Страница 27 из 87
Глаза Толстого, ещё недавно столь выразительные, безнадёжно потухли.
Только по ночам, в сумбурных красочных снах-воспоминаниях, он и жил.
По-видимому, никогда — ни до, ни после — граф Фёдор не оказывался в столь беспросветном положении.
По-настоящему выручить Американца из беды никакие доступные «фельдфебельши», никакие разлюбезные письма из Петербурга, рифмы, колоды карт и батареи бутылок, конечно, не могли. Это было по силам разве что внезапно налетевшей буре рока.
И такая спасительная буря однажды грянула.
Ею для двадцатишестилетнего поручика графа Фёдора Толстого стала начавшаяся война России со Швецией.
В июне 1807 года Российская империя, так и не преуспев на поле брани, заключила Тильзитский мир с наполеоновской Францией и присоединилась к пресловутой континентальной системе. Входившие в данную (как потом выяснилось, не слишком эффективную) систему европейские державы прекратили торговые операции с Англией и не допускали корабли «владычицы морей» в свои гавани.
В Тильзите же император Александр I взял на себя обязательство склонить к континентальной блокаде соседнюю Швецию (которая исстари владела большей частью Финляндии). За это Александру Павловичу предоставлялось право беспрепятственно присоединить к территории России всю Финляндию. «Таким образом, участь Финляндии была предрешена в Тильзите на свидании императоров, — пишет дореволюционный историк. — Наполеон при этом правильно указал, что Швеция, примыкая столь близко к столице России, является её „географическим врагом“. Но и помимо Наполеона, Александр Павлович не раздумал о Финляндии, понимая, что граница империи, шедшая по реке Кюмени, должна быть отодвинута далее к северу» [314] .
Шведский король Густав IV Адольф, и ранее не стремившийся к политическому сближению с Россией, решительно отверг все «тильзитские» предложения Петербурга и продолжил вести флирт с Лондоном. Более того, во второй половине 1807 года король, проявлявший «признаки психического расстройства» [315] , сделал ряд демонстративных шагов, резко обостривших русско-шведские отношения. В ответ на это 14 января 1808 года российской гвардии было высочайше (и строго секретно) предписано приготовиться «к выступлению в поход по первому приказанию» [316] .
В начале февраля три дивизии под командованием генерала от инфантерии графа Фёдора Фёдоровича Буксгевдена, перейдя границу Финляндии, неспешно, утопая в снегах и замерзая, двинулись в северном направлении.
А в марте Россия, используя в качестве официального повода выдворение из Стокгольма русского и прусского посланников, объявила войну Швеции.
На первых порах кампания «под инеями севера, средь океана вековых лесов, на берегах озёр пустынных» [317] разворачивалась для русских как нельзя более успешно. Уже в феврале — апреле 1808 года их отряды, не встретив ожесточённого сопротивления, захватили важные крепости Або, Гельсингфорс и Свеаборг, а также иные населённые пункты и острова. Эта «вооружённая прогулка» (Д. В. Давыдов) дала основания опубликовать в Петербурге Манифест об окончательном покорении Финляндии и присоединении её «навсегда к Российской Империи» [318] .
Однако отступившие далеко на север шведы сумели-таки (при поддержке с моря англичан) оправиться от неудач и нанесли противнику ряд чувствительных поражений, «попятили» его. Взялись за оружие, за топоры и дубины также местные крестьяне. И тогда стало ясно, что с объявлением «шведской Финляндии русской провинцией» с балами и увеселениями на Неве заметно поторопились; что конца военным действиям, с лета приобретшим характер локальных сражений и стычек с финскими партизанами, череды наступлений и ретирад, ещё не видно.
Узнав о вступлении России в войну, причём в такую близкуювойну, граф Фёдор Толстой приложил отчаянные усилия для того, чтобы попасть в ряды витязей, туда, где находился его старинный друг Денис Давыдов и пахло жжёным порохом.
Со слов Ф. Ф. Вигеля нам известно, что когда генерал-майор И. И. Алексеев, шеф Митавского драгунского полка, прибыл в Сердоболь (городок на берегу Ладожского озера), где должен был принять командование над отрядом, поручик явился к нему и чуть ли не на коленях умолял взять его в поход. «Молодой лев наружностью и сердцем полюбился Алексееву, — сообщает мемуарист, — и он представил о том в Петербург, но с выговором получил отказ» [319] .
Увы, «подвиги» татуированного графа, свершённые более двух лет назад и ранее, высокое начальство и не думало забывать.
Зато другому тогдашнему ходатаю за поручика Фёдора Толстого, генерал-адъютанту князю Михаилу Петровичу Долгорукову, отказать те же лица уже не посмели: все в столице знали, что двадцатисемилетнему красавцу отдала своё сердце обворожительная великая княжна Екатерина Павловна. И посему воевавшему со шведами генерал-майору князю Долгорукову — шефу Курляндского драгунского полка, «явившему отличное мужество и храбрость» в кампаниях против Наполеона, кавалеру ордена Святого Георгия 3-й и 4-й степени [320] — удалось-таки заполучить давнего Преображенского знакомца графа Фёдора Толстого в собственный отряд.
Так и не прощённый правительством Американец был прикомандирован к долгоруковскому штабу в качестве одного из личных адъютантов князя.
Из формулярного списка графа Фёдора Толстого следует, что он находился в «Финляндии против шведов» с 27 сентября 1808 года [321] .
Нейшлотское кошмарное сидение, продолжавшееся два с половиной года, осталось для него в прошлом.
В состав штаба князя входил и без пяти минут подпоручик Иван Петрович Липранди (1790–1880), впоследствии приятель Александра Пушкина, важный военный агент, генерал-майор и историк. В воспоминаниях И. П. Липранди, славящихся своей точностью, есть страница, где описаны оригинальные штабные обязанности «Нейшлотского гарнизонного батальона поручика графа Фёдора Ивановича Толстого (известного под названием Американца)» и поведано о характере отношений между ним и князем М. П. Долгоруковым:
«Князь знал его издавна и был с ним, как с старым товарищем, любил слушать его рассказы, мастерски излагаемые, и не иначе называл его, как дядей Федей, или Фёдором. Он заведывал походным хозяйством и за столом разливал суп, делал, для личного употребления князя, конверты (тогда не было ещё клеенных) и т. п., и сберегался для отчаянных предприятий» [322] .
Иными словами, генерал-майор М. П. Долгоруков, выручая гонимого поручика, придумал для него натуральную синекуру, не подвластную установлениям «ефрейторства»; синекуру, которая к тому же учитывала общеизвестные гастрономические склонности Фёдора Толстого. С другой стороны. Американцу, помимо супов и конвертов, доверялись самые рискованные, мало кому посильные дела, и лучшего применения на войне амбициозному и «внеуставному», рвущемуся в бой графу Фёдору быть, вероятно, попросту не могло.
Так что в 1808 году среди финских скал произошёл редчайший случай: Толстому крупно, неслыханно повезло с начальником. Забегая вперёд скажем, что наш герой пронёс благодарную память о благодетельном князе Михаиле Петровиче Долгорукове через всю жизнь.
Служба поручика Фёдора Толстого под началом храбрейшего князя Долгорукова, «в высшей степени любимого войском», была, к великому сожалению графа, очень недолгой.
Уже 15 октября 1808 года произошло «несчастное» (по определению И. П. Липранди) дело при Иденсальме, где шведы сосредоточили значительные силы и заняли весьма крепкую позицию. Чтобы не дать отступающему за пролив неприятелю «времени разобрать мост, — пишет И. П. Липранди, — князь поручил адъютанту своему графу Толстому с несколькими казаками броситься за шведскими драгунами и завязать с ними перестрелку» [323] .
314
Бородкин М. М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С. 94.
315
Там же. С. 98.
316
Долгов С. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. 111: 1801–1883. 4. 1. СПб., 1898. С. 55–56.
317
Давыдов Д. Военные записки. М., 1982. С. 105.
318
Бородкин М. М. Указ. соч. С. 100.
319
Вигель-1. С. 472.
320
Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия: Именные списки 1769–1920: Биобиблиографический справочник. М., 2004. С. 134, 207.
321
Архангельская-4. С. 16, 18; см. также: РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. 4. 2. Л. 117.
322
Липранди. С. 7.
323
Там же. С. 12, 16. «Мост при Иденсальме, — удачно заметил современный автор, — конечно, не поставишь рядом с Аркольским мостом, по которому молодой Бонапарт повёл свою дрогнувшую было пехоту прямо на австрийские пушки — но всё же эта атака десятка казаков и одного графа на отряд драгун тоже чего-то стоит…» (Поликовский. С. 70).