На самом деле

И только традиционалистская идея еще не была опровергнута историей, не взорвана набором неоспоримых фактов, не дискредитирована глупыми адептами. Свой, отдельный путь России. Жизнь не по правам, а по природе. Честное неравенство. Религия. Мораль. Преимущество долга над выбором. Святая власть мужей, отцов и президентов.

Боря уважал Ивана Грозного. При нем был написан «Домостой». Но самое важное: с ними обоими — и с Иваном Грозным, и с Борисом — в один день родился граф Сергей Семенович Уваров, автор лозунга «Православие, самодержавие, народность», идеологической опоры царской власти девятнадцатого века. Это вам не «Мир, труд, май»! Заветные три слова бегущей строкой сияли на экране компьютера Новгородцева.

Когда в свой день рождения Боря пришел в архив, гардеробщица не обратила на него никакого внимания, уткнувшись носом в газету. Борис прочитал заголовок: «Гитлер умер в Аргентине в 1956 году!». Представив себе, как фюрер сидит на пальме в окружении обезьян, и усмехнувшись студент отправился в хранилище. Он опоздал, но Марины тоже еще не было на работе. Стол, где накануне они вместе занимались сверкой фондов, был пуст, хотя вчера там точно оставались документы. Лишь какая-то бумажка оставалась на столе: одиноко белея на самой его середине, она так и просилась в руки.

Борис надел халат, неспешно подошел к столу и взял документ. Ничуть не удивился, что это оказалось письмо от Прошки из Лондона. Оно, как и положено, было завернуто в чистую бумагу, где значились номер и название документа. «Надо положить ее на место!» — подумал Борис. Машинально открыл обложку и взглянул на письмо…

Это был не тот документ, который они изучали накануне!!!

То новое письмо, которое возникло вместо старого, имело очень странное начало: «Государыня царица Софья Алексеевна!». Борис оторопел. Прочтя письмо, оторопел еще больше. Вот о чем там говорилось.

Прошка — этим именем по-прежнему звался автор послания — строил корабли в Голландии. Прошка намекал, что он только притворяется добровольцем, а на деле агент Софьи, который послан следить за царем Петром. Согласно его сообщению, ночью на 10 генваря 7206 года от сотворения Мира ему, Прошке, не спалось: страдал морской болезнью. Днем, девятого, оставив своих попутчиков в Голландии, десятник Петр Михайлов сел на корабль, плывущий в Англию. Царь взял с собой шестнадцать «волонтиров» да несколько слуг. Корабль был прислан лично герцогом Оранским — новым властителем Альбиона, призванным из Голландии после долгих лет революционных перипетий. Прошка, разумеется, понимал, что путь в Англию может быть очень опасен, еще и поэтому он не мог сомкнуть глаз. Ночью Прошка услыхал какой-то шум в каюте у царя. Прокравшись и заглянув в нее осторожно, шпион пришел в ужас. В помещении было два Петра. Один без движения лежал на полу, второй же, чрезвычайно на него похожий, стоял в окружении немцев (то есть англичан или голландцев). Далее Прошка утверждал, что немцы свиньи. Он клялся Софье в вечной преданности и на том заканчивал.

Новгородцев стал рассматривать листок, глядеть его на свет, тем самым убеждаясь, что бумага действительно трехсотлетней давности, ощупывать сургучную печать и вглядываться в почерк, бывший на удивление разборчивым.

В этот момент из-за стеллажей с громким воплем «С днем рождения!!!» выскочила Марина и выстрелила хлопушкой. Придя в себя, Новгородцев решил, что поздравление слишком уж американское, а потому оно ему не нравится. Конечно, вслух он ничего не сказал об этом, так как был человеком воспитанным, но догадался, откуда появилось новое письмо.

— Что, нравится? — спросила девушка.

Да, Боря должен был признать: два года обучения в универе не прошли даром для Марины. Он чуть не купился.

— Здорово владеешь языком, — сказал Борис. — Ну, этим, архаичным. И перо отлично держишь. У тебя есть гусиное перо?

Марина засмеялась:

— Нет, перо железное, от бабушки осталось! Догадался про бумагу?

— Как я понимаю, ты нашла пустой листок в каком-то деле. И, наверно, вырвала. Ай-яй-яй.

— И даже не один! Взяла с запасом!

— Возмутительно.

— Оцени печать! Это не сургуч, а просто краска! На балконе оставалась от ремонта! Видишь, вот накапала, немного подсушила, процарапала рисунок — вроде как печать!

— Долго же ты трудилась, — сказал Боря.

— Весь вечер! Захотелось сделать тебе сюрприз! Прикольное письмо получилось, правда?

— Просто сногсшибательное.

— Это подарок. Тебе сколько лет исполнилось? Девятнадцать?

— Девятнадцать, — Боря улыбнулся. — Спасибо. Повешу на стену в толстой рамочке.

Подарок в самом деле оказался впечатляющим. Пожалуй, самым приятным и неожиданным в жизни Бориса — в смысле, после ельцинского, конечно. Видимо, Марина положила на него немало сил и времени. С чего бы ей так делать? Боря наблюдал за девушкой последние три дня и сделал вывод, что она немного странная и очень суетливая. Сегодня ее мелкие каштановые кудри опять были уложены иначе, чем вчера. Студент сначала думал, что Марина непостоянна — отчего стал относиться к ней более настороженно, чем раньше, — но затем припомнил собственные поиски идеи и решил быть снисходительным. Заметил Новгородцев также то, что макияж его знакомой был не по-дневному ярким, парфюм не по-архивному вызывающим, а огромные ногтищи — большевистски-красными. Борису это сразу не понравилось, поскольку он, как приверженец всего традиционного, любил особ забитых, скромных и босых. Ну, то есть, он не то что бы уже любил одну из них, а просто примерял подобный образ, взятый из трудов учителей, на знакомых женщин. Позже Новгородцев рассудил, что, может быть, Марина влюблена. Вероятно, в того, кто дарит ей сережки и браслеты, тоже каждый день разные. Новгородцев простил свою сокурсницу за легкомыслие и понял, что, наверное, она идет на свидание после работы.

День пошел обычно. Боря и Марина обнаружили в фондах детских учреждений крайне интересные сценарии новогодних утренников и во время перерыва читали их по ролям. Закончив, как обычно, в два часа, задолго до закрытия архива, нежно попрощались, поболтав минут пятнадцать о концепции Броделя, и Борис пошел домой. Пить водку. А Марина, вероятно, — на свидание.

Следующий день был не только днем рождения Сен-Жюста, но и годовщиной Бородинской битвы по старому стилю. Борис опять немного опоздал — минут на сорок. Гардеробщица читала газету с заголовком «Гитлер похоронен во Вьетнаме!». Боря поздоровался и поспешил туда, где ему давно уже надлежало быть.

Путь в четвертое хранилище архива проходил мимо читального зала. Боря из любопытства заглядывал туда и каждый раз видел, что в читальном зале никого нет, кроме тощего очкарика.

Но сегодня в читальном зале вместе с ним занималась девушка. Они сидели рядом за столом, о чем-то шепотом разговаривали и смотрели в какой-то документ. Потом очкарик встал, схватил документ, стал разглядывать его на свет, а девушка принялась что-то доказывать, размахивая руками. Боря вдруг одновременно захотел смотреть на девушку и при этом поскорее отвернуться, спрятаться, убежать.

Они встречались в университете. Это ведь она так сладко пахла в тот раз, стоя перед ним в бесконечно длинной очереди в столовой. И из деканата, чуть не стукнув Бориса дверью по носу, вышла именно эта девушка. Это было год назад. Тогда Борис всего боялся, особенно заходить к начальству: первокурсник, что тут скажешь! Она вышла из деканата смело, была старше. Он даже и не думал с ней знакомиться: девушки для Бори были на третьем месте после родины и науки. Просто эта незнакомая красавица ему запомнилась, Новгородцев думал, будто он давно знаком с ней; даже казалось, что девушка ему улыбается, приветствует его при встрече.

Раньше Боря никогда не видел незнакомку рядом с парнем. Когда очкарик («Филиппенко!» — вспомнил Новгородцев) снова сел с ней рядом, Борису почему-то стало неприятно. А потом он увидел, что волосы девушки заплетены в косу. Довольно длинную. В его группе девушки носили джинсы, были коротко острижены и вовсе не походили на идеал послушной русской женщины. А эта…