Страница 65 из 69
На четвертом этаже слышалось урчание сохраняющего Вождя рефрижератора. Прозрачный холодильный шкаф, в котором лежало тело, был похож на мавзолейный саркофаг, но без специальных драпировок, украшений и подсветки Вождь смотрелся беззащитным и совсем не героическим. Белый и застывший, он напоминал кусок пломбира, приготовленный к нарезке.
— Мы будем оживлять его сейчас же, да, товарищи? — Краслену не терпелось.
— Сперва отогреем, — ответил Юбер. — Если оживить замороженным, он тотчас же умрет от переохлаждения.
Заборский открыл дверцу шкафа и отключил рефрижератор. Разрываемый на части любопытством и смущением, Кирпичников все же осмелился сунуть в шкаф руку и прикоснуться к величайшей пролетарской драгоценности. Вождь обжег холодом. Серый пиджачок стоял колом. Даже усы, даже знаменитая бородка клинышком были твердыми как камень.
— Сколько времени он будет размораживаться? — недовольно спросил Краслен.
— До утра, я думаю, как минимум, — ответил Гюнтер Вальд.
— Может, облить его кипятком? — предложил Кирпичников.
— Еще чего!
— Скажете тоже!
— Куда вы так торопитесь, Краслен? Несколько часов не играют никакой роли!
— Играют! — И Кирпичников рассказал то, что услышал от Джессики насчет оживления фашистских солдат. — Еще немного, и Шпицрутен войдет в историю как первый оживитель людей! Победа в войне будет ему гарантирована, а воскрешение Вождя уже не произведет никакого эффекта!
— В таком случае нам действительно надо поторопиться, — резюмировал Заборский. — Коллеги, может быть, воспользуемся холодной водой?
— Водопровод не работает! — напомнил Вальд. — До реки полчаса ходу, а у нас даже и ведер-то нет.
— В таком случае нам требуется подмога. Краслен, не откажите в любезности сбегать за товарищами по партии и заодно принести наш медицинский инструмент, — сказал Яков Яковлевич.
— Всегда готов! — отрапортовал пролетарий. — Сейчас сбегаю, одна нога здесь, другая там!
— Только постарайтесь не привлекать к себе внимания. Огласка нам пока что ни к чему. Если капиталисты что-нибудь заподозрят — не дай Труд, примут меры. Они ведь уже получили с коммунистов все, что хотели.
В прокуренной квартире Паттерсона, куда примчался Кирпичников, царили, несмотря на поздний час, оживление и амосфера праздника. Народу было так много, что из одной комнаты в другую надо было пробираться, помогая себе руками, словно в автобусе. Какие-то незнакомые Краслену люди обнимались с другими незнакомыми Краслену людьми, рыдали друг у друга на плече, радостно галдели. Даже Джессику в такой толпе народа он смог заметить далеко не сразу.
— Ленни, Ленни! — закричала негритянка. — Наконец-то! Давай к нам! Вот, познакомься! Это мой старший брат Джулиан! Он провел в застенках целый год, бедный мой братишка…
Высокий негр лет тридцати с тонкими бровями и лицом киноактера протянул Кирпичникову руку.
— Кирпичников! Сколько лет, сколько зим! — закричал невесть откуда взявшийся Джордан. — Дай-ка обниму тебя, дружище! Это правда, что сказала Джессика?
— А что она сказала?
Джо не успел пояснить: Краслена ухватили за рукав и потащили в другой конец комнаты. Сэмми, Бакстер и Бейкер наперебой знакомили его со своими вышедшими из тюрьмы приятелями, рекомендуя как отважного борца за справедливость, гениального мыслителя, профессора, врача, реаниматора, а также красностранца. Наконец Кирпичникова подвели к седому бородатому субъекту в коверкотовом костюме цвета пыльного асфальта.
— Джонсон! — представился тот.
Краслен несмело пожал вождю ангеликанских коммунистов руку и, встретившись взглядом с его умными, спокойными глазами, неожиданно смутился:
— Очень… рад… знакомству…
— Взаимно, уважаемый Кирпичников! Я тоже очень рад знакомству с вами. И тому, что оно случилось сейчас, а не раньше, не правда ли? — И Джонсон рассмеялся.
— Я виновен, я допустил преступную беспечность, я не развил в себе классовое чутье достаточно для того, чтобы разоблачить врага, однако обещаю вам, товарищ Джонсон…
— Полно, полно, друг мой! Буеров уже наказан, а вы вполне доказали свою приверженность прогрессивным идеям! В вас никто не сомневается! Ну же! — Ангеликанец похлопал Кирпичникова по плечу. — Кстати, где ваши спутники и как обстоит дело с передачей тела?
— Я как раз в связи с этим… — Краслен обернулся. — Ах вот вы где, Паттерсон! Как у вас с ведрами?..
Глубокой ночью те из манитаунцев, кому не спалось или попросту негде было ночевать, могли наблюдать странную картину. Длинная, не в одну сотню метров, цепочка людей, черных и белых вперемешку, начиналась у реки и уходила куда-то вдаль. По рукам ходили чайники, кофейники, кувшины и кастрюли. Люди улыбались друг другу и хором, кто тише, кто громче, напевали какой-то марш. На вопросы зевак о том, чем таким они заняты, добровольцы отвечали, что вода идет на хлебное производство, открытое на бывшей фабрике Памперса после того, как оттуда вынесли тело главного коммунистического вождя. Многие прохожие не только одобряли предприятие, но и даже предлагали свою помощь.
— Отмякает, — констатировал Заборский, ощупывая Вождя. — Ноги ничего, а вот голова еще твердая. Да и вода тут уже ледяная! А ну, переложим!
Тело вытащили из бадьи для молочной смеси и переложили в соседнюю, только что наполненную речной водой комнатной температуры, — на этот раз вниз головой. Весь пол месильного цеха был залит, рукава коммунистов намокли. С ветхого костюмчика Вождя лилась вода. Перед размораживанием его не сняли: не из пошлой мещанской стыдливости, разумеется. Просто застывшее тело раздеть было невозможно. Даже старомодные очки примерзли к переносице руковода намертво.
К тому времени, как предводитель красностранской революции окончательно отогрелся, а ученые приступили к операции по удалению убившей его пули и починке внутренних органов, была уже глубокая ночь: часа три, а то и больше. Спать Краслену, тем не менее, не хотелось. Смотреть на операцию почему-то тоже: от зрелища вокрешаемого Вождя пролетарий волновался так, что голова начинала болеть. Пришлось уйти в другое место. Возбужденный, он ходил туда-сюда по цеху заморозки и напоминал собой отца, ожидающего чуда за воротами роддома. Джессика тоже не могла усидеть на месте: поглядев на работу ученых, спешила рассказать о ней Кирпичникову, а оказавшись возле него, сгорала от нетерпения снова пойти в цех, где проходило оживление. Он стрался успокоить ее, она — его. Чем дальше, тем сильнее волновались они оба.
На рассвете, в шесть утра, загрохотало: красностранские танки и цеппелины пошли в атаку. При звуках боя Краслен испытал не страх, а подобие облегчения. Теперь, когда свои уже здесь, можно не бояться бомбардировок и сдачи города! Подойдя к окну, пролетарий невольно залюбовался: яркие, длинные, ветвистые молнии одна за другой озаряли небо над Манитауном, и конца им не было видно. Это новое оружие завода «Теслэнерго» наконец пустили в ход.
За грохотом разрывов Кирпичников не расслышал шагов Джессики. Отвернувшись от окна и увидев перед собой негритянку, он вздрогнул от неожиданности.
— Идем! — сказала та. — Они уже ввели оживин и делают искусственное дыхание. Этого нельзя пропустить!
Молодые люди бросились в месильный. Здесь, похоже, собрались все коммунисты и сочувствующие Манитуана: толпа, в которой смешались белые и цветные, люди с ведрами и люди с кастрюлями, была еще плотнее, чем на встрече заключенных в доме Паттерсона.
— Позвольте… Извините… Разрешите… — бормотал Краслен, пытаясь пробраться если не вперед, то хотя бы в такое место, откуда что-нибудь можно увидеть.
Узнав героя, массы расступились.
Юбер разогнулся, Вальд убрал руки. Не веря своим глазам, коммунисты наблюдали, как грудь Вождя несколько раз сама поднялась и опустилась. Кожа порозовела, рот раскрылся…
— Доложите результаты продразверстки! — слабым голосом сказал глава рабочих.