Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 53



Грохот не прекращался, вдруг где-то далеко вспыхнул слабый трепетный огонек, или только казалось, что далеко: расстояние и время жили сейчас по другим законам. Возле стола с горящей спичкой в руке, пугливо озираясь, стоял Иван Иванович. Слабое пламя спички освещало его потное лицо, пижаму, отражалось в больших очках… Он осматривался кругом. Грохот и шум не прекращались ни на секунду — казалось, он звучит отовсюду одновременно. И вдруг в углу помещения, возле деревянного шкафа, рухнула какая-то доска. Иван Иванович обернулся на движение… Человеческая тень метнулась в комнату… Спичка потухла, и вновь установилась полная темнота. Затем механический шум вдруг прекратился, что-то загрохотало, рухнуло, в воздухе запахло бензином, снова раздался грохот. Кто-то, чертыхаясь, метался в темноте.

Вновь вспыхнула спичка, в ее свете можно было увидеть двоих мужчин в черном, которые, запинаясь о валявшиеся кругом предметы, ворвались в помещение.

— А! Гады! — вдруг заорал Иван Иванович, держа спичку перед лицом. — Добрались до меня, проклятые!!

— Всем оставаться на местах! — закричал знакомый голос. — Всем оставаться… — Он не договорил, потому что, споткнувшись, упал.

За ним в помещение ворвался Кердык Иванович.

— Вы не получите секрета! — заорал толстяк и выронил спичку.

То, что произошло в следующую минуту, сознание зафиксировало только какими-то урывками. Все вокруг вдруг ярко осветилось. Загорелось все одновременно. Пылающая дорожка с огромной скоростью вдруг побежала через все помещение и исчезла под дверью. Помещение наполнилось удушливым дымом.

Толстяк, схватив какое-то покрывало, стал хлестать им пламя, но оно разлеталось в разные стороны и разгоралось еще сильнее. В это время Владлен и Кердык бросились к привязанным. Первыми отвязали Антона и Дашу. Пламя, обжигая лица и руки, уже бушевало вокруг них. Потом они вместе отвязали Максима и Николая.

Между тем тучный директор музея покойников, размахивая покрывалом, метался в огне. Но вдруг, взвыв как-то особенно жутко, толстяк бросается к двери, распахивает ее. Антон видит в открытую дверь зал с застывшими мумиями — туда бежит дорожка огня… Многие экспонаты уже охватило пламя, они, как живые, причудливо шевелятся в огненных бликах, приходят в движение, разводят полыхающими руками, поворачивают головы; оживая, потягиваясь после долгого сна… С утробным воем, размахивая над головой горящим покрывалом, обезумевший толстяк устремляется в зал. Последнее, что видит Антон, — это мечущегося среди полыхающих экспонатов толстого человека.

Кто-то хватает Антона за руку и тащит в другую сторону.

— Фома! Слышишь ли ты меня, отец уродов?!! — вдруг слышит он сквозь шум огня трубный раскатистый голос Ивана Ивановича.

На ходу Антон оборачивается и видит охваченное огнем огромное тело Сасипатрова, мечущееся среди других горящих тел. И словно откуда-то сверху сквозь гудение пламени, дым и грохот доносится вдруг какой-то нечеловеческий каркающий голос:

— Слышу!!!

Или это только почудилось Антону в шуме огня.

Вверх по ступеням в клубах дыма Антона выволокли во двор, он кашлял, хватал ртом чистый воздух. Сзади раздался мощный взрыв, в следующее мгновение их обдало жаром — это взорвалась бочка с бензином.

— Ну, все живы? — спросил Сасипатров-старший, похлопывая каждого по плечу.

— Никого оживлять не придется? — поинтересовался Сосипатров-младший, руки за спину прохаживаясь между всеми и заглядывая в унылые почерневшие лица.

— Вовремя мы успели, — сказал Сасипатров-старший. — Иначе оживлять бы точно пришлось. — Ну ладно, пойдемте — скоро милиция приедет. А нам она зачем?

Говорить никому не хотелось: после перенесенного ужаса хотелось молчать, да и передвигать ноги было трудно. Они обошли дом и через проходную парадную вышли на набережную Мойки.

Сразу из всех шести окон подвала, где располагался музей, било пламя: сухие экспонаты горели хорошо. Черный дым от человеческих тел поднимался по стене вверх, к небу. Жители дома с грохотом захлопывали форточки, но от едкого дыма было не уберечься — он проникал сквозь щели, через вентиляцию, сочился сквозь перегородки…



Спасенные перешли проезжую часть и остановились на другой стороне возле чугунной решетки. В зрелище пожара была какая-то магия и притягательность, хотелось смотреть и смотреть на него, не отрываясь.

— Теперь оживлять будет некого, — проговорил Сасипатров-старший, с сожалением цокнув языком.

— Ну и черт с ним, все равно ни одного не оживили, — сказал Сасипатров-младший. — О, «скорая», кажется, едет, — увидев на другой стороне канала блеск синего огонька. — Не люблю я врачей… Особенно психиатров.

Они повернулись и зашагали прочь от горящего здания.

— Как говорится, эрари хуманум эст. — Рядом с ними стоял мужчина с большими закрученными, как у Чапаева, усами, в щегольской рабочей спецовке и мотком проволоки на плече. — Здорово горит. Тяга хорошая.

В мужчине Антон узнал своего спасителя, электрика из морга.

— О! Здравствуйте, — почему-то очень обрадовался он, тряся его руку.

Электрик, присмотревшись, тоже его узнал.

— А вы оттуда, что ли? — оглядев их с ног до головы, спросил он.

— Оттуда, а откуда же? — злобно проговорила Даша, отворачиваясь и пытаясь изо всех сил очистить грязной рукой свою замечательную куртку от сажи, ей было неприятно в таком обгорелом виде представать перед незнакомым мужчиной, пусть даже и электриком.

— А у меня тут халтура. Президент приезжает, попросили свет на Дворцовой площади провести. — Электрик поправил моток проволоки на плече. — Как говорится, омниа мэа мэкум порто. Ладно, пойду.

Электрик повернулся и зашагал по набережной в сторону Дворцовой площади.

— Какие вы грязные! — воскликнула Даша, старательно отряхивая куртку. — Пойдемте к нам, там хоть помоемся.

В течение нескольких следующих дней весь следственный отдел тринадцатого отделения милиции Центрального района трудился не покладая рук. Как установила следственная бригада, возгорание произошло из-за неисправной проводки, по перегородкам огонь быстро распространился по всем помещениям музея. На месте пожара в музее восковых фигур не было найдено ни единой сгоревшей восковой фигуры, но зато обнаружено 1056 останков обгоревших человеческих тел. Такую скученность людей в одном месте объяснить было невозможно, хотя и высказывались десятки предположений. Но самым невероятным было то, что никто не заявил о пропаже близких и не было опознано ни единого тела. Служительницы музея не смогли дать вразумительного объяснения случившемуся. Исчез только директор музея. Среди покойных его не опознали, сослуживцы утверждали, что он собирался уезжать в кругосветное путешествие, но фамилии его в списках отъезжающих из страны не значилось. Об этом происшествии промолчала даже желтая пресса, опасаясь быть непонятой. Уж слишком невероятными были последствия происшествия. История эта обросла огромным количеством слухов и фантазий. Говорили и о террористах, согнавших несчастных в одно помещение и взорвавших их поясом, о массовом самоубийстве членов тайной патриотической организации какой-то малой народности, поговаривали черт знает что и о сексуальных меньшинствах, черт знает как причастных к этому происшествию… Ну и, конечно, о фашистах. Куда же теперь без них?

Но самым правильным, просто-таки в точку, было высказывание сантехника ЖЭКа, которому поручили менять трубы в обгорелых помещениях.

— Ну уроды! — сказал сантехник, озирая последствия пожара. — Чего устроили! Вот уроды!

Этот пожар в музее, унесший самое большое число жизней, можно было считать самым жертвенным и самым загадочным из всех за трехсотлетнюю историю Петербурга.

— Если он не согласится, тогда мы можем сами, — продолжала говорить Даша, повернувшись к Антону, которого она держала под ручку. Сзади шли Максим с Николаем.

Был вечер спустя три дня после известных событий. Белые ночи уже заканчивались, на улицах горели фонари. Они подошли к зданию, в котором располагался морг. Дверь его вдруг открылась, и оттуда стремительно вышел маленький пузатый человек в голубой курточке; обернувшись, он прокричал в открытую дверь: