Страница 52 из 85
Сев в машину, я помчался по Наканодори в сторону Синдзюку, высматривая подходящий переулок, в который можно было бы свернуть. Легкий всплеск восторга, вызванный знакомством со студенческим симфоническим оркестром, быстро угас. В остававшиеся до собрания два часа я решил заняться делом неинтересным и нудным, которое я откладывал со дня на день, а именно подбором проверочного маршрута. Дальнейшие проволочки грозили неприятностями…
Разведчики всех стран, выходя на встречу с агентом, тщательно проверяют, петли за ними слежки. И только, наверное, в советской шпионской службе эта важнейшая мера предосторожности считалась формальной, ненужной и весьма обременительной.
Требования к этому маршруту общеизвестны и одинаковы во всех разведках мира: он должен заставить слежку, если она есть, проявить себя, и потому изобилует множеством неожиданных поворотов и всевозможных маневров с использованием узких переулков и развилок улиц. Висящая у вас на хвосте машина вынуждена повторять ваш маршрут с уготованными для него ловушками.
Японская столица дает полный простор для такой проверки, ибо лабиринтов в ней предостаточно. Но углубляться в них произвольно вы не имеете права: маршрут должен быть заучен наизусть, нарисован на карте и утвержден руководством резидентуры Только после этого вы сможете пользоваться им время от времени.
«Что же в этом плохого? — спросите вы. — Это свидетельствует о заботе резидентурного начальства о вашей безопасности…»
Дело в том, что вся кропотливая работа по определению такого маршрута, многократное опробирование его неизбежно привлечет внимание контрразведки, демаскирует его. Ведь во всех наших машинах установлены какие-то полицейские датчики, и КГБ известно об этом. Поэтому и запрещается разведчикам говорить в автомобиле на шпионские темы. Однако выезжать на проверочный маршрут в этом же автомобиле КГБ разрешает, хотя не надо быть инженером, чтобы догадаться о возможности датчиков сигнализировать и об этом.
Электронный датчик с предельной точностью вычерчивает ваш маршрут на зеленом экране компьютера, установленного в отделе общественной безопасности Токийского полицейского управления. Если этот маршрут будет возникать на нем снова и снова, у полиции, во-первых, не останется никаких сомнений в том, что вы разведчик, потому что ни одному нормальному советскому человеку не придет в голову без конца ездить по одному и тому же маршруту, причем пролегающему по самым узким и неудобным переулкам.
Во-вторых, зная ваш маршрут, полиция может ждать вас в самом конце его, когда, уверенный в отсутствии слежки, вы собираетесь встретиться с агентом.
И действительно: все советские разведчики, как правило, никогда не видят за собой наружного наблюдения (так именуется в КГБ хвост, слежка), когда проезжают в сотый раз по отработанному маршруту, и потому считают его очень надежным.
Я сразу понял, что такая практика подготовки маршрутов самоубийственна для разведчика, и поэтому, когда мне надо было всерьез проверить, нет ли за мной слежки, въезжал в густую сеть переулков неожиданно и всегда с какой-нибудь другой улицы.
Однако это было серьезным нарушением правил КГБ. Метод свободной проверки разведчика был запрещен, поскольку он в этом случае неизбежно проходил мимо полицейских будок, которые в Токио торчат на каждом шагу. Считалось, что полицейский может увидать машину советского разведчика и сообщить об этом в контрразведку.
У меня это сразу вызывало сомнение. Я начал специально проезжать на автомобиле мимо полицейских будок, наблюдая за реакцией их обитателей. Ни один полицейский даже не взглянул в мою сторону!
Все они были заняты своими прямыми обязанностями: что-то писали за столом, разговаривали с посетителями, но даже если и стояли в дверях, то смотрели больше не на проезжую часть, а на тротуар. Их интересовали люди, а не машины, для которых имеется своя, дорожная полиция. На мой автомобиль они не обращали внимания — хотя бы потому, что на нем не было написано, что он принадлежит КГБ.
Все это означало что принцип проверочных маршрутов, провозглашенный в токийской резидентуре КГБ, был ошибочным. В нем ощущался низкий профессионализм управления «К».
Впрочем, и в этом у него была своя хитрость. Подготовке маршрутов в резидентуре придавалось большое значение. Каждый из них нужно было вычертить на прозрачном листе пластика, наложенном на огромную карту Токио. После этого управление «К» фотографировало маршрут и подшивало в дело. Но если потом с разведчиком случалось что-то неприятное, например его арестовывали на встрече с агентом или засвечивался в японской прессе, управление «К» тотчас извлекало фотокопию его маршрута и заявляло, что разведчик нарушил маршрут и оказался неподалеку от полицейской будки. И вся вина за провал взваливалась на разведчика, а начальство и само управление «К» выступали теперь в роли не ответчиков, а судей…
До сего дня мне удавалось оттягивать разработку проверочного маршрута. Но сейчас я по всему чувствовал, что терпение начальства иссякло, оно начинает сердиться и, как водится в КГБ, что-то подозревает Поэтому именно сегодня я решил заняться этим злополучным проверочным маршрутом исключительно ради ублажения начальства. Кстати, и в этом проявилась парадоксальность работы советского разведчика, поскольку проверочный маршрут должен был уберечь меня не от японской контрразведки, а от гораздо более опасной для меня советской. А уж с японской я как-нибудь разберусь сам…
Настроение у меня было неважное от сознания бессмысленности, ненужности этого занятия. Но предстоящая поездка по потаенным местам моего любимого Токио скрашивала тоску.
Отъехав от университета Мэйдзи почти до вокзала Синдзюку и обогнув его, я добрался до района Син-Окубо и по улице Окубодори спустился к Иидабаси.
Окубодори вполне подходит для проверочного маршрута: она длинная, узкая, и рядом с ней нет параллельных улиц, где могла бы спрятаться следящая за вами машина.
Естественно, на Окубодори имеется несколько полицейских будок. Каждый раз, обнаружив таковую, я возвращался и находил способ объезда по кривым, узким переулкам. Машина двигалась медленно, для того чтобы развернуть ее, приходилось много раз подавать то немного вперед, то назад, вызывая удивление прохожих. Они не могли взять в толк, для чего это я забрался туда, вместо того чтобы ехать по нормальной дороге, как и все другие шоферы.
Ощущая, в каком глупом положении нахожусь, я утешал себя тем, что деваться мне все равно некуда: если хочешь работать в Токио, надо подчиняться бюрократическим порядкам резидентуры…
Я старался превратить этот дурацкий проверочный маршрут в увлекательную поездку по Токио, отдохнуть на его тихих маленьких улочках от суеты и шума крупных магистралей. Окубодори вывела меня в Иидабаси, где я облегченно вздохнул полной грудью, словно попал домой.
Этот старинный район Токио — Иидабаси, Кудан, Канда, с его белыми стенами императорского дворца, окруженного рвом, наполненным водою, храмом Ясукуни в окружении сакур, с кварталами букинистических магазинов, — удивительно дорог мне не только тем, что до сих пор хранит в себе аромат эпохи Мэйдзи. Он напоминает мне и о безвозвратно ушедших годах юности. Именно здесь, на тихих старинных улицах, и началось мое знакомство с Японией, когда в далеком 1974 году в парке Коракуэн проходила выставка «-Советская Сибирь».
Я был тогда двадцатилетним студентом Института восточных языков и работал на этой выставке переводчиком. КГБ и там строго следил за всеми нами, и выходить в город по одному не разрешалось. Рядом должен был обязательно находиться какой-нибудь советский соглядатай-напарник. Но старинные переулки так волновали и манили меня, что я убегал гуда один, нелегально, и долго бродил, вдыхая волнующий аромат истинной, старинной Японии и хоронясь от случайной встречи с кем-либо из персонала выставки: все эти люди, как я потом доподлинно узнал, были агентами КГБ…
Добравшись на машине до Иидабаси, я решил отдохнуть и несколько минут погулял по просторному и в тот день пустовавшему стадиону, наслаждаясь тишиной, чистым прохладным воздухом. Однако в мыслях своих я то и дело возвращался к странному демаршу Алексея.