Страница 18 из 72
Н-да. Он очень много знает.
Вы превосходно информированы, господин полковник. Но все обстоит не так и в то же время значительно сложнее. Не знаю, что там конкретно пытаются сделать американцы, но убежден, что машина времени невозможна. Но вот о планах фашистской коалиции мы действительно знаем практически все.
Вплоть до даты нападения, – он кивнул, – Зачем вы мне это все рассказываете?
Я не хочу, чтобы наши народы воевали, – коротко ответил я.
Он опять задумался. Пригубил коньяк и посмотрел на меня.
Я же уже дал согласие вашим людям о сотрудничестве против фашизма.
А вопрос теперь стоит не только и даже не столько так. Руководство Советского Союза берет курс на разрушение колониальной политической системы мира.
Ну вот, самое главное сказано. Как он отреагирует? Де Голль задумался. Затуманенный взгляд направлен на столик. Но полковник его явно не видел. Он пил маленькими глотками великолепный коньяк, не ощущая его вкуса. Наконец, он посмотрел на меня и спросил:
Почему вы хотите уничтожить мою страну экономически?
Н-да. Не в бровь, а в глаз. Но это только в том случае, если они сами не перестроят свою промышленность.
Ни в коем случае. Но эксплуатация богатств чужих территорий, – я подчеркнул слово «чужих», – не вечна. Вообще безудержное расходование полезных ископаемых – путь в тупик. Вы не находите?
Вы считаете, господин генерал-полковник, что сейчас время думать об этом?
Потом может оказаться поздно. И называйте меня, пожалуйста, по имени. Я все-таки значительно моложе вас.
Он усмехнулся:
А вы старше меня по званию. Но, впрочем, я согласен, если вы, генерал тоже будете называть меня по имени.
Теперь уже мне пришлось усмехнуться:
Уговорили, Шарль. Понимаете, у моей страны нет машины времени, но вот некоторые методы научного предвидения у нас существуют. Я даже привез вам в подарок один очень интересный результат такой работы.
Он заинтересованно посмотрел на меня:
А именно?
Это кинофильм. Очень непростой. В нем отражены некоторые будущие проблемы Четвертой Республики, которую вы, Шарль, сможете построить и, возможно, будете там президентом.
Очень большое удивление в его глазах.
Я – президент и именно Четвертой, а не Третьей Республики?
Точно так. Но тут уж все зависит от вас самого. Мы – это я могу заявить официально – совершенно не намерены вмешиваться во внутренние дела Франции.
Ну не буду же я ему рассказывать еще и про Пятую Республику? Он заинтересованно посмотрел на меня.
И когда же можно будет посмотреть этот подарок?
Прямо сейчас. Здесь в одной из комнат организован маленький кинозал.
Когда Жан Поль Бельмондо, игравший главного героя в «Профессионале», уже шел к вертолету под прицелом снайпера, де Голль опомнился:
И вот это все будет?
Что вы имеете в виду? Машины, вертолеты, связь? Все будет. Может быть, несколько не такое. Чуть другие формы…
Нет, – перебил меня полковник, – такие отношения между офицерами, вообще между людьми.
Оп-па! Он заметил и понял самое главное.
А вот это уже зависит в том числе и от вас, Шарль. Понимаете, через какое-то время колониальная система все равно рухнет. Появятся новые отношения между людьми, нациями, странами. Мягкая политика в отношении эмигрантов из африканских и азиатских стран наложит свой отпечаток на всю европейскую культуру. Предполагаемый результат вы видели сами.
Что же делать? – спросил он почти как маленький ребенок.
Я выдержал паузу и только потом ответил:
Взять власть в стране и не допустить влияния иммигрантов на культуру. А для этого требуется своевременный отказ от колоний и принудительная культурная ассимиляция всех приезжих. Не разрешать им исповедовать свою религию, отправлять свои национальные обряды.
Он хмыкнул:
А как же у вас в СССР?
Мы – это другое дело. Советский Союз – государство изначально многонациональное. Один на один я честно признаю, что у нас тоталитаризм. Но так как линия товарища Сталина правильная, то мы от всех народов нашего государства берем лучшее. Как минимум – пытаемся. А у вас – демократия, – я с такой интонацией произнес последнее слово, что де Голль поморщился. – Ну, во всяком случае, так это называется.
Мы помолчали несколько минут, затем он спросил:
Вы, Егор, очень откровенны. Все, что вы мне говорите – это ваша личная точка зрения или?…
И то, и другое. Перед вылетом сюда у меня была большая беседа с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. А насчет французской экономики после войны… Вам ведь наверняка знаком такой термин – экономическая интеграция? Международная экономическая интеграция, – уточнил я.
Он удивленно посмотрел на меня. Я усмехнулся и добавил:
Вы, Шарль, знаете другой способ сделать войны невыгодными?
Н-да. Мировоззрение человека двадцать первого века против мировоззрения пусть очень умного, вот этого у де Голля отнять было нельзя, но середины двадцатого…
Он задумался, затем спросил:
А что делать с военными производствами? Ведь это очень важная часть экономики всех промышленно развитых стран.
Я встал и показал рукой на дверь:
Давайте выйдем на свежий воздух. Здесь несколько душновато.
Ночь в тропиках. Уже давно стемнело, и в черном небе ярко светили звезды. Южное небо. Оно вообще не такое, как у нас. Значительно более темное, звезд больше и сами они ярче. Да и созвездия другие. Я долго смотрел вверх, рассматривая искрящийся далекими солнцами небосвод.
Что вы там увидели? – не выдержал полковник, тоже посмотрев вверх.
Как вы думаете, Шарль, какие производства, какое напряжение всех сил потребуются человечеству, чтобы дотянуться до этих звезд? – моя поднятая рука указывала вверх.
Он повернулся ко мне. Удивление и восхищение одновременно были видны на его лице даже под светом луны…
Светка давно заснула, уютно устроившись на коленях Егора.
А на прощание я ему все-таки подарил фильм. Но не с Бельмондо, а с Жераром Филипом.
На мой вопросительный взгляд он ответил:
«Фанфан-тюльпан».
Мы оба усмехнулись.
А ты молодец, – констатировал я, выкидывая потухшую папиросу в пепельницу, – заставил его мечтать.
Разве не надо было? – простодушно удивился Синельников. Немного странным он стал. Иногда – умудренный опытом мужчина, а иногда – мечтательный мальчишка еще моложе меня. Интересно, а я как со стороны выгляжу?
Надо-надо. Ты все сделал правильно. После войны сделаем все возможное, чтобы эта мечта стала мечтой всего человечества.
Но ведь мы будем первыми?
Куда же мы денемся? – усмехнулся я. – У тебя есть сомнения?
Н-да. Мечтать не вредно, вредно – не мечтать, – изрек он избитую истину.
Это точно, – согласился я, – даже знаю, чем занять Америку после того, как мы выйдем на орбиту Земли.
Вопросительный взгляд Егора был настолько нетерпеливым, что мне тут же пришлось озвучить свою идею.
Мы продадим им чертежи их же спейс-шатла. Проект очень дорогой, но ведь жутко эффектный!
А потянут? – засомневался Синельников.
Без нашей электроники? Нет, конечно. Но это уже их проблемы, – усмехнулся я.
Страна хоронила Вождя, а мы – близкого родственника. Берия сам вытолкнул меня:
– Иди. Ты хоть и неофициально, но – зять. Он любил тебя…
Мы втроем стояли у гроба. Я в белом парадном мундире, не скрывающий слез Вася и маленькая ревущая Светка. Все трое в форме. Я – с тремя большими звездами вдоль погона, Василий – с двумя поперек и маленькая Светланка с буквами «СА» на фоне цвета хаки.
Уходил не человек, уходила эпоха. Он уже никогда не посмотрит на меня своими желтыми, чуть прищуренными тигриными глазами, не подбодрит и не обругает. Я только сейчас, стоя у гроба, начал понимать, что уже не увижу его улыбку под черными с сединой усами, что вообще больше никогда его не увижу, что его уже нет и никогда не будет. Раньше чисто подсознательно я почему-то не считал его мертвым. Ну, сказали, что погиб…