Страница 156 из 165
В первый день герцог Жорж не выходил из дома и не оставлял кабинета, погруженный в чтение многочисленной корреспонденции, накопившейся в его отсутствие.
На другой день, подумав, что известие о его приезде уже распространилось, он счел нужным сделать несколько визитов.
Естественно, что его стали расспрашивать о путешествии. Он заранее все продумал и отвечал так, что подтвердил всеобщие предположения, что причиной его отъезда было тайное политическое поручение большой важности.
Тефер не подавал признаков жизни, и сенатор был очень рад этому.
«Нет известий, значит, все хорошо», — думал он.
На третий день, перед завтраком, лакей подал ему письмо, почерк заставил его вздрогнуть.
Письмо было от Клодии.
Дрожащей рукой он разорвал конверт.
« Дорогой герцог! Я знаю о вашем возвращении и надеялась, что вы приедете ко мне первой, и, признаюсь, даже рассчитывала на это, но вижу, что ошиблась. Вы меня забываете, чего я не потерплю. Необходимо, чтобы через четыре дня брак Анри был расстроен, а новый, обещанный мне, заключен. Это необходимо. Не забудьте!
Ваш друг, Клодия».
Цепь, сковывавшая герцога, снова натянулась.
— О, — прошептал он, — почему я не могу уничтожить эту женщину так же, как и других? Я ненавижу ее, но должен повиноваться!
Он сжег письмо. В эту минуту ему доложили, что завтракать подано, и он пошел в столовую, где его ждал Анри.
Герцог решил покончить с этим делом как можно скорее, поэтому решил поговорить с сыном.
Сам Анри дал ему повод заговорить об этом.
— Отец! — сказал он. — Вы, кажется, сделали вчера много визитов?
— Да.
— Позвольте узнать, видели ли вы графа де Лилье?
— Нет.
— Я очень сожалею об этом; граф знает о вашем возвращении, и я боюсь, что он может и даже должен найти подобную небрежность оскорбительной.
— Это не небрежность или, лучше сказать, небрежность, сделанная нарочно.
Молодой человек посмотрел на отца с удивлением и беспокойством.
— Я вас не понимаю. Как, вы нарочно оскорбляете графа, на дочери которого я женюсь?
— Ты еще не женился.
— Конечно, но это не замедлит…
— Кто знает!…
Удивление Анри превратилось в недоумение.
— Вы предполагаете, что этот брак не состоится?! — вскричал он.
— Брак, о котором ты говоришь, никогда не был вполне одобрен мною.
— Что вы говорите, отец!
— Истину.
— Мне кажется, что я сплю.
— Ты нисколько не спишь. Сознаюсь, что я не противился, потому что моя любовь к тебе доходит до слабости, но мне было неприятно, когда ты влюбился в Изабеллу де Лилье.
— Но ведь она прелестна!
— Просто красота молодости.
— Ее отец — ваш друг!
— Допустим, но в дружбе есть много степеней. Дружба, которую мы с графом чувствуем друг к другу, не особенно прочна. Видел ли ты, чтобы мы были согласны хоть в чем-то?
— Конечно, исключая политические вопросы, но это не имеет значения.
— Не имеет значения! Напротив, эти вопросы имеют самое важное значение для меня. Граф — человек благородный, но его суждения до крайности ложны. У него революционный взгляд…
— Вы хотите сказать — либеральный…
— Одно другого стоит. Он хвастается тем, что принадлежит к оппозиции, следовательно, он враг правительства, которое я поддерживаю. Я много думал во время моего путешествия и понял, что союз между двумя семействами, главы которых в день возмущения могут очутиться лицом к лицу в противоположных лагерях — невозможен.
Анри не перебивал отца, но был очень бледен, и дрожание губ доказывало его внутреннее волнение.
— Отец! — отрывисто сказал он. — Должен ли я понять ваши слова так, что вы берете обратно ваше согласие на мой брак с Изабеллой?
— Я никогда не давал его, а если бы дал, то взял бы обратно.
— Вы оскорбляете графа!
— Если он сочтет себя оскорбленным, то может требовать удовлетворения.
— Вы оскорбляете его дочь!
— Тут нет оскорбления, так как дело идет не о ней.
— Но я люблю ее!
Сенатор пожал плечами.
— Вы еще ребенок, — сказал он, — и в ваши годы любовь не может пустить глубоких корней. Вы ее забудете.
— Никогда!
— Вы забудете, потому что это необходимо. Забудете, потому что я этого хочу.
— Вы не имеете права требовать от меня жестокой и несправедливой вещи!
— Жестокой и несправедливой? — повторил старик.
— Да, отец!
Герцог нахмурился. Лицо его приняло суровое выражение.
— Не забудьте, Анри, кем вы были бы без меня и кем стали благодаря мне. Я взял вас из воспитательного дома, чтобы дать знаменитое имя и богатство. Я сделал из вас своего сына и имею над вами права отца; через усыновление мои предки стали вашими. Вы должны заботиться об их чести, которая оставалась незапятнанной в течение веков, и я обязан помешать вам запятнать ее.
— Богу известно, как я благодарен вам за ваши благодеяния! Но как можно допустить, что я опозорю имя ваших предков, женясь на дочери честного человека, которого уважают даже его политические соперники!
— Я не думаю спорить с вами, я приказываю.
— Итак, потому что мнения графа не сходны с вашими, вы хотите разбить мое сердце, заставить отказаться от счастливого будущего?
— Это необходимо, потому что я так хочу, повторяю вам.
— Отец, вы жестоки, безжалостны, но вы высказали вашу волю. Я вам всем обязан и не буду неблагодарным. Я дорого плачу за имя и состояние, но не торгуюсь: я исполню вашу волю!
Герцог Жорж вздохнул свободнее; он не надеялся так легко победить сопротивление своего приемного сына.
— Теперь я вижу тебя таким, каким ты должен быть, — сказал он нежным тоном. — Я благодарен тебе за послушание, на которое и рассчитывал, и не замедлю вознаградить за него. Не думай, что я осуждаю тебя на безбрачие, напротив, я с нетерпением жду наследника нашего имени. Я думаю о твоем браке и нашел тебе жену.
— Жену? — повторил Анри. — Жену мне?
— Да, дитя мое, прелестную девушку.
— Я никогда не женюсь.
— Когда ты узнаешь, о ком я говорю, ты изменишь мнение.
— Я не хочу ничего знать! Не хочу знакомиться с этой девушкой!
— Ты уже знаешь ее и, как кажется, даже ухаживаешь за ней!
Анри не мог угадать, что дело идет об Оливии.
— Это для меня загадка.
— Загадка, которую легко разгадать, — сказал герцог. — Собери свои воспоминания о хорошенькой блондинке, у которой мать еще молода и вдова одного джентльмена, которого я уважал. Понял?
— Нет, отец, я ничего не понимаю. Кто эта девушка?
— Ты шутишь! Четыре дня назад ты был на улице Берлин…
Молодой человек вздрогнул и с ужасом поглядел на отца.
— На улице Берлин? — повторил Анри. — Надеюсь, вы не говорите о мистрисс Дик-Торн и ее дочери? Скажите скорее, что нет.
Сенатор смутился: ужас его сына был слишком очевиден, и герцог вспомнил, что Клодия говорила ему о некоторых вопросах Анри, по меньшей мере странных, по поводу эпизода с живой картиной, и ему пришло в голову, что, может быть, молодой человек подозревает мистрисс Дик-Торн в преступлении на мосту Нельи. Но это казалось невозможным.
Заставив замолчать свое волнение, герцог твердым тоном отвечал:
— Да, я говорю об этих дамах и не понимаю твоего удивления.
Анри вскрикнул от ужаса и отвращения:
— Вы хотите заставить меня жениться на дочери этой женщины?
— Конечно.
— Для нее я должен пожертвовать своей чистой любовью к Изабелле! Нет, это невозможно!
— Ты говоришь, невозможно?
— Вы, значит, не знаете мистрисс Дик-Торн. Не знаете ее прошлого…
Сомнение было невозможно: Анри знал или, по крайней мере, угадывал что-то о ней, и герцог хотел сейчас же убедиться в этом.
— Ты сумасшедший, — сказал он.
— Если бы я был сумасшедшим, отец, то я меньше страдал бы, чем страдаю теперь. Впрочем, мне достаточно сказать несколько слов, и вы сами с ужасом откажетесь от неисполнимого плана.