Страница 17 из 30
Начали с английских танцев. Дамы и кавалеры в большинстве своем охотно выходили в круг, отлично зная эти мелодии. Всем были известны павана, бранль и аллеманда.
Артура балы не интересовали. С величественным видом он сидел сиднем в своем огромном кресле, намеренно не замечая беспокойства Екатерины, отбивающей ритм носками туфелек. Она явно хотела поплясать — я замечал это в каждой ее черточке, в каждом движении.
Внезапно я решился исполнить как свое, так и ее желание. Мы оба были пленниками своего положения: она стала супругой не желавшего танцевать увальня, меня ждала стезя священника. По прихоти судьбы последующие годы нам, вероятно, придется провести без танцев. Да, но пока еще оставалось немного времени…
Я прошел по залу, приблизился к Екатерине и, склонившись перед возвышением, пригласил ее на бургундский танец. Она нерешительно кивнула, я предложил ей руку, и мы вместе вышли на середину зала.
Голова у меня закружилась. На глазах у всех я сделал то, что захотел! Ах, какое упоение… восхитительное чувство, которого я уже никогда не забуду и с этого момента буду искать его всегда и во всем.
Мой взгляд задержался на Екатерине. Она подарила мне столь счастливую улыбку, словно я спас ее. И к благодарности за спасение примешивалось еще что-то… похоже, она сочла меня привлекательным, достойным внимания кавалером. Я почувствовал ее симпатию ко мне, ее расположение, которое согрело меня, как лучи летнего солнца.
Она потрясающе танцевала, причем знала много затейливых движений, неизвестных нам в Англии. И я изо всех сил старался соответствовать ей. Ее проворство, грация, чувство ритма приятно поразили меня. Постепенно все танцоры расступились и начали с интересом наблюдать за нами, пока мы исполняли гальярду, королевский гавот, а потом и катр-бранль, и тот испанский танец Альгамбры, что она показала мне. Когда музыканты умолкли, Екатерина остановилась, переводя дух, лицо ее пылало. Мгновение зрители неловко молчали, а потом разразились восторженными похвалами в наш адрес.
Сидя один на возвышении, побледневший Артур смотрел в зал, как обиженный ребенок.
VI
Спустя четыре месяца Артур умер от чахотки в холодном, продуваемом сквозняками валлийском замке, и Екатерина овдовела.
А я вдруг стал наследником — единственной защитой от забвения и надеждой на продолжение молодой династии Тюдоров.
Эта новость уже распространилась по двору, но я еще ничего не знал и сидел один в своих покоях. Отцовский паж принес мне короткое послание от короля с просьбой без промедления явиться к нему.
— Без промедления? — удивился я.
Отец никогда не посылал за мной, и уж тем более в середине дня, когда мне полагалось корпеть над уроками.
— Да, ваше высочество, — ответил парень.
В его голосе прозвучала напряженная нотка, и это заметил даже я, десятилетний мальчик. Я всмотрелся в лицо посланника. Он пялился на меня во все глаза.
На пути к королевским апартаментам меня сопровождали пристальные взгляды придворных. И вдруг я понял, что произошло нечто ужасное. Неужели меня решили отослать в какой-нибудь дальний монастырь, якобы для обучения?
Наконец я открыл массивную деревянную дверь отцовского кабинета. Внутри, как обычно, царил унылый полумрак. Король, с его извращенным пониманием бережливости, вечно скупился на топливо, если только не ожидал высокопоставленного гостя. В его покоях неизменно стоял такой холод, что слуги держали там за ширмами скоропортящиеся припасы. Особенно хорошо, как мне рассказывали, сохранялось масло.
В тусклом освещении я с трудом разглядел темную фигуру, стоящую ко мне спиной. Король… Он обернулся и увидел меня.
— Генрих!
Он направился ко мне, раскинув руки. Его пальцы слегка посинели от холода, как я заметил. Лицо отца осунулось, словно незримое бремя растянуло его кожу.
— Артур умер. Ваш брат умер. — Он будто бросал мне обвинения, кривя тонкие губы.
— Когда? — задал я единственный вопрос, пришедший в голову.
— Три дня назад. Курьер только что прибыл из Ладлоу. Артура замучила простуда. Чахотка. Не знаю толком.
Он удрученно покачал головой и растерянно развел руками.
— Вы отправили его туда, — услышал я собственный голос, странный, чужой. — Вы отослали его в Уэльс, в тот ужасный замок.
Отец выглядел больным и постаревшим. Я видел перед собой сморщенный кожаный мешок с костями.
— Ему нужно было научиться повелевать… — вяло возразил он.
— Или умереть. Конечно, ему не удалось выжить в вашем холодном Уэльсе. Он никогда не отличался крепким здоровьем. И он не хотел ехать.
«Артур умер… Артур умер…» — эти слова стучали в моей голове, словно дождевые капли по оконным стеклам.
— Верно. Я отправил его в Уэльс. — Серые глаза отца словно остекленели. — И по-видимому, поступив так, я сделал вас королем.
Я и не подумал о последствиях того, что случилось: Артур умер, теперь корона моя.
— Все в руках Господа, — машинально произнес я.
Эту фразу обычно говорили священники, когда происходило какое-либо бедствие.
Отцовские глаза странно выпучились, и он шагнул ко мне с поднятой, точно для удара, рукой.
— Вы смеете полагать, что Господь предназначил вам трон?!
— Я лишь имел в виду… — начал я, но оплеуха не дала мне закончить.
— Артур умер, а вы живы! — выкрикнул он. — Я ненавижу Бога! Ненавижу Его! Я проклинаю Его!
Я испугался, что в холодном кабинете сейчас появится дьявол во плоти и утащит короля в ад. По утверждению церковников, такое наказание грозит всем, кто оскорбляет Бога. Но ничего не произошло. Мне суждено припомнить и это тоже, но гораздо позднее…
Вдруг королева — я не заметил ее в глубине кабинета — стремительно подошла к нам.
— Прекратите! Время ли спорить и обвинять друг друга в смерти Артура? — повелительно произнесла она.
Ее лицо было мокрым от слез, волосы свисали спутанными прядями, но громкий голос звучал решительно и твердо.
— Он обидел меня! И Всевышнего, — запоздало пробормотал я с интонацией праведника, ожидая, что матушка отругает отца, но вместо этого она повернулась ко мне.
«Все теперь разглядывают меня», — сердито подумал я, словно вдруг ужасно устал от такого внимания…
— Вы будете королем, Генрих. Неужели сейчас, став наследником трона, вы настолько довольны собой, что чувствуете себя в безопасности? Ведь вам также угрожает гибель, и спастись от нее трудно. Ваше теперешнее положение не защитит вас, а, напротив, сделает уязвимым.
Она приблизилась и глянула на меня в упор. Внутренний голос вдруг помимо воли отметил сумеречный цвет глаз матери, и они навсегда запечатлелись в моей памяти.
— Теперь смерть будет охотиться и за вами, — продолжила она. — Вы не знаете, что она обожает наследников. Это ее любимая пища. Отныне она возьмет вас на заметку. Сумеете ли вы перехитрить ее?
Всего несколькими словами мать посеяла в моей душе такой страх, что в течение всего времени, что я правил страной, мне не удавалось заглушить его.
Потом она обратилась к тому, кому прежде во всем уступала и перед кем обычно хранила молчание.
— Вы обезумели от горя, — сухо произнесла она. — И даже не соображаете, что говорите. Вы же не хотели обидеть Генриха, вашего единственного сына, и даже не помышляли ни о чем подобном?
Он слабо кивнул.
Я вошел в этот кабинет вторым сыном правителя Англии, готовящимся принять священный сан, а покинул его единственным наследником и будущим королем. Любому дураку понятно, что после этого все изменилось, что и говорить. Наверное, первым делом вы учтете внешние обстоятельства: улучшился мой гардероб, преобразились жилые покои, появились новые учителя. Все так, но величайшая перемена произошла почти мгновенно, в сущности, еще до того, как я вышел от короля.
Когда я направился к выходу из кабинета, дворцовый страж распахнул передо мной дверь и застыл в поклоне. Я едва доставал до плеча этого рослого парня. Когда он выпрямился, я заметил, что его глаза, устремленные на меня, выражают особую тревогу. Он боялся меня, этот здоровенный, сильный вояка, вернее, боялся того, кем я мог оказаться. Ведь он совсем не знал меня, а я должен был стать его будущим королем.