Лучше умереть!

Наконец он подошел, и они оказались совсем рядом — стояли и молча смотрели друг на друга. И это молчание было хуже всего на свете. Госпожа Фортье нарушила его первая, заговорив лишь ради того, чтобы разбить тягостную тишину.

— Вы принесли мне списки? — дрожащим голосом спросила она.

— Да, списки… и вот это…

И он указал на письмо, лежавшее поверх стопочки листков.

— Это?… — переспросила Жанна.

— Да… письмо…

— Зачем писать, если можно поговорить со мной?…

— Я же объяснил вам вчера: есть вещи, которые трудно сказать, но легко написать… Возьмите и, когда я уйду, прочитайте его… Быстро прочитайте и еще быстрее обдумайте. Ваше счастье, счастье ваших детей, мое — в ваших руках.

И он поспешно ушел. Жанна смотрела ему вслед, руки у нее мелко дрожали.

— С ума, что ли, сходит… — пробормотала она. — Точно ведь: с ума сходит.

Потом, заперев дверь, она вернулась в привратницкую.

Без всяких колебаний, с лихорадочным нетерпением она вскрыла письмо.

« Дорогая, горячо любимая Жанна.

Вчера я заставил вас представить себе, что в будущем вы и ваши дети станете богаты и счастливы. Теперь же я могу твердо обещать вам и богатство, и счастье в самом ближайшем будущем.

Завтра я стану богат — или, по меньшей мере, в моих руках окажется все необходимое для того, чтобы сколотить огромное состояние. Я стану владельцем изобретения, которое принесет огромные деньги, и почти двух тысяч франков для его внедрения.

Оставьте ложный стыд, Жанна. Подумайте о детях — они станут мне родными, — и эта мысль придаст вам решимости.

Сегодня вечером я буду ожидать вас на Шарантонском мосту — в одиннадцать, вместе с маленьким Жоржем; я отведу вас в надежное место, откуда завтра мы отправимся за границу — там мы заживем богато и счастливо.

Бросьте без сожаления этот завод, хозяин которого гонит вас; придите к тому, кто вас любит и никогда не бросит.

Если вы не придете, Жанна, не знаю, на какую крайность может подтолкнуть меня отчаяние…

Но вы придете…

Жак Гаро

7 сентября 1861 года».

— Что это все значит? — в изумлении прошептала Жанна. — Жак, похоже, просто голову потерял! Принимает свои честолюбивые мечты за действительность! Что еще за изобретение, которое, по его словам, должно принести огромные деньги? И откуда у него почти две тысячи франков? Сегодня вечером он будет ждать меня на Шарантонском мосту… Разве что ловушку мне намерен устроить! Может быть, зная, что я боюсь надвигающейся нищеты, он надеется, что я клюну на эту приманку — и брошусь в его объятия?… Если это ловушка, то слишком уж грубая… Меня в нее не заманишь! А я-то так боялась этого письма! И напрасно изводила себя страхом. Оно заслуживает лишь презрения.

Госпожа Фортье смяла листок, скомкала его и бросила на пол — бумажный шарик закатился в угол. Пока она читала и рассуждала, Жорж, перестав играть, внимательно — хотя, естественно, ничего и не понимая — следил за нею. И видел, как бумажный шарик упал и покатился по полу. Он подобрал выброшенную бумажку и, не разворачивая, поспешно затолкал картонной лошадке в живот.

— Маловато, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам в поисках еще какой-нибудь бумажки.

А Жанна тем временем зажгла фонари, освещавшие заводской двор, — уже темнело. Погода стояла хмурая, воздух был тяжелым. Время от времени молнии — такие в народе называют «вспышками жары» — беззвучно разрезали чернильного цвета небо.

— Жорж, — вернувшись в привратницкую, сказала Жанна, — скоро гроза начнется. Давай поскорей поужинаем и ложись-ка ты спать.

— А что, мамочка, опять в небе пушки будут громко стрелять и белый огонь станет вспыхивать? — спросил ребенок.

— Думаю, да.

— Тогда я испугаюсь.

— Нет… нет… ничего такого не будет…

— А если начнется опять «бум! бум!», ты разрешишь мне прижаться к тебе?

— Обязательно!

Они поужинали — это заняло совсем немного времени. В половине десятого Жорж уже лежал в постели, обложившись игрушками, — по неизменной детской привычке, он каждый вечер брал их с собой на второй этаж.

С половины одиннадцатого до одиннадцати Жанна, прежде чем лечь, обычно делала обход. В ожидании этого времени она хлопотала по дому. Собиравшаяся гроза быстро надвигалась. Молнии вспыхивали все чаще, за ними один за другим уже слышались отдаленные раскаты грома. Внезапно поднялся ветер и с неудержимой силой принялся хлестать заводские постройки — буря разыгралась не на шутку.

Хлопоча по хозяйству, Жанна думала о Жаке. И чем больше думала, тем больше убеждалась, что старший мастер взял на себя роль явно неблаговидную и пытается заманить ее в ловушку, из которой уже не выберешься, не замарав своей чести. Глухой гнев закипал в ее душе. Часы пробили одиннадцать. Жанна встала и собралась было выйти из привратницкой, чтобы, как обычно, сделать обход. В тот самый момент, когда она открывала дверь, совсем рядом с заводом раздался чудовищный удар грома, а бешеный порыв ветра загасил лампу у нее в руке.

— Нельзя выходить в такую погоду, — прошептала Жанна, — меня просто сметет…

Она вернулась в комнату и закрыла дверь. Опять раздался удар грома — еще мощнее и оглушительнее, чем в первый раз.

— Мама… мама… — дрожащим от испуга голосом закричал маленький Жорж, — я боюсь…

Жанна поспешила к сыну — тот только что спрыгнул с постели; попыталась успокоить его — ничего из этого не вышло: гроза все усиливалась, и дрожащему Жоржу, похоже, становилось все страшнее.

— Одень меня! — закричал он. — Мамочка, одень меня!

В надежде, что он от этого успокоится, Жанна одела его. Мало-помалу раскаты грома становились реже — гроза, похоже, удалялась, но ветер дул по-прежнему яростно, а дождь хлестал так, словно на небе открылись шлюзы. Дрожь, бившая Жоржа, утихла; он уже не цеплялся за мать так испуганно и судорожно.

— Поиграй во что-нибудь, милый, — сказала Жанна, желая его развлечь; она потянула за веревочку его любимую игрушку и покатила ее, покрикивая: «Но, лошадка, но!»

Лошадка быстро развернулась. Жорж засмеялся и захлопал в ладоши; все страхи были начисто забыты. А дождь все лил…

Часть вечера Жак Гаро провел в ресторане. Без четверти одиннадцать он удалился, но к себе не пошел, а, как и накануне, пустился по дороге к Шарантонскому мосту.

— Гроза надвигается, — пробормотал он, заслышав раскаты грома, — но не все ли равно? Если ОНА захочет прийти, никакая гроза ее не остановит. Как только она появится, я отведу ее к себе и оставлю там с ребенком, а потом пойду делать то, что задумал.

Явившись на место назначенной встречи, он в лихорадочном ожидании принялся ходить взад и вперед.

Часы пробили одиннадцать. Старший мастер прислушался — никаких шагов не слышно. Он в ярости топнул ногой.

«Она должна быть здесь! — сказал он себе. — Неужели не хочет ехать со мной?… А! Если это так!…»

Жак замолчал, провел рукой по взмокшему от пота лбу, потом продолжил:

«Придет она или нет, поступлю, как задумал! Она не любит меня. Тем хуже для нее! Может быть, даже презирает! Тем хуже для нее! Отказывается от целого состояния! Тем хуже для нее! Я все равно поступлю, как задумал».

Он снова умолк; потом вздрогнул и пробормотал:

— Но мое письмо… если она его им покажет? Если его случайно найдут?…

Подумав с минуту, сам себе ответил:

«А что оно вообще-то доказывает? Ничего. К тому же я приму все необходимые меры для того, чтобы отвести от себя возможные подозрения. Вместо того чтобы завтра же уехать за границу, буду ждать хоть месяц, если понадобится».

Гроза разыгрывалась во всю силу. Дождь лил как из ведра. Часы пробили половину двенадцатого.

«Так, — подумал он, — Жанна не придет. На мою любовь она отвечает презрением! Ну что ж — умри, любовь! Отныне будем думать только о деньгах».