Страница 1 из 12
Наталья Борохова
Личная жизнь адвоката
Глава 1
В домашнем кабинете профессора Винницкого царил полумрак, несмотря на две зажженные настольные лампы, свет которых падал главным образом на рабочий стол. Среди вороха книг и журналов восседал сам ученый муж, сооружая своими руками странную конструкцию, состоящую из костей. Профессор щурился, прилаживая к тонкому металлическому каркасу многочисленные позвонки. Мелкие детали норовили то и дело упасть на пол, затеряться в беспорядке на письменном столе, что было немудрено. Кусачки, клей, скотч, тюбики с краской, ножницы и прочие нужные предметы путались под руками, и профессор время от времени отпускал в адрес своих неодушевленных помощников беззлобный комментарий. Ругаться он не любил и не выносил, когда в его присутствии кто-нибудь выражался слишком круто. Он относил себя к старой школе ученых и не признавал никаких иных авторитетов кроме научных. Бытовых проблем для него не существовало в принципе, поскольку они всецело лежали на плечах его жены. Профессору можно было дать все шестьдесят, а то и больше, а все по причине круглой, сгорбленной спины, испорченной многочасовым сидением за письменным столом. Седые, неряшливо причесанные волосы и бородка тоже добавляли ему возраста, и шустрый подросток, уступающий ему место в автобусе со словами: «Садитесь, дедуля!», бывал немало ошарашен, заметив под кустистыми бровями насмешливые молодые глаза. Профессору было всего сорок восемь, но об этом знала разве что его жена. Все ее попытки облагородить внешний вид супруга имели временный успех, поскольку уже через день после посещения салона красоты все возвращалось на круги своя.
Вот и сейчас Милица Андреевна стояла рядом, как грозный страж, и с неудовольствием взирала на творческий беспорядок в кабинете ученого. Она слишком хорошо знала, как сложно оттереть поверхность румынского стола от клея и какие царапины оставляют на дереве металлические инструменты. Обычно она редко сдерживала себя, чтобы не устроить проборку мужу, ведь чудесный гарнитур из каталога, как, впрочем, и многие другие вещи в доме Винницких были приобретены на ее деньги. Она крутилась как белка в колесе, заведуя автосалоном по продаже дорогих машин, получала неплохую прибыль, а возвращаясь домой, не успев перевести дух, погружалась в пучину бытовых проблем. Она контролировала сына, принимала гостей от прислуги, требовала, чтобы ее указания исполнялись в точности. Профессор не был ей в этих делах помощником. Он так и остался большим ребенком с толстыми книжками, грезящим о каком-то научном открытии, которое скоро перевернет мир. Сказать по правде, она и сама когда-то верила, что муж получит Нобелевскую премию и она отправится с ним в Стокгольм разделить радость победы. Но годы шли, стены кабинета покрывались многочисленными дипломами, но международное признание все как-то обходило ученого стороной.
Сегодня Милица Андреевна зашла в кабинет мужа не за тем, чтобы принести ему чай, и даже не для того, чтобы поинтересоваться, как продвигается его новая научная работа. Ей нужно было поговорить с профессором на более земную тему, но для начала неплохо бы улучить подходящий момент. Ученый был занят своим злосчастным скелетом и обращал на нее внимания не больше, чем на книжный шкаф в углу.
– Знаешь ли ты, дорогая, что у кошки около двухсот сорока костей? – спрашивал он, ныряя под каркас, чтобы проверить, как скелет смотрится снизу.
– Не знала, но это в высшей степени интересно, – проговорила жена, не выразив голосом ни малейшего оптимизма. Она явно не была настроена ждать, когда ученый завершит сооружать из несметной кучи костей единую конструкцию. В их семье назревала драма, по сравнению с которой перспектива получения Нобелевской премии казалась ей сейчас не такой заманчивой, как раньше.
– Тебе правда интересно? – спросил профессор, имея в виду, конечно же, кошку, останки которой он сейчас склеивал с таким усердием. – Ученые до последнего времени полагали, что общий язык с этими чудными созданиями первыми нашли жители Древнего Египта около четырех тысяч лет назад. Считалось, что именно в древнеегипетском государстве появились первые домашние кошки…
Разумеется, кошка его интересовала куда больше, чем собственная жена, и это обстоятельство сильно огорчило Милицу Андреевну. Она вошла в кабинет мужа в новом костюме, выгодно обрисовывавшем ее крупную, статную фигуру, но он не обратил внимания ни на ее красоту, ни на обновку. Она была женщиной в самом соку, и ее возраст в сорок пять лет вряд ли являлся предвестником скорого увядания. Полная грудь, крутые бедра, широкоскулое лицо – кровь с молоком. Голос Милицы звучал весомо, и ей не было нужды кричать, для того чтобы ее услышали подчиненные. Все в ее жизни до недавнего времени находилось под жестким контролем. Но сейчас происходило нечто такое, от чего даже ее волевая натура испытывала неприятную растерянность.
– Антон, я хочу переговорить с тобой, и было бы лучше, если бы ты на время оторвался от своей работы. Это касается очень серьезных вещей, – она вдохнула в грудь побольше воздуха. – Наш сын в опасности!
Профессор взглянул на нее поверх скелета. Было видно, что мысли его остались блуждать в Древнем Египте.
– Артем болен? – спросил он, видимо считая, что это единственная причина, из-за которой стоит тревожиться.
– Можно сказать и так. Во всяком случае, ничем иным я не могу назвать его странное увлечение этой девицей.
– Девицей? – переспросил профессор.
– Да, девицей. Очнись, Антон! Речь идет о той самой особе, которую он постоянно притаскивает к нам домой.
– Значит, он все-таки не болен, – глубокомысленно заметил профессор, прилаживая к каркасу очередной позвонок. – Что плохого ты видишь в том, что он встречается с девочкой? По-моему, это вполне обычно для его возраста. Он уже не ребенок. Ему м-м… двадцать… э…
– Двадцать пять, – подсказала жена.
– Вот видишь, двадцать пять. Мы в этом возрасте, кажется, были уже женаты.
– Мы – это другое дело! – отрезала Милица. – Неужели ты не понимаешь, что он губит себя, связывая судьбу с безродной дворняжкой?
Профессор оторвал взгляд от скелета, и в его глазах мелькнуло что-то вроде иронии. О, Милица Андреевна хорошо знала это выражение! Так смотрели на нее его родители, заслуженные профессора старейшего университета страны, когда молодой, безусый Антон привел ее знакомиться с ними. Кто она была для них, юная простоватая девчонка с рабочей окраины? Она и говорить-то толком не умела, все больше молчала, чтобы ее деревенские «чо», «взаправду» не резали им слух. Они, конечно, не стали отговаривать их от женитьбы (тем более что Милица была уже на третьем месяце). Но этот их взгляд, жалостливый, снисходительный, даже какой-то брезгливый, как некоторые смотрят на бездомных собак, преследовал ее всю жизнь. Она окончила политехнический институт, а когда грянула перестройка, с головой окунулась в торговлю: ездила за товаром, сама стояла на рынке. Она трудилась до изнеможения, пока Антон корпел над своей диссертацией, тащила деньги в семью, надеясь заслужить их одобрение. Они ели суп из окорочков, не гнушались апельсинами, но «спасибо» говорили без малейшей теплоты, да и по-прежнему не впускали ее в их беседу. Да и о чем могли говорить с базарной торговкой университетские профессора? Почем нынче цены на югославские сапоги? Даже когда Милица Андреевна ушла с рынка и занялась мужским автомобильным бизнесом, в их сердцах не растаял лед. Но тогда она уже сама плюнула на этих «музейных экспонатов» и стала жить без оглядки на их научные авторитеты. Купила квартиру, потом машину и обстановку, возглавила автосалон. Всем вокруг она казалась жесткой и деловой, но в глубине души, прикрытой броней самодовольства, Милица так и осталась девчонкой, робеющей перед громкими научными регалиями. Вот почему она так безропотно несла на своих плечах заботу о супруге – ученом. Ей нравилось быть «профессорской женой», словно это отбрасывало и на нее отблеск элитарности. Но иногда (вот как сейчас!) взгляд Винницкого ставил ее на место.