Страница 19 из 135
Утром того дня, когда после грозовой ночи над дымящимися руинами сожженного завода вставало солнце, а Жанна Фортье с сыном спали в лесу, часы в приходе Шеври показывали половину девятого. Молодой человек двадцати трех лет сошел с поезда. Нагруженный оснащением художника-пейзажиста — мольбертом, складным стулом, зонтиком, муштабелем, ящиком с красками, — он быстрым шагом, весело зашагал по дороге в тени больших деревьев по направлению к Шеври.
Это был красивый парень с тонкими, правильными чертами умного, улыбчивого лица. В синих глазах светились решимость и интеллект. Звали его Этьен Кастель. Он никогда не знал своей матери. Отец его, оптовый торговец в квартале Монмартр, умер четыре года назад, оставив Этьену небольшое состояние, позволившее юноше выбрать жизненный путь себе по вкусу и попытаться сделать артистическую карьеру, в которой он надеялся преуспеть благодаря упорному труду; он мечтал занять в искусстве достойное место.
Когда Этьен вошел в Шеври, попадавшиеся навстречу крестьяне приветствовали его как хорошего знакомого. Художник, поздоровавшись с ними, пошел дальше — к дому кюре, возле которого остановился, подергал за звонок, потом повернул ручку, открыл калитку, которую никогда не запирали, и вошел в сад. Аббат Ложье, вооружившись лопатой, возился в огороде. Заметив Этьена, он радостно вскрикнул, воткнул лопату в грядку и пошел навстречу.
— Добро пожаловать, сынок! — воскликнул славный кюре, сжимая руки художника. — Какой приятный сюрприз!
Затем, раскрыв объятия, прижал Этьена к груди и горячо поцеловал его.
— Значит, — улыбаясь, сказал молодой человек, — вы прощаете мне мою бестактную выходку: свалился, как снег на голову?
— Я прощу тебе этот нелепый вопрос, если ты обещаешь погостить у нас подольше.
— Я пробуду у вас неделю.
— Всего лишь неделю! Это слишком мало!
— Большим временем я просто не располагаю.
— Ну и ладно! Пусть у нас будет неделя — неделя славных прогулок… добрых бесед… Но ты, наверное, устал?
— Не без того.
— Ступай, избавься от своего снаряжения и поздоровайся с моей дорогой сестрицей: она тебе страшно обрадуется.
— Надеюсь, она, как и вы, пребывает в добром здравии.
Аббат Ложье проводил Этьена в комнатку на первом этаже и позвал:
— Кларисса! Кларисса!
— Что, друг мой? — спросила вдова, стоя на верху лестницы.
— Спускайся скорее! У нас гость… Гость, которому ты будешь рада. Наш художник приехал.
— Этьен! — воскликнула госпожа Дарье, живо спускаясь по лестнице. — Прелестный сюрприз, но, если бы он предупредил нас заранее, мы хотя бы его комнату подготовили.
— А я как раз собирался устроить вам сюрприз, сударыня, — ответил художник, расцеловав сестру кюре в обе щеки. — Вот и приехал на неделю.
— Как мало — на неделю; ну ничего, отведать всех сортов моего варенья времени у тебя хватит. Может, поешь чего-нибудь?
— Нет, пообедаем, как обычно, — в одиннадцать.
— Где твоя комната, ты знаешь… иди устраивайся… А я пойду дам нужные распоряжения Брижитт. У тебя по-прежнему хороший аппетит?
— Как всегда… волчий.
И госпожа Дарье отправилась вносить дополнения в обеденное меню. Художник затащил свое снаряжение в комнату, которую обычно занимал, приезжая сюда, затем пошел в сад к аббату.
— Сколько всего ты должен рассказать мне, сынок; мы не виделись целых полгода. Как твоя работа?
— Работал я много… с большим рвением, а стало быть, и с радостью.
— И каковы результаты?
— С материальной точки зрения, вполне удовлетворительные. Мои картины начинают покупать довольно активно. Но деньги — еще не все.
— Ты мечтаешь о славе?
— Если не о славе, что было бы слишком претенциозно в моем возрасте, то хотя бы об известности.
— Но ведь ты уже известен как художник?
— Недостаточно… Мне хотелось бы одним махом стать не имеющим себе равных.
— А что для этого нужно?
— Найти отличный сюжет картины и мастерски исполнить ее. Две, как видите, очень простые вещи, — смеясь, ответил Этьен.
— Может быть, ты найдешь свой сюжет здесь, сын мой.
— Очень хотелось бы, я даже почти надеюсь на это, ведь ваша дружба всегда приносила мне удачу.
Лучшего кюре, чем аббат Ложье, и вообразить трудно. Умный и прямодушный, он был священником по призванию, а не по обязанности. Будучи в свое время товарищем по учебе и очень близким другом отца Этьена Кастеля, после его смерти он перенес к сыну, выросшему у него на глазах, ту привязанность, что долгие годы питал к отцу, тем более что понимал: Этьен — одна из тех редких натур, которые ни при каких обстоятельствах не сворачивают с пути истинного. И следует отметить, что художник к священнику относился точно так же.
Ровно в одиннадцать три вышеописанных персонажа собрались в столовой. Госпожа Кларисса Дарье была дамой почти богатой; поэтому благодаря ей стол ее брата был если и не роскошным, то вполне приличным: вряд ли кому-либо приходилось вставать из-за него голодным. Этьен поел с большим аппетитом и, поскольку работать в этот день он не собирался, вышел прогуляться.
На следующий день он встал очень рано, приготовил палитру, спустился вниз и, устроившись в саду, принялся быстро набрасывать этюд, изображавший едва начавшую просыпаться деревню в прозрачной утренней дымке. Около половины восьмого вернулся с мессы священник. Он застал Этьена за работой.
— Удачи тебе, сынок! — сказал он. — Я, конечно, не слишком разбираюсь в живописи, но, наверное, не ошибусь, если скажу, что этот этюд очень хорош. У тебя, похоже, верный глаз, и ты умеешь перенести на холст то, что видишь.
— Никакая другая похвала не могла бы польстить мне в большей степени.
— Она, по крайней мере, искренняя, работай, сынок.
И аббат устроился под каштанами. В доме госпожа Дарье хлопотала по хозяйству. Брижитт — служанка — кормила кроликов и птицу на заднем дворе рядом с садом: их разделяла лишь живая изгородь из бирючины. Прошло минут десять. Звякнул колокольчик у входа в сад. Служанка бросила кормить кроликов и цыплят, поставила к стене метлу и побежала к калитке. У садовой ограды какая-то совсем выбившаяся из сил женщина рухнула на колени, прижимая к груди ребенка. Брижитт поспешила к ней.
— Ради Бога, — с трудом проговорила Жанна, — ради Бога, помогите мне и моему ребенку…
Брижитт, страшно растроганная и взволнованная, обняла вдову, пытаясь помочь ей подняться. Жанна сделала над собой усилие, но поднялась лишь наполовину: сил больше не было, и она едва не упала навзничь.
— Господин кюре, — закричала Брижитт, — пожалуйста, подойдите скорей сюда!
Аббат Ложье и Этьен вскочили и бросились к калитке.
— Что случилось, Брижитт? — спросил священник.
— Здесь какая-то женщина, ей нужно помочь, она того и гляди сознание потеряет.
— Мамочка, что у тебя болит? — закричал Жорж, целуя бледные щеки матери.
— Эта несчастная женщина просто умирает от усталости, да и ребенок тоже… — сказал Этьен, поддерживая Жанну.
— А может быть, и от голода… — добавил кюре.
Шум, поднявшийся у калитки, привлек внимание госпожи Дарье, и она тоже прибежала.
— Кларисса, дорогая, две чашки бульона для этих страдальцев, и прошу тебя, поскорее, а еще — бутылку бордо. И мать, и малыш уже с ног валятся от истощения. Брижитт покормит их на свежем воздухе, под каштанами.
Усадив ребенка на скамью, Брижитт последовала за госпожой Дарье. Этьен и аббат помогли Жанне кое-как добраться до сына; она рухнула на скамью рядом с ним и, похоже, окончательно лишилась сил. Этьен сбегал за холодной водой и стал приводить женщину в чувство, смачивая ей виски. Госпожа Фортье приоткрыла глаза и огляделась вокруг в поисках сына. Увидев его, протянула к нему руки.
— Не беспокойтесь, сударыня, — сказал священник, — мы позаботимся о нем как следует.
— О! Спасибо… спасибо… — запинаясь, проговорила Жанна; лицо ее внезапно расслабилось, и из глаз хлынули слезы. — Он, кроха моя дорогая, так голоден!