Толстой-Американец

Толстой стрелял первым и, по дуэльным нормам, не имел права демонстративно выстрелить на воздух. Не мог он, дорожа репутацией превосходного стрелка, и умышленно промахнуться. Рассуждая так, обратим внимание на характер ранения Александра Нарышкина.

Если воспользоваться крылатой пушкинской формулой из «Евгения Онегина» (VI, 122),то резонно предположить, что Американец, вынужденный выйти к барьеру, метил скорее «в ляжку», нежели «в висок» противника. Другими словами, он планировал попасть в Нарышкина, проучить его, но вовсе не собирался убивать мальчишку [356] .

Увы, в те времена даже корифеи не всегда могли совладать с далёкими от совершенства дуэльными пистолетами.

Но «общественному мненью», уже вынесшему a prioriприговор дуэлисту Фёдору Толстому, д е ла до подобных тонкостей, разумеется, не было. И большинство современников сочли случившееся в городке Або не чем иным, как циничной расправой способного на всё Американца с гордым молодым офицером. «Так обыкновенно ведётся на свете, — глубокомысленно писал по поводу легенд о графе Толстом Ф. В. Булгарин. — О хорошем умалчивают, а к дурному прибавляют выдумки, чтоб серое сделать чёрным!» [357]

При этом графу был выдан обществом своеобразный патент на вызвавшую размен выстрелами реплику про «туза». Штабс-капитанская фраза запомнилась многим и даже, как мы вскоре убедимся, удостоилась поэтической интерпретации.

В Александровскую эпоху к поединкам, в том числе имевшим печальные последствия, власти относились по-философски, «с пониманием», то есть более или менее либерально. По словам князя С. Г. Волконского, «дуэль почиталась государем как горькая необходимость в условиях общественных» [358] . «Обычным наказанием за дуэль в конце XVIII — первой трети XIX века, — пишет современный исследователь данной темы, — было заключение в крепость на срок до года, разжалование в солдаты с правом или, реже, без права выслуги, перевод в действующие части (обычно на Кавказ), перевод из гвардии в армию тем же чином <…>, иногда — в захолустный гарнизон, выключка со службы с отправкой в свою деревню, обход производством в очередной чин согласно обычному порядку и т. п.» [359] .

Подчеркнём: графа Фёдора Толстого, стрелявшегося за короткое время дважды, ранившего одного и убившего другого противника, наказали никак не строже прочих тогдашних дуэлянтов. Более того, избранная для героя шведской кампании кара была максимально мягкой: его всего-навсего «посадили» [360] в тюремный замок. Ф. Ф. Вигель представил дело следующим образом: «Гвардия выступила обратно походом в Петербург, откуда было прислано приказание везти Толстого арестованным. У Выборгской заставы его опять остановили и послали прямо в крепость» [361] .

Так Толстой-Американец очутился в Выборгской крепости.

Это произошло, видимо, в начале ноября 1809 года. «Неизвестно, как долго, — писал С. Л. Толстой, — просидел Ф<ёдор> И<ванович> в Выборгской крепости» [362] . Новонайденные документы дают возможность приблизительно подсчитать: граф провёл в заключении чуть более трёх месяцев.

Он оставался верен себе и в каземате. Князь П. А. Вяземский занёс в свою записную книжку занятный — и, скорее всего, правдивый — рассказ об очередной проделке Американца:

«За дуэль или какую-то проказу был посажен он в Выборгскую крепость. Спустя несколько времени показалось ему, что срок содержания его в крепости уже миновал, и начал он рапортами и письмами бомбардировать начальство, то с просьбой, то с жалобой, то с упрёками. Это наконец надоело коменданту крепости, и он прислал ему строгое предписание и выговор с приказанием не осмеливаться впредь докучать начальству пустыми ходатайствами. Малограмотный писарь, переписывавший эту офицерскую бумагу, где-то и совершенно неуместно поставил вопросительный знак. Толстой обеими руками так и схватился за этот неожиданный знак препинания и снова принялся за перо. „Перечитывая (пишет он коменданту) несколько раз с должным вниманием и с покорностью предписание вашего превосходительства, отыскал я в нём вопросительный знак, на который вменяю себе в непременную обязанность ответствовать“. И тут же стал он снова излагать свои доводы, жалобы и требования» [363] .

Уже в феврале 1810 года граф Фёдор вернулся из крепости в Преображенский полк. А 15-го числа его отправили в домовый отпуск на 28 дней, из коего Американец «на срок явился» [364] . С середины марта и до начала декабря штабс-капитан Толстой нёс службу исправно и никаких шалостей себе, вероятно, не позволил. И в декабре ему снова предоставили отпуск, теперь уже на целых три месяца. Более того, 12 декабря 1810 года графа Фёдора Толстого произвели в капитаны [365] .

В те же сроки произошло другое, примечательное для всех и каждого из преображенцев, событие. Давний недруг Американца барон Е. В. Дризен тоже продвинулся по службе — да ещё как продвинулся: 14 сентября 1810 года он был «назначен командиром полка в чине Полковника» [366] .

В марте 1811 года, и вновь «на срок», граф Фёдор Толстой возвратился из отпуска в свой полк.

По всей видимости, новоиспечённый гвардейский капитан тогда давненько не давал о себе знать друзьям, находившимся в отдалении от Петербурга, и кто-то из них пожаловался на молчальника Денису Давыдову. Тот откликнулся стихами — так и не завершёнными, впервые напечатанными (по тетради № 63 из архива Дениса Васильевича, с сохранением орфографии и пунктуации подлинника) лишь в 1933 году:

1811-го ГОДУ

Тот самый «туз», который привёл к кровавому поединку Американца с Нарышкиным, объявился через год с лишком в давыдовских стихах [368] . Очевидно, автор стихотворения, достаточно осведомлённый про отношения Фёдора Толстого и барона Дризена, прознал и про фразу графа, произнесённую в 1809 году в Або, и вроде бы к месту ввернул её.

Употребив же «туза», Денис Давыдов, как сказали бы люди суеверные, опасающиеся зайцев и прочих дурных примет, своими виршами напророчил беду.

Только вот из полковых списков в год создания этих рифм — в знаменательный для европейцев год, когда забродило «вино кометы», — был исключён не командир лейб-гвардии Преображенского полка барон Егор Дризен 1-й, а любезный приятель Дениса Давыдова, граф Фёдор Толстой.

«Американец всегда дивился снисходительности моих суждений о людях», — написал однажды П. А. Вяземский А. И. Тургеневу [369] . Оно и понятно: сам граф, в отличие от князя Петра Андреевича, предпочитал рубить сплеча.

356

Ср.: «Прицел в ноги означал желание покончить дуэль лёгкой раной и совершить дело чести, не покушаясь на жизнь противника. Прицел в голову означал не просто желание выполнить дуэльный ритуал, а наличие мстительного чувства и жажду смерти противника» (Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1983. С. 293).

357

Булгарин. С. 201–202.

358

Цит. по: Ерофеев В. И. Толстой-Американец. Нижний Новгород, 2009. С. 69.

359

Востриков А. Книга о русской дуэли. СПб., 1998. С. 48–49.

360

Булгарин. С. 210.

361

Вигель-1. С. 501.

362

С. Л. Толстой. С. 21.

363

СЗК. С. 61–62.

364

Архангельская-4. С. 16; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117 об.

365

Архангельская-4. С. 16, 18; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112, 117 об.

366

Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. IV. СПб., 1883. С. 86.

367

Давыдов Д. Полн. собр. стихотворений. Л., 1933. С. 143. Выделено в подлиннике. См. также: ЛН. Т. 19–21. М., 1935. С. 325.

368

Неочевидную связь между двумя толстовскими «тузами» впервые заметил, кажется, В. Н. Орлов; см.: Давыдов Д. Полн. собр. стихотворений. Л., 1933. С. 280–281.

369

ОА. Т. 1. СПб., 1899. С. 262 (письмо от 5 июля 1819 года).