Страница 6 из 87
Фёдору Толстому тут крупно не повезло: б о льшая часть его учения пришлась, как назло, на времена «северной Семирамиды». Под стать прочим кадетам и гардемаринам, граф носил парадную форму образца 1780 года или будничный сюртук, обильно пудрил голову, имел короткую, не более дюйма, причёску «алаверже», а также гренадёрскую шапку, башмаки, шпагу и косичку, длина которой никак не превышала восьми дюймов. История умалчивает, прислуживал Толстой старшим воспитанникам или нет, зато мы не сомневаемся в том, что он, как и остальные горе-мореплаватели, изнывал в грязном Кронштадте от чесотки.
Когда же в корпусе началась «новая жизнь», с заразительной и упорной хворью сообща справились. Для воспитанников утвердили новенькое обмундирование: «зелёные двубортные мундиры и штаны, зимою одноцветные с мундиром, летом белые; ботфорты, треугольную шляпу и кортик» [63] , а шапку заменили на некое подобие каски.
Однако нашему герою, похоже, уже не довелось пощеголять и покуролесить в элегантном павловском наряде.
Граф Фёдор понемногу учился, помногу чесался, предавался всяческим шалостям, с годами начал брить усы, вольтижировать на лошадях и вовсю славить Вакха и Киприду, сызнова зубрил уставы и чухался — но, возможно, так и не дотянул до высокоторжественного дня выпуска. По крайней мере, его имя отсутствует в обширном «Списке воспитанников», прилежно составленном через полвека Ф. Ф. Веселаго. За неимением каких бы то ни было разъясняющих документов нам остаётся строить гипотезы: то ли Ф. И. Толстой был исключён «за большие проступки» [64] ; то ли он, вконец запутавшись в верпах и шканцах, так и не усвоив разницы между грот-мачтой и бизань-мачтой, однажды самрешил распрощаться с опостылевшей alma mater.
Итоги его обучения в кадетском корпусе были бесстрастно зафиксированы в формулярном списке, составленном 19 сентября 1811 года. Оказывается, граф мог «по-российски, по-французски читать и писать». (Писал на родном наречии Ф. И. Толстой, правда, посредственно, с ошибками; зато почерк был очень разборчивым, почти каллиграфическим, и помарок в его рукописях мало.) «Часть математики, истории и географии знает», — читаем в казённой бумаге далее [65] .
Там же, в корпусе, юноша понял, что слепое чинопочитание его, Фёдора Толстого, в лучшем случае раздражает; что всяческие педагогические рапортички, установления, военные и житейские, органически неприемлемы для него, чертовски чужды его натуре. С тех самых пор граф, выдав себе таковую бессрочную индульгенцию, уже и не насиловал натуру, дабы смириться и подчиниться писанным явно не для него законам.
Спустя четверть века поэт подыскал для таких людей удачную метафору:
Из помянутого формулярного списка мы также узнаём, что 28 декабря 1797 года графа произвели в портупей-прапорщики лейб-гвардии Преображенского полка [66] . Данный чин считался унтер-офицерским, ниже XIV класса по Табели о рангах, и посему в состав обер-офицерских чинов не входил [67] .
А уже 9 сентября 1798 года «граф Фёдор Иванов сын Толстой» стал прапорщиком [68] . Их по штату Преображенского полка было 30, из них пять предназначались «взамен генеральских адъютантов». За всякими вычетами прапорщики получали жалованья 172 рубля 20 копеек в год [69] .
С такой кругленькой суммы и началась толстовская служба в одном из наиболее прославленных полков империи, шефом которого был сам император Павел I.
(Царь, как доказывает летописец данного полка, «сумел быстро и круто поставить гвардию и вообще весь военный персонал на ту суровую ступень, которою так гордились войска прусского строя» [70] . Эти да и другие павловские реформы, зачастую не слишком продуманные, вызвали всеобщее недовольство. По словам А. Чичерина, «у офицеров явилось особенное хвастливое стремление выказывать своё незнание службы и нарушать её порядок. Хотя это и было замечено Государем, возбуждавшим всегда преследования против виновных, но оно нисколько не останавливало шалунов, а как бы поощряло ещё к б о льшим проказам» [71] .)
Мигом напроказничал и новобранец граф Фёдор Толстой.
Уже спустя полгода, 5 марта 1799 года, юный прапорщик за некий фортель «был выписан в гарнизонный Вязмитинский полк» (то есть в петербургский полк, шефом которого, а заодно и комендантом Петропавловской крепости, был генерал от инфантерии С. К. Вязмитинов, или Вязьмитинов [72] ). Правда, его проступок высшее начальство сочло пустяшным и спустя полмесяца, 19-го числа, возвратило Толстого в гвардию [73] . Более того, 27 сентября того же года графа произвели в подпоручики [74] .
Однако новоиспечённый подпоручик (с жалованьем 191 рубль 90 копеек и денщиком за 7 рублей 30 копеек) и не помышлял браться за ум, и 23 июня 1800 года по высочайшему приказу он вновь был отправлен — на сей раз ровно на неделю — в гарнизонный полк (которым командовал Уколов) [75] .
«Подчиняться людям и обстоятельствам он не любил и не умел», — написала в 1860-х годах дочь графа в автобиографической хронике [76] .
Уже тогда, на рубеже столетий, «беззаконный» Фёдор Толстой обрёл злейшего недруга в лице слишком «правильного» барона Егора Васильевича Дризена 1-го, зачисленного в Преображенский полк в августе 1797 года «прапорщиком из прусской службы» [77] , обожавшего вахт-парады и опережавшего нашего героя в чинах и усердии. (Один из товарищей Толстого по полку признавался в ту пору графу М. С. Воронцову: «Я надеюсь, что ежели что будет у нас, то ты оставишь гористую Грузию и приедешь к нам; вместе пойдём бить прусаков, и мне хочется начать с Дибичейи Дрезиных; последние становятся час от часу несноснее» [78] .) В дальнейшем, как мы увидим, взаимная неприязнь сослуживцев, графа Толстого и барона Дризена, только усилилась.
В полку, где «господствовали придворные обычаи и общий язык был французский» (Ф. В. Булгарин), подпоручик Толстой не только враждовал с педантом Дризеном, но и приятельствовал со многими. Например, с князем Александром Александровичем Шаховским (будущим известным драматургом), с «романтиком и мизантропом» Дмитрием Васильевичем Арсеньевым 2-м (того в 1807 году сразили на дуэли), с Александром Васильевичем и Алексеем Васильевичем Аргамаковыми (в 1809 году первого, уже полковника, уволили «от службы за болезнию с мундиром»; другой был «отставлен от службы полковником по прошению» спустя год [79] ), с вельможным графом Михаилом Семёновичем Воронцовым (впоследствии видным полководцем, героем сражений и государственным деятелем).
Но, пожалуй, ближе всех граф Фёдор Толстой сошёлся в ту пору со старшим товарищем по полку — Сергеем Никифоровичем Мариным (1776–1813), «живым, общительным, красивым по внешности» [80] . Тот был знаменит не только успехами в свете, романтическими настроениями, изящными остротами и картёжными подвигами, но и смелыми сатирическими стихами, в частности переделкой одной из ломоносовских од («О ты, что в горести напрасно / На службу ропщешь, офицер…») — памфлетом на гатчинские порядки и непосредственно на Павла I. Как известно, С. Н. Марин принял участие в событиях 1 марта 1801 года, повлекших за собой гибель императора и восшествие на российский престол его старшего сына, великого князя Александра Павловича.
63
Там же. С. 170.
64
Такие случаи тогда в Морском корпусе бывали; см.: Веселого Ф. Ф. Указ. соч. С. 164.
65
Архангельская-4. С. 16. То же самое, но другими словами сказано в прошении графа Фёдора Толстого об отставке, которое было подано в 1814 году (РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117 об.).
66
В прошении Ф. И. Толстого об отставке (1814) указана иная дата: 27 декабря 1797 года (РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117).
67
Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. Л., 1991. С. 83.
68
Архангельская-4. С. 16. Аналогичные сведения приведены в «Пашпорте», выданном графу Ф. И. Толстомув 1816 году «во свидетельство» его увольнения от службы. (Там же. С. 18.) См. также: Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. IV. СПб., 1883. С. 217; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112, 117.
69
Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. Указ. соч. Приложение 8-е.
70
Чичерин А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. И: 1725–1801 г. СПб., 1883. С. 632.
71
Там же. С. 633.
72
Отдельные исследователи и писатели почему-то сочли, что «Вязмитинский полк» — некий «скромный провинциальный» полк, располагавшийся «в заштатном городе». «Но в русской армии полка с таким именем не было! — недоумевает, в частности, А. Поликовский, автор занимательной книги для чтения „Граф Безбрежный“. — Это — одна из тех несуразностей, которых много в мифе о Фёдоре Толстом» (Поликовский. С. 23). Ср.: «Вязмитинов был не город, а человек» (Хафизов О. Дикий американец: Авантюрный роман о графе Фёдоре Толстом. М., 2007. С. 85).
73
Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А.Указ. соч. С. 217.
74
Архангельская-4. С. 16, 18; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112, 117.
75
Архангельская-4. С. 17, 18; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112.
76
РВ. 1864. № 4. С. 683.
77
Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. Указ. соч. С. 86.
78
Марин. С. 300 (письмо С. Н. Марина от 22 декабря 1803 года из Петербурга). Выделено автором.
79
Там же. С. 26.
80
Ивченко Л. Л. Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года. М., 2008. С. 529.