Страница 18 из 157
Что до него, — заключила Сесиль голосом, в котором от злости и ненависти слышалось почти шипение, — что до него, который был причиной всех моих несчастий и которому я имела глупость сообщить о своем положении, — ему я скажу, что ошиблась. Поверит он мне или не поверит, до этого мне нет никакого дела! Во всяком случае, все теперь должно быть между нами кончено. С сегодняшнего дня я его больше не знаю! Он для меня чужой! Продолжать видеться с ним — значит скомпрометировать себя еще больше, а я этого не желаю! Отец будет здесь через десять дней, и я хочу, чтобы к этому времени исчезли все следы прошлого, которое больше никогда не возвратится!
Сесиль сложила письмо, вложила в него банковский билет, всунула все это обратно в конверт и положила на ночной столик рядом с постелью.
Затем она позвонила Бригитте, и та немедленно вошла.
— Mademoiselle звали меня? — спросила добрая старушка.
— Да, моя милая Бригитта.
— Что прикажет барышня?
— Прошу тебя, приготовь завтрак раньше обычного. А потом я выйду. Мне надо зайти в два места.
— К которому часу барышня велит приготовить завтрак?
— Часов в десять или в половине одиннадцатого.
— Это очень легко.
— Я сейчас встаю и буду одеваться.
— Барышня, вероятно, получила известие от monsieur Бернье?
— Да, и даже очень хорошие известия.
— Monsieur скоро вернется?
— Дней через десять. Впрочем, мы переговорим об этом после. Мне надо сообщить тебе кое-что… чего ты совершенно не ожидаешь. Мы поговорим серьезно… Но теперь, самое главное, дай мне позавтракать как можно скорее.
— Иду, иду, барышня.
Бригитта поспешно вышла.
Сесиль встала и выбрала из своего очень скудного гардероба самое темное, простое платье.
Она была уже совершенно готова, когда ровно в четверть одиннадцатого Бригитта пришла сказать, что завтрак готов.
Молодая девушка не сидела за столом и получаса.
В три четверти одиннадцатого она надела шубку, шляпу, опустила на лицо густую вуаль, надела перчатки, вложила конверт с письмом и деньгами в записную книжку, сунула ее в муфту и вышла из дома.
Она пошла по направлению улицы Клиши, сделав несколько шагов, вошла в большую фруктовую лавку, где Бригитта обыкновенно закупала провизию и где ее знали в лицо.
За кассой сидела сама хозяйка.
Она встретила Сесиль любезной улыбкой и спросила, что ей угодно.
— Не будете ли вы так любезны разменять мне билет в тысячу франков, сударыня?
— С удовольствием, только я вам дам бумажками: у меня золота больше нет.
— Мне все равно, дайте хоть бумажками.
Молодая девушка вынула из записной книжки письмо отца, оттуда банковский билет и положила его на конторку.
Лавочница открыла кассу, достала десять стофранковых билетов и дала их Сесиль.
Молодая девушка разделила деньги на две равные части. Пять билетов она вложила обратно в письмо, а другие пять сунула между листками книжки.
Она поблагодарила любезную лавочницу и, выйдя, пошла по прежнему направлению. Она внимательно разглядывала дома, как бы ища какого-либо указания или вывески.
Не доходя до улицы Клиши, она вдруг остановилась. Против нее находилась лавка, фасад которой был выкрашен черной краской с желтыми ободками.
Над дверью висела черная же вывеска, на которой громадными желтыми буквами было написано:
« МОСКАТЕЛЬНАЯ И ТРАВЯНАЯ ЛАВКА»
На замерзших окнах стояли банки, флаконы, пучки сухих трав.
Сесиль на минуту как бы в нерешительности остановилась, но минута эта была очень коротка.
Она перешла через дорогу, отворила дверь и вошла. Густая вуаль скрывала ее лицо. Не будь этой вуали, мертвенная бледность непременно бросилась бы в глаза.
Когда Сесиль отворила дверь, в. лавке раздался звон колокольчика.
При звуке последнего из маленькой комнатки, соседней с лавочкой, вышла женщина лет пятидесяти и пошла навстречу молодой женщине, которая уже затворила за собой дверь.
Сесиль остановилась в страшном смущении.
— Что вам угодно, сударыня? — обратилась к ней пожилая женщина.
— Это ваша собственная лавка? — дрожащим голосом обратилась к ней Сесиль.
— Нет, сударыня, я только служанка madame Анжель. Но я часто заменяю мою госпожу и поэтому могу услужить и вам.
— Нет, благодарю, я желала бы поговорить с самой madame Анжель.
Служанка с любопытством посмотрела на Сесиль Бернье, как бы желая взглядом проникнуть за вуалетку, и сказала:
— Значит, вы пришли по личному делу?
— Да, по личному.
— Дело в том, что madame Анжель теперь нет дома.
— Но, вероятно, она скоро вернется?
— Напротив, она вернется очень не скоро. Она будет к десяти часам вечера, никак не раньше.
— Мне непременно нужно ее видеть.
— У вас, вероятно, очень спешное дело?
— Да, и даже очень спешное.
— В таком случае, сударыня, я попрошу вас зайти сегодня вечером в десять часов еще раз.
— Я приду.
— Наверное?
— Да.
— Я потому спрашиваю, что, если барыня вернется немного раньше, я предупрежу ее, и она подождет вас.
— Да, прошу вас, предупредите ее.
— Угодно вам сказать ваше имя, сударыня?
— Это совершенно бесполезно, потому что ваша госпожа меня вовсе не знает.
С этими словами Сесиль вышла и отправилась прямо домой.
— Уже вернулись, барышня? — несколько удивившись, встретила ее Бригитта, которая вовсе не ожидала ее так скоро.
— Да. Я не застала той особы, к которой ходила, и должна опять идти туда сегодня вечером.
— Барышня как будто чем-то недовольна и расстроена.
— Да, мне досадно, что я ходила без всякой пользы.
— Полноте! Прогуляться никогда не мешает; вы и без того все время сидите дома.
Сесиль вернулась к себе в комнату, скинула шубку и шляпку, вынула из книжки пятьсот франков и заперла их в туалетный столик, а остальные оставила в отцовском письме.
Сесиль подкатила к камину большое кресло, упала в него, истомленная усталостью и треволнениями дня, и погрузилась в мрачную думу.
Мы отправимся с читателем во внутреннюю часть Парижа, выйдем на бульвар Сен-Мартен и попросим его войти вместе с нами в гостиницу, или, лучше сказать, таверну, известную под именем «Auberge des Adrets».
. Эта таверна находится как раз на том месте, где прежде было Cafe de la Porte-Saint Martin. В нее ведут два входа: один с бульвара Сен-Мартен, известный всем, другой сообщается с улицей Бонди.
В этот момент в маленькой таверне находилось очень немного посетителей. Несколько человек безмятежно пили пиво. В сторонке за маленьким столиком сидел одинокий посетитель и пил абсент. Он казался погруженным в глубокую задумчивость.
Это был красивый молодой человек, до того бледный, что казалось, под прозрачной кожей не было ни кровинки.
Глубокие впалые глаза, обведенные черными кругами, горели ярким, неестественным, зловещим блеском.
Это оригинальное лицо красиво оттенялось черной, слегка волнистой бородой. Такие же черные, густые волосы крупными кудрями обрамляли бледное лицо незнакомца. Высокий, замечательно красивый лоб показывал развитый ум. Руки без перчаток отличались белизной и изяществом.
Ноги были бы очень красивы, но сапоги на них порыжели и от долгого употребления приняли очень некрасивую форму.
Хорошо скроенное, заботливо вычищенное платье также свидетельствовало о своей долгой принадлежности владельцу. Видно было, что он переживает трудные времена.
Часы с кукушкой пробили четыре.
Незнакомец поднял голову и посмотрел на дверь, выходящую на бульвар.
Как раз в эту минуту дверь отворилась, и вошел господин, очень хорошо одетый, укутанный в теплое пальто с меховым воротником. Новому посетителю было не более тридцати лет.