Отец монстров

Я подошел к телефону и, подождав пятого звонка, снял трубку.

— Ну, — как бы лениво сказал я: мол, мне до фени, что ты там говорить собираешься, — давай.

При первых же оскорблениях я собирался положить трубку на стеклянную поверхность журнального стола — я так делал всегда, как только он начинал зачитывать свой текст.

— Дядя Сережа, это вы? — Я не сразу сообразил, кто говорит. — Я вас не разбудила?

Это была Марина, соседка с верхнего этажа.

— Правильно, что разбудила, а то паршивый сон снился, — сказал я, подавляя зевок.

— Можно я к вам зайду?

— Когда? — не понял я. — Уже двенадцать ночи.

— Да я знаю, но мне очень нужно.

— Что-нибудь случилось, Марина?

— Случилось, — проговорила она шепотом.

Я понял, что она прикрывает рукой трубку.

— Ну тогда, конечно, заходи.

Спросонья я не сразу понял, что голос у Марины встревоженный. Они с матерью жили через два этажа надо мной. Мать Марины — Татьяна Владимировна — работала судьей в прокуратуре и несколько раз приводила меня на закрытые судебные заседания, когда я собирал материал для новой книги. Марине было восемнадцать лет. Закончив школу, она так и не поступила в вуз и годик решила передохнуть. Отдых затянулся еще на год. Мать всячески старалась устроить ее в высшее учебное заведение, но все оказалось бесполезным — любовь Марины к свободе было не преодолеть.

Я открыл на звонок.

— Ну заходи, неформалка. Что случилось?

На девушке был брючный костюм с невероятно клешеными брюками, башмаки на высоченной «платформе». На плече рюкзак весь в наклейках и нашлепках с надписями, одна из них мне особенно нравилась — «Смерть попсе!» — и череп, пробитый здоровенным железным гвоздем. Фиолетовые с оранжевыми вкраплениями волосы были растрепаны, или такая прическа. В ушах поблескивали сережки по три в каждом ухе, хорошо еще в носу не было… Черт поймет это новое поколение! Несмотря на всю эту мишуру, я сразу заметил, что она встревожена и бледна.

— Маму похитили, — сказала Марина, шепотом кладя рюкзак на стул в прихожей.

— Что значит «похитили»? — тоже почему-то перейдя на шепот, спросил я.

Меня вдруг бросило в жар. «Началось», — почему-то пронеслось в голове, хотя что «началось», ответить я бы не смог. Но я будто бы ждал этого… Давно ждал. Уже много лет. Столько, сколько пишу свои романы, в которых с героями происходит черт знает что! Ждал подсознательно и боялся тоже подсознательно.

— Проходи, — проговорил я, проглатывая сухой ком.

Мы прошли в гостиную, Марина уселась за стол, я сел напротив. Некоторое время она молчала, глядя куда-то в сторону. Я тоже молчал, давая девушке время собраться с мыслями.

— У вас курить можно? — спросила она, доставая пачку сигарет.

Я встал, достал из горки хрустальную пепельницу и молча поставил перед ней. Курить у меня, конечно, было нельзя. Сам я бросил лет пятнадцать назад, но я понимал, что сейчас в этой мелочи ей нельзя отказывать.

— Ты успокойся, — проговорил я почему-то взволнованно, — а потом рассказывай.

Меня очень обеспокоило ее сообщение. Пожалуй, я волновался сейчас больше ее.

— Да я спокойна уже, — проговорила Марина, выпуская струйку дыма.

— Так кто маму похитил? — спросил я, внимательно глядя на девушку. Что-то меня настораживало в ее виде, манере поведения… но я не понимал что.

— Черт их знает! Два дядьки каких-то — один лысый, на Шнура похож, второй кучерявый…

— На какого шнура?

— Вы чего, дядя Сережа, Шнура не знаете? — Она сморщила презрительную мину. — Певец клевый… Уж я никак не думала, что вы, писатель, и Шнура не знаете. — Она брезгливо сложила губки, и мне стало вдруг стыдно, что я не знаю какого-то Шнура.

— Да подожди ты про Шнура. — Я придвинулся ближе к столу. — Ты давай все по порядку рассказывай. Какие дядьки, откуда взялись.

— Да я сама не знаю, что за дядьки. В последнее время мама стала нервная какая-то — орет все время. На работе у нее неприятности были, что ли. Она, наверное, догадывалась, что они за ней придут, потому что вчера мне говорит: «Ты, Марина, если что, залезай в тайник и тихо сиди, что бы ни случилось. А потом, когда все утихнет, беги к дяде Сереже с восьмого этажа, он знает, что делать…»

— Я знаю, что делать?! — изумился я. — Откуда?!

— Ну мама так сказала, — пожала плечами девушка. — Я-то при чем.

Она стряхивала пепел в пепельницу, но попадала в нее нечасто, пепел падал на стеклянную поверхность стола. Но это вопреки всему меня не раздражало.

— Но почему ко мне?! — Я недоуменно пожал плечами. — В милицию нужно было звонить.

— Да я звонила, — грустно сказала девушка. — Они уже приезжали — все осмотрели, записали и уехали. Вот я к вам, как мама велела, и пришла. Она сказала, что вы знаете, что дальше делать.

— Да не знаю я ничего. — Это начинало меня раздражать: мало у меня своих заморочек — мне вон роман писать нужно, договор с издателем уже заключен…

Я встал от волнения, но тут же сел. Марина посмотрела на меня внимательно и затушила сигарету в пепельнице.

— Тогда, может, она вам передать не успела, — пожала плечами девушка. — Странно, конечно.

— Чего передать?! Ты расскажи подробно, как все произошло.

— Ну вот я и говорю. Мама велела мне спрятаться в тайник, как все начнется…

— «Все» — это что? — перебил я.

— Да я и сама еще не знала. Но тайника этого я жуть как боюсь. Он у нас за ковром, небольшая такая комнатка. Его если не знаешь, не найдешь. Но я маме-то, конечно, пообещала, что спрячусь в нем, а сама думаю: нет уж, фиг!.. У нас там барабашка живет. Он там храпит и постукивает.

— Какой барабашка?

— Ну вы чего, дядя Сережа, и барабашку не знаете?! — Девушка изумленно вскинула брови. — Ничего себе писатель!

— Ты давай эрудицией не блистай — то Шнур, понимаешь ли, то барабашка…

— Ну это же домовой обыкновенный. Он у нас уже лет десять живет. Все тырит из комнаты, а потом мы вещи свои в этом тайнике находим, а он…

— Да понял я, понял, — нетерпеливо перебил я. — Давай про барабашку и инопланетян в другой раз поговорим. Ты мне суть излагай.

Говорить с девушкой было сложно — она меня нервировала. Нервировало в ней все: и этот вид, и манера держаться, и цвет волос… Ну, словом, нервировала!

— Я же сначала, как вы просили. Так вот сегодня в девять где-то вечера звонок в дверь. Мама в глазок посмотрела, ко мне бросается, хватает в охапку и в тайник запихивает. Я даже опомниться не успела. Тихо, говорит, сиди, иначе убьют, а за меня не беспокойся, иди потом к дяде Сереже с восьмого этажа. Ну я как дура сижу в этой каморке папы Карло, от ужаса чуть не поседела. — Девушка отодвинула от себя пепельницу. — В комнатушке этой есть щелка, и если вбок смотреть, то видно, что в левой части комнаты происходит.

Входят два дядьки — один лысый, на Шнура похожий. Он и говорит: «Где документы?» Мама как-то так сразу испугалась, побледнела. «У меня, — говорит, — их нет». Тогда другой говорит: «Ну чего с ней разговаривать, отведем к нам в офис, там она быстро заговорит». Они взяли маму под руки и вывели из квартиры.

— И мама не сопротивлялась?

— Нет, абсолютно спокойненько пошла.

— А ты, значит, так и сидела в этой потайной комнате?

— А чего мне было делать! Я там от ужаса пошевелиться боялась. И вообще я больше барабашку боялась, чем этих мужиков, — повела плечами девушка. — Как они ушли, я в милицию позвонила, а потом к вам вот спустилась, как мама велела.

Пока Марина рассказывала, я вспоминал мою последнюю встречу с ее матерью, случившуюся три дня назад на лестничной площадке. Тогда Татьяна Владимировна, женщина лет пятидесяти пяти, выглядела действительно растерянной. Она сказала, что у нее имеются сведения, которые меня как литератора могут заинтересовать. Обещала зайти, но, как видно, не успела.

— А что сказали милиционеры?

— Чего они могут сказать? Сказали, что будут искать.

— Слушай, Марина. Я, конечно, понимаю, что тебе мамины дела до фени, — начал я. — Но, может быть, она говорила что-нибудь тебе о них в последнее время?