Страница 58 из 59
Знаменитый Тодармал, главный вельможа при дворе, сказал:
– Бирбал! По-моему, сперва надо осмотреть те места во дворце, куда одному вам входить дозволено.
– Да я уж давно все осмотрел. Сил моих не стало искать в одиночку, вот я и завел с вами этот разговор.
Тут заговорил поэт Ганг:
– Велико было мое желание увидеть падишаха, и вот вчера я встретил его.
Словно дождем смочило засохшую траву – выпрямились вельможи, подняли поникшие головы, глаза у всех заблестели!
– Где вы видели падишаха? – спросил Бирбал.
– Он спал в комнате бегумы Диларам, – ответил Ганг.
– Так. Бегума заманила и полонила своей любовью падишаха. Жди его теперь в дарбаре! – проговорил с тоской Бирбал.
– Головой рисковал, чтобы проведать, где он, – рассказывал поэт Ганг. – А уж вытянуть его оттуда – дело непосильное.
– Только одному человеку оно под силу, славному поэту Гангу, – подзадорил Бирбал.
– Братец, то будет не простое благодеяние, – добавил другой советник. – Бессмертной станет слава того, кто уведет оттуда падишаха. Ведь этим сотворит он благо для бессчетного числа людей. Не медлите, беритесь за дело.
– Куда как хорошо решили! – с досадой отозвался поэт. – Вы, как видно, хотите моей погибели.
Ханханан покуда помалкивал, но увидел, что Ганг увиливает, и вставил свое слово:
– Почтеннейший! Для вас в этом деле ничего опасного, нет. Может, падишах и рассердится, но как увидит вас – устыдится, отойдет.
Ганг, однако же, не сдавался:
– А козни бегум? Озлятся они на меня да наплетут невесть что падишаху, а ему ведь и казнить меня недолго. Что тогда будет с моей семьей, с детишками? Слезами изойдут, без смерти умрут. Вытянуть падишаха из гарема не легче, чем схватиться с тигром.
– Надо сейчас вызволить падишаха из гарема. А уж больше он не попадет под власть бегум. Дивлюсь я, как это они его заманили и опутали, – увещевал поэта Бирбал.
Долго еще уговаривали Ганга советники, пускали в ход и похвалы и лесть, Не мог поэт больше упираться.
– Все вы сговорились против меня. Знать, пришел час класть голову на плаху. А если поднимется надо мной меч палача, встанет ли кто на мою защиту? – голос у Ганга задрожал.
– О лучший из поэтов! – заговорил Бирбал. – Мы все станем просить за вас. Неужто мы не тронем сердце падишаха?
Сдался на уговоры вельмож поэт Ганг. «Ладно, – думает, – не будет мне покоя, пока не выманю падишаха из гарема».
Обрадовались придворные и на радостях дали обет принести господу благодарственную молитву.
Теперь вся забота легла на Ганга. «Коли взаправду одному мне это дело исполнить суждено, то нечего мешкать, – рассуждал он сам с собой. – Сегодня же все и сделаю. Ведь это – царский двор, доносчиков полным-полно, проведают бегумы про наш сговор – тогда все пропало! Так упрячут падишаха, что я и не доберусь до него. К тому же и поэт один советовал:
Верными были мысли Ганга. Хорошо, уж так хорошо знал он тайны шахских жен, как никто другой. Ведь он был поэтом, ему ли не знать женское сердце!
Ганг дождался ночи, переоделся и принял обличье страшного ракшаса. Еще днем велел он сшить себе длинную черную чадру и высоченную черную шапку. В полночь Ганг укутался в чадру, надел шапку, привязал за петлю к руке толстую палку и вышел из дому. На другой руке висели четки. Лицо его закрывала маска ракшаса.
Крадучись, пробирался поэт по переулкам. Вот и ворота сада, окружающего гарем. Ганг остановился в раздумье. «Если я войду через главные ворота – сразу же налетят стражники, – подумал он. – Лучше пройду через потайную калитку».
Шла четвертая, ночная стража. Из одного окошка падал тусклый свет. Прокрался Ганг поближе и увидел: падишах вышел из отхожего места и теперь мыл руки, полоскал рот.
Со всех сторон его охраняли караульщицы. «Конечно, у падишаха тут одни утехи да радости, – думал Ганг. – Ну кто станет бросать райские услады ради мирских треволнений? Найдется ли такой подвижник? Помешай падишаху наслаждаться – и поплатишься головой. Но что делать? Раз обещал, отступаться нельзя. Долг исполнять надо. Воздаяние в руках всевышнего».
Укрепил Ганг свой дух такими рассуждениями, подошел к окну и гаркнул изо всех сил:
– Эй, падишах! Ты себя человеком считаешь, а сам валяешься без памяти. Люди, со стороны глядя, зовут тебя жеребцом и ослом! Есть еще время, опомнись, ступай отсюда прочь!
Прокричал поэт эти слова и пустился наутек. Бежал что есть духу, ни один быстроногий бегун его не догнал бы.
А падишах крикнул в ярости:
– Эй, кто там! Убить нечестивца сей же миг!
Бедный Ганг хоть и бежал со всех ног, не миновал все же рук стражников, Изловили его, узнали да смекнули, что неспроста он в гарем пробрался. Кабы простой был вор, они бы его сразу пристукнули, а убьешь поэта – наживешь беды, чего доброго и жизни решишься. И заперли стражники Ганга в темницу.
Падишах, весь красный от гнева, вышел из дворца. Никак бегумы не могли его удержать – он и слушать ничего не хотел. Ганговы клички: «Жеребец, осел» – жгли ему душу.
Рассердились бегумы на придворных за эту проделку, ругали и кляли их по-всякому. Одно их утешало: поймали того, кто увел падишаха из гарема, и теперь, конечно, казнят. «Вот, теперь всем памятно будет, что ждет наших злопыхателей», – говорили они меж собой.
А вельможи и радовались и печалились. Как же: падишах освободился из сетей бегум, зато поэт Ганг попал в беду.
На другой же день падишах велел глашатаям возвестить о своем возвращении. Народ возликовал, а злоумышленники убоялись начинать бунт.
Шли на дарбар вельможи, шли чиновники со всех концов города, шли люди из народа. Грозный, с нахмуренным челом, восседал на троне падишах. Сегодня впервые за десять месяцев народ увидел падишаха. Придворные делали ему салам и по чинам садились на места. Никто не смел взглянуть государю в глаза, головы у всех были опущены.
Солдаты привели поэта Ганга. На нем было то же платье, что ночью, руки связаны.
Вазир и советники дивились на его вид. В душе они молили бога за поэта. Каждый хотел за него заступиться, ждали только подходящей минуты.
Падишах не узнал Ганга в диковинном наряде и маске чудища.
– Что это? Злой дух, ракшас, чудовище?
«Настал мой час», – подумал Ганг и отвесил падишаху низкий поклон. Тут высокая шапка с маской свалилась и открылось его лицо.
– Ганг! – вскричал падишах. – Как посмел ты войти в мой гарем? Смертная казнь – вот кара за твою вину.
А несчастный поэт стоит со связанными руками, слова вымолвить не может.
Услышал палач слова падишаха, выхватил из ножен меч и шагнул вперед. Ганг стал считать свои последние минуты. Поглядел он на вельмож, глаза с одного на другого переводит и всех о помощи взглядом и знаками молит. Да все боятся за собственную жизнь, где уж там помогать ему. Даже глаз на Ганга поднять не смеют. Падишах приметил и взгляды и знаки Ганга и не утерпел:
– Ганг! Ты что за представление тут разыгрываешь? Дарбар это или театр?
Не мог больше Ганг терпеть. Черная неблагодарность вчерашних друзей-советчиков колола его, словно острое копье. Чего только они не сулили вчера – готовы были усадить его на колесницу и живым в рай поднять, а теперь никто даже глазом не поведет в его сторону! Будто и не знают, что его ждет! «Уж если мне помирать приходится, проучу я их за вероломство, чтобы вперед неповадно было», – подумал Ганг, кивнул на вельмож и ответил падишаху:
– Владыка мира! Из-за этих вельмож, из-за их хитрых козней попал я в такую беду. Это они во всем виноваты.
И он поведал падишаху про тайный совет, про то, как его уговаривали да подстрекали.
Рассказ поэта удивил и потешил падишаха. Что ж, выходит, вчера советники обещали спасти Ганга, а сегодня, видите, и не пикнут. Очень смеялся Акбар.