Тёмный рыцарь

Не вынеся отвратительного зрелища, де Пейн повернул назад. По-прежнему держа в руке обнаженный меч, он направил коня к паперти старой, покрытой трещинами церквушки — двери ее были распахнуты, чтобы принять спасающихся горожан, — и стал верхом подниматься по ступеням, расталкивая беглецов. Внутри, в сумраке, пылали редкие факелы, искрились лампады, зажженные перед иконами и статуями святых, сильно пахло миррой, алоэ и ладаном. В дальнем конце находился алтарь, скрытый тяжелым темным занавесом с вышитой серебром по центру дарохранительницей. Центральный неф церкви быстро заполняли беженцы — независимо от того, к какой вере кто принадлежал. Может, были и вовсе неверующие. Родственники в страхе прижимались друг к другу, хныкали малыши. Из ризницы вышел греческий поп в сопровождении пономарей и кадильщика; на шее священника висел золотой крест. Он громогласно возвестил, что все, кроме cruciferi, крестоносцев, должны тотчас убраться вон из церкви. За его спиной толпились наемники в стальных хауберках, шаркали по полу грязными сапогами, закинув за спину свои похожие на хищных птиц щиты, но сжимая мечи и кинжалы в свирепой надежде пустить их в ход.

— Прочь отсюда! — вскричал поп, а те, за его спиной, зазвенели оружием. — Безбожники, еретики, схизматы! Здесь вы не найдете для себя убежища!

В ответ понеслись новые стенания. Де Пейн направил коня вперед — туда, где тьму прорезал свет, падавший сверху, из окна под крышей. Солнечный луч ярко осветил его белый плащ с вышитым на правом плече красным крестом.

— Никому нет нужды уходить отсюда, преподобный отче, — твердо заявил он на лингва-франка. [22]

Священник что-то неразборчиво забормотал, сжимая пальцами висящий на шее крест. Те, что толпились за его спиной, обуреваемые жаждой крови, грабежа и насилия, угрожающе зароптали, однако рыцарь Храма, с обнаженным мечом, верхом на коне, чья грива еще не просохла от крови, был для них слишком серьезным препятствием. Поп поклонился и, рыкнув на своих воинов, снова скрылся в ризнице.

Де Пейн занял пост у отворенных дверей церкви. Он пропускал внутрь всех, и вскоре обезумевшие от страха и переживаний люди заполнили всю церковь. Любые преследователи поворачивали назад, натолкнувшись на угрюмого стража в плаще рыцарей Храма, держащего наготове, у плеча, окровавленный меч. Он сидел на коне, словно высеченный из камня, охватывая взором всю просторную площадь, сплошь устланную трупами; лучи солнца тускло отсвечивали в лужах крови. Налетели черные тучи мух. Грифы и сарычи, громко хлопая крыльями, слетались на пиршество. Рыжие бродячие псы с выпирающими ребрами переходили от трупа к трупу, тыкались мордами в одежды, торопились вонзить клыки в плоть. Разбегались они лишь при появлении мародеров, бродивших поблизости с горящими алчностью глазами и высматривавших вещи подороже. Один купец в благодарность за избавление от смерти подал рыцарю кунжутную лепешку и кувшин воды. Де Пейн съел лепешку, запил водой, не отрывая взгляд от площади; голова у него кружилась, словно он находился на утлом суденышке в бурном море. В сердце у него царил мертвенный холод. Неужели ради вот этого он вступил в прославленный орден, дал обет служить Богу, Христу и Святой Марии, повиноваться магистру Храма?

Чтобы привести мысли в порядок, де Пейн стал вспоминать церемонию своего посвящения в рыцари. Вспомнил, как ему вручили рыцарский плащ, грубый шерстяной пояс, символизирующий целомудрие, мягкую шапочку — знак повиновения приказам; всякий раз магистр, вручая ему очередной символ, закреплял это поцелуем мира. С той поры еще не минуло и двух лет, хотя теперь Эдмунду казалось, что прошла целая вечность! Нарядившись в свои лучшие одежды, он явился тогда на подворье ордена. Сержанты [23]встретили его и провели по Большой улице, на которой располагались жилища рыцарей Храма. Они проходили мимо портиков, колоннад, под сводчатыми арками, тускло освещенными фонарями, и каждый шаг по каменным плитам отдавался гулким эхом. В приемной он получил благословение, его окурили ладаном, а затем ввели в здание капитула, где уже собрались рыцари-тамплиеры: на белых плащах — ярко-красные кресты, на головах — мягкие шелковые шапочки, руки в кольчужных рукавицах покоятся на рукоятях обнаженных мечей. В этом зале, похожем на пещеру, холодном и мрачном, с метавшимися по стенам тенями от чадных масляных ламп, Эдмунд — предупрежденный о суровой каре за ложь — поклялся в том, что происходит из рыцарского рода, что рожден в законном браке и пребывает в отменном здравии. Еще в том, что чистосердечно предан католической вере по римско-латинскому обряду, не состоит в браке и свободен от каких бы то ни было обязательств такого рода. И там, в тягостном мраке, совсем недалеко от конюшен, где некогда стояли кони царя Соломона, в двух шагах от храма, в котором проповедовал Спаситель и откуда Он изгнал торговцев, громко зазвучали великие клятвы Белых Рыцарей. Бертран де Тремеле, Великий магистр, [24]громовым голосом объявил Эдмунду его обязанности:

— Ты обязан полностью отказаться от собственной воли. Ты обязан повиноваться воле другого человека. Когда ты голоден, тебе надлежит поститься. И воздерживаться от питья, когда тебя мучит жажда. Будь бдителен и готов к битве, когда чувствуешь усталость.

На все это де Пейн отвечал:

— Слушаюсь, господин, если так угодно Господу Богу.

После голоса Великого магистра казалось, что Эдмунд отвечает шепотом. Когда же он принес клятву, состоялась церемония посвящения; стоявшие плотными рядами тамплиеры запели псалом: «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» [25]

После посвящения Эдмунда отвели в трапезную, где его поздравили дед, Теодор Грек, со спокойной улыбкой и мягкими манерами, и достопочтенная бабушка Элеонора, сестра великого Гуго де Пейна, основателя ордена. Вскоре они возвратились в Ливан, а он остался в Иерусалиме — проходить суровое послушание и обучение, дабы сделаться Отвергающим Богатство Рыцарем Христовым.

На подворье ордена де Пейну отвели самое скромное жилище. Послушание было данностью, оно не зависело от желаний самого Эдмунда; всякий день и всякую ночь он терпел жестокие лишения. Спал не раздеваясь, прямо на полу, на тощей подстилке; с одной стороны от него стояла зажженная свеча, с другой — лежало оружие, готовое к бою, а сон непрестанно прерывали призывы к молитвам. Его существование поддерживалось лишь скудной пищей, принимаемой в полном молчании. Обязательным ежедневным занятием были упражнения с мечом и копьем, доводящие до изнеможения под палящими лучами полуденного солнца. Охота, соколиная забава, женщины — все это было строго-настрого запрещено, а за малейшее нарушение правил полагались суровые взыскания; например, если ударил товарища, будешь поститься сорок дней. Заслужившему взыскание полагалось, сидя на полу, среди собак, есть то, что ели они, и даже не пытаться их отгонять.

Когда обучение закончилось, его послали охранять пыльные дороги, которые петляли по зловещим ущельям, вились по занесенной песками выжженной земле с редкими оазисами — там драгоценная влага журчала под склоненными стволами смоковниц, фисташковых деревьев и финиковых пальм. Неся службу, он охранял паломников, которые высаживались на побережье и спешили вглубь страны — преклонить колени пред Гробом Господним. Охранял он и купцов с их холщовыми мешками, кожаными сумами, плетенными из ивовых прутьев корзинами, с сундуками (и все это громоздилось на блестящих от пота обнаженных спинах носильщиков). Приходилось Эдмунду сопровождать и гонцов с важными вестями, и прелатов, и чиновников. Не раз случались при этом боевые стычки с суровыми бородачами — жителями пустыни, которые неожиданно вихрем выносились из туманной дымки, вздымая зеленые знамена и издавая леденящий душу боевой клич. Вместе с другими тамплиерами Эдмунд охотился на этих людей, забираясь далеко вглубь безводной пустыни, где солнечные лучи били, казалось, не слабее булавы. Франки выискивали стоянки «песчаных червей», как они презрительно называли кочевников, а найдя их оранжевые шатры, набрасывались и убивали, высматривая вождей в тюрбанах и перетянутых серебряными поясами бархатных кафтанах. Случалось, женщины и дети, споткнувшись на бегу, падали и гибли под копытами его боевого скакуна. Во время одного такого налета он догнал и схватил молодую женщину, которой удалось убежать далеко в пустыню. Она молила о пощаде, прижимаясь всем телом к рыцарю, положив его ладони на свои полные груди, касаясь мягким животом его кольчужной рубашки, а ее глаза и губы обещали рыцарю все, чего он только пожелает. Эдмунд отвернулся от нее, едва устояв на ногах от такого искушения, а обернулся — беглянки уже не видать.

22

Смесь итальянского, испанского, французского, греческого, турецкого и арабского; этот язык использовали для общения и торговли в Средиземноморье со времен крестовых походов до начала XVIII в.; букв. «язык франков» (um.).

23

В средневековых военно-монашеских орденах — старшая ступень простых воинов, не имевших права на звание рыцаря.

24

Бернар де Тремеле стал Великим магистром Ордена рыцарей Храма не ранее мая 1151 г., т. е. за год с небольшим до описываемых в начале главы событий; за два же года до них Великим магистром номинально был еще Эврар де Бар, избранный весной 1149 г. и сложивший полномочия лишь в апреле 1151 г.

25

Пс. 132:1.