Сыщик-убийца

— Все так, как я рассчитывала, и Анри де Латур-Водье даст мне сам оружие против приемного отца… Жорж будет снова в моей власти. Молодой человек скоро станет своим в моем доме… Оливия хороша… Он ее заметит, несмотря на любовь, которую будто бы питает к мадемуазель Лилье, и моя воля сделает остальное.

Мистрисс Дик-Торн улыбнулась, потом вдруг брови ее нахмурились и глаза сверкнули гневом.

— А если Жорж захочет бороться? — сказала она глухим голосом. — Ну, что же, я приму борьбу! Все выгоды на моей стороне, вся опасность на стороне моего противника: Анри де Латур-Водье подтвердил то, что я уже предполагала, — преступление покрыто сроком давности… Чем же я рискую? Я неуязвима, так как мне нечего терять!… Мне смешон скандал, тогда как Жорж рискует высоким положением, богатством и честью. В этой игре все козыри у меня, и, если он вздумает сопротивляться — я раздавлю его! Эстер Дерие сумасшедшая, это правда, но ведь есть доктора, которые излечивают таких больных… даже если к ней и не вернется рассудок, все-таки она вдова герцога Сигизмунда, его наследница по завещанию, и ее опекун потребует для нее титул герцогини и украденные миллионы…

Жорж поймет это и, вместо того чтобы рисковать, станет снова моим послушным рабом.

Послышавшийся в эту минуту звонок прервал лихорадочный монолог Клодии.

«Кто это может быть?» — подумала она.

Спустя несколько секунд в кабинет вошел лакей и подал карточку.

— Доктор Этьен Лорио… — прочитала мистрисс Дик-Торн. — Я ждала его. Просите.

Клодия встретила Этьена самой любезной улыбкой и также, как и молодого адвоката, первым делом поблагодарила за поспешность, с которой он отозвался на ее приглашение.

— Это мой долг, сударыня, — ответил он. — Доктор не имеет права заставлять ждать, когда его зовут к больному.

— Моя дочь действительно нездорова, но мне кажется, что в этом нет ничего серьезного и опасного. К тому же ваше искусство мне уже хорошо известно.

— Вам говорили обо мне слишком снисходительно.

— Скажите лучше, с энтузиазмом! Ах! У вас есть почитатели и многочисленные друзья!

— Почитатели — сомневаюсь… несколько благосклонных друзей — да, может быть.

— Анри де Латур-Водье из числа последних?

— В первом ряду! Он — мой лучший друг. Мы знаем друг друга с детства.

— Он говорил мне это час назад, сообщая о вашем скором приезде.

— Он завтракал у меня, когда я получил ваше письмо. Я узнал, что вы обратились к нему по поводу какого-то дела. Могу вас поздравить с выбором, сударыня, так как все дела, которые защищает мой друг, заранее выиграны. Его успех равняется его таланту.

— Господин де Латур-Водье, кажется, очень любит избранную им карьеру?

— Очень, иначе он не выбрал бы ее. Вряд ли чье-нибудь положение более независимо, чем его. Может быть, вы знаете, что он — единственный сын и что у его отца огромное состояние?

— Да, я знаю.

Клодия замолчала.

— Одна особа, — продолжала она, — которая говорила о господине де Латур-Водье в самых лестных выражениях, уверяла, что отношения между ним и отцом очень натянутые.

— Да, сударыня, мне кажется, что их политические убеждения несколько несходны. Но вообще на этот счет я не могу сказать ничего определенного. Я едва знаю герцога Жоржа, правда, Анри представлял меня ему, но с тех пор я ни разу его не видел. Нас разделяет бездна. Господин де Латур-Водье — герцог, сенатор, миллионер, стоит на вершине общественной лестницы, а я едва взбираюсь на первые ступени.

— По моему мнению, этой бездны не существует, — возразила мистрисс Дик-Торн. — Знание и талант стоят богатства и знатности.

— Не все так думают, сударыня.

— Это правда, но все люди с умом и сердцем разделяют мое мнение.

Клодия поднялась.

— Однако, — продолжала она, — удовольствие говорить с вами заставило меня забыть о главной цели вашего визита. Пойдемте, доктор, я проведу вас к моей дочери.

— К вашим услугам…

Бывшая куртизанка, в сопровождении доктора, прошла две комнаты и остановилась перед полуоткрытой дверью.

— Это я, моя крошка, — сказала она. — Я привела доктора. Можно нам войти?

— Да, мама, — ответил нежный приятный голос.

Оливия лежала на голубой шелковой постели, окруженной, как бы облаком, большим пологом индийской кисеи.

Она улыбнулась матери и доктору, подходившим к ее постели.

— О! — сказала она. — Я не очень больна.

— Однако вам нездоровится, мадемуазель, — заметил доктор, видя блеск ее глаз и ненормальный румянец на щеках. — У вас, конечно, легкая лихорадка…

С этими словами он пощупал пульс.

— Я не ошибся, лихорадка есть, хотя и самая слабая. Что у вас болит?

— У меня горло болит и голова тоже…

Этьен приложил ладонь к пылающему лбу Оливии.

— Вы чувствуете щекотание в горле? Не правда ли?

— Да, доктор.

— Кашляете по временам?

— Да.

Этьен улыбнулся:

— Решительно ничего серьезного. Вы пренебрегли некоторыми элементарными предосторожностями и простудились, но ваша простуда — такие пустяки, что я даже не сделаю ей чести, назвав ее бронхитом. Я пропишу вам питье, от которого все как рукой снимет, и через два дня вы позабудете об этом.

Клодия заранее приготовила бумагу, перо и чернила, и Этьен тут же написал рецепт.

— Вот, — сказал он, подавая его мистрисс Дик-Торн. — Давайте это питье по ложке через час. Завтра я приду взглянуть, какие будут результаты, и заранее убежден, что они будут превосходны. До завтра, мадемуазель.

— До завтра, доктор. Благодарю вас за ваши счастливые предсказания.

Этьен вышел в сопровождении Клодии, которая, как только дверь затворилась за ними, поспешно спросила:

— Доктор, это ничего? Действительно ничего?…

— Решительно… Даю вам честное слово. Разве вы боялись чего-нибудь дурного?

— Не то чтобы боялась, но, знаете, матери всегда пугаются… Теперь я успокоилась. Я хотела бы часто видеть вас у меня, как друга, конечно, а не как доктора. Я обещала господину Анри де Латур-Водье, что он будет встречать вас здесь. Надеюсь, вы не выставите меня лгуньей?

— Конечно, нет!

— Мы сейчас поговорим… Пройдемте в гостиную, прошу вас. Я хочу попросить у вас совета.

Клодия снова усадила Этьена в кресло.

— Господин де Латур-Водье, — начала она, — сказал мне, что вы получили место ординатора в Шарантонской больнице.

— Да, всего несколько дней назад.

— Из этого я заключаю, что вы занимаетесь душевными болезнями?

— Да, эта отрасль медицины всегда меня особенно привлекала… Я мечтаю когда-нибудь возглавить клинику для душевнобольных.

— Стало быть, я могу спрашивать вас с уверенностью, что вы мне все разъясните?…

— Отвечу, как могу.

— Человек, помешавшийся двадцать лет назад, может ли быть излеченным?

— Это не невозможно, но зависит от многих вещей.

— Каких же?

— Во-первых, от причин сумасшествия… Человек, о котором вы говорите, сошел с ума от сильного потрясения, внезапного испуга или в результате болезни мозга? В последнем случае я считаю его неизлечимым.

— А если это следствие испуга или раны?

— Тогда можно надеяться, и, может быть, у меня скоро будет доказательство, что эта надежда основательна.

— В вашей клинике есть случай такого рода?

— Да, сударыня, и случай очень редкий. Для счастливого исхода необходимо сделать операцию.

— Мужчине?

— Нет, женщине.

— И эта женщина давно больна?

— Уже более двадцати лет.

— А какая причина?

— Рана.

— Следствие преступления или случайность?

— Мне кажется, что первое вероятнее. Пулевое ранение в голову. Пуля застряла в кости.

— Это странно! — воскликнула Клодия.

— Очень странно и очень л.бопытно.

— Эта больная теперь в Шарантонской больнице?

— Да, сударыня.

— Она парижанка?

Тут Этьен вдруг вспомнил, что его новая пациентка «секретная» и что он не имеет права произносить ее имени.

— Я думаю, что парижанка, — ответил он, — но не могу сказать наверное.