Знак Лукавого

Борис ИВАНОВ

ЗНАК ЛУКАВОГО

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Случилось так, что Судьбе было угодно связать мою жизнь с ними — с Меченными ее Знаками. Слухов об этом странном народе ходит да и ходило раньше предостаточно. Но профессионально этими людьми и связанными с ними проблемами занимались всего несколько человек. Мне посчастливилось быть одним из них. Сейчас то учреждение, в стенах которого проходила наша работа, принято считать чуть ли не филиалом средневековой инквизиции. Смею вас заверить, однако, что задачи этой спецслужбы не сводились, как это принято теперь думать, к тому только, чтобы вставлять палки в колеса инакомыслящим и душить всяческие «прекрасные порывы».

Были в ее рядах и те, кому выпала диковинная участь заниматься Странным. Работать в «Звене». Сейчас это слово («Звено») уже ничего не означает. Так что не боясь произнесу его. Сейчас те, кто составлял ударный отряд «Звена» и все еще обретаются на этом свете, неузнаваемы, и об их прошлом все равно не догадается никто. Их было не так уж много — практически неполная дюжина, и ютились они в двух неприметных комнатах, тесно заставленных столами, шкафами и картотечными ящиками. Скучное место. И интересного в этих шкафах и карточках было мало. Неудобочитаемые заключения экспертиз, медицинские справки. Справки из мест заключения и принудительного лечения… Обычно мы редко сходились все вместе — все больше работали на объектах. А объекты у нас были разнообразные — от клиники Кащенко и «Белых Столбов» до глухих, у черта на куличках, богом забытых селений. Были и такие объекты, что находились за границей.

Собираясь по двое-трое, мы довольно часто — в неофициальном, так сказать, порядке — делились впечатлениями, обсуждали услышанное и увиденное. Стиль таких обсуждений бывал разным: и байки травили, и всерьез головы ломали над сложными случаями. Со временем я стал услышанное записывать — сухо, по-протокольному.

Надо сказать, что речь идет только о «наших» — тех, кто занимался Мечеными. Были, я думаю, и другие группы. Иногда мы с ними пересекались. Но обрывочные слухи, доходившие, например, от уфологов, я обычно оставлял без внимания. На мой взгляд, почти у всех других дело было поставлено бестолково и сумбурно. Потому что ставили его — это их дело — уже в новые времена. При Никите и позднее. А история нашего «Звена» уходит, как ни странно, еще в дореволюционные времена. Но об этом как-нибудь в другой раз.

А сейчас о том, что имеет отношение к той книге, которую ты, читатель, держишь в руках. Работа «Звена» на моей, памяти, скажем прямо, не принесла (за исключением нескольких особых случаев) ни пользы, ни вреда ни народному хозяйству, ни делу укрепления обороноспособности нашей родины. То же и о борьбе за мир во всем мире, и о нашем вкладе в дело прогресса и демократии. Гораздо больше толку от наших трудов было чисто академической науке и той зыбкой сфере деятельности нашего разума, которую именуют мировоззрением. Закаленные в борьбе с идеологическим противником догматики непременно бы добились — рано или поздно — разгона и «Звена», и ему подобных структур с последующим примерным наказанием всех виновных и причастных. Но нас хранили от подобной судьбы наша секретность и заинтересованность в нашей деятельности узкого, но влиятельного круга лиц. В таких условиях ни о какой публикации даже самых невинных сведений о «Звене» не могло быть и речи. Хотя кое-что и просачивалось, как правило в диком и искаженном виде, в ту сферу общественного сознания, где погоду делают слухи и россказни, а непререкаемыми авторитетами слывут непроходимые «чайники».

Но времена меняются.

«Звено» наше постигла странная судьба — при расформировании «конторы» о нас как бы забыли. Не нашлось нам места в перестроившейся системе. От одних мы ушли, а к другим не пришли. Не прибили нас перестроечные ветры ни к какому берегу, ни к какому причалу. На «Звено» обрушился период безвременья. Именно тогда и разошлись по рукам, разъехались по невычислимым адресам, а то и просто были потеряны многие из материалов, заполнявших древние шкафы и ящики тех, родных мне до сих пор, двух комнатушек.

Но бес истории хитер. Чья-то (воздержусь от оглашения своих догадок — они слишком небезосновательны) довольно добрая рука некоторое время поддерживала оставшиеся существовать на птичьих правах» остатки «Звена». Странное то было время. Да какие, впрочем, времена не странны? Не стоит об этом. Скажу только одно: именно тогда разверзшиеся запруды цензур и скудные пенсии заставили многих приобщенных к «тайнам государевым» излить эти тайны (а чаще — свои вольные фантазии на их, тайн этих, темы) на листы бумаги, а бумагу эту снести в как на дрожжах растущие тут и там бойкие издательства и через них поведать миру море всякой собачьей чуши, в котором, впрочем, знающие люди нет-нет да вылавливали драгоценные жемчужины истины. Посетил такой соблазн и меня, грешного. Мыслями на эту еретическую тему я даже поделился кое с кем из своих бывших коллег.

О чем чуть было не пожалел, когда, сменив свое имя, надписи на дверных табличках, да и адрес, по которому эти двери располагались, «Звено» стало потихоньку возрождаться из пепла. Конечно, под другим именем. Возродилось и закрепленное за мной рабочее место. Не так уж я оказался и стар, чтобы списывать меня с корабля…

Вот тогда-то один из тех моих коллег, с которыми я как-то неосторожно поделился своими литературными планами, стал неожиданно моим куратором. Это, признаться, несколько напрягало меня. Но все разрешилось наилучшим образом. Вскоре после своего назначения, сидя напротив меня за своим столом, увенчанным дорогим компьютером и привычной совковой батареей телефонов, он, как-то неожиданно сменив тему разговора, заметил: «А что, эта твоя мысль о том, что кое-какие из наших прошлых дел, тех, что поинтереснее, по-кинематографичнее, так сказать, можно и народу э-э… поведать… Ну, в виде литературном. Чтобы и как бы вымысел, и как бы не очень… Это могло бы привлечь новеньких, из тех, кто э-э… сталкивался… Чтобы не впустую нам шарить бреднем, а, так сказать, на наживку… На наживку народец этот — Знаками Меченный — привлечь… Если притом в тексте с умом намеки раскидать… Чтобы, кто понимает, знал, на кого выходить… М-да… Ну а те, которые совсем уж дурни, автора донимать начнут. Или издательство… Но это — неизбежное зло. Перспективно… Очень даже…

Когда я, изобразив на лице последствия напряженного мыслительного процесса, признал, что и впрямь — очень даже перспективно, руководство вылило на мою раскалившуюся от мыслей голову ушат холодной воды: «Только, — сказал мой старый приятель, который конечно же простит мне столь вольный пересказ моего с ним разговора, — ты вот что (последовали мои имя и отчество)… Ты человека подбери неграмотнее, чтоб он истории твои, того… Причесал бы, что ли… Не в смысле падежов, конечно. С падежами ты (имя, отчество) справляешься… Да и сюжет забомбить можешь что надо — материал у тебя богатейший… Но стиль! Стиль!.. Ты знаешь (имя, отчество), читаю я твои отчеты и заключения и плачу. Душу и сердце они дерут шершавым языком плаката…».

Мне ничего не оставалось, как согласиться со справедливой критикой и обещать человечка подыскать и согласовать. История моего последующего знакомства с автором, имя которого, возможно, украсит обложку этой книги, достаточно интересна. Но оставим ее для другого раза.

Итак, я откровенен с тобой, читатель. Я расскажу тебе не больше дозволенного мне свыше. То будут истории о довольно странных событиях и довольно странных людях (впрочем, и о других созданиях тоже).

Перечитав (и выслушав в моем изложении) примерно с полдюжины историй таких людей, литератор, которого я выбрал в качестве литобработчика моих материалов, несколько неожиданно для меня сказал, что «все они какие-то однотипные — фэнтези не фэнтези… Но если все это с умом обработать…» Этим он поверг меня в легкий шок: я — то выбирал случаи покрасочнее и поразнообразнее. В общем, после долгих споров мы решили поставить эксперимент.