я поручаю вам найти этих двух молодцов. Надеюсь на ваше искусство и опытность.

— Сегодня же пущусь на поиски… Надо будет тотчас же арестовать их?

— Смотря по обстоятельствам… Если вы нападете на след и будете уверены, что не потеряете его, то лучше было бы последить за ними несколько дней. Может быть, их целая шайка. Действуйте, как найдете лучшим. Я даю вам полную свободу.

Выйдя от начальника, Тефер направился в маленький ресторан на площади Дофина, куда обыкновенно ходил обедать, когда бывал в этих местах.