Зеленый рыцарь

— Но тебя же, наверное, спросили, что ты делал в таком странном месте? Не сказал же ты, что решил поискать там светлячков?

— Я решил, что светлячки слишком запутают дело. Просто сказал, что меня внезапно потянуло на природу.

— Возможно, его, беднягу, тоже… Подумать только, какое несчастье свалилось на того невинного парня. Ведь он даже не пришел в сознание, чтобы рассказать свою версию событий. Но кто же он все-таки такой?

— Не знаю.

— Ты подразумеваешь, что тебе не хочется знать. Мы тоже ничего не выясняли. Мы даже не ходили на судебные заседания.

— Я ценю вашу деликатность. Да. Мне ничего не хотелось знать, адвокат приглашал меня в суд только в случаях крайней необходимости, а сам я не проявлял интереса к ходу следствия и мнениям газетчиков. По-моему, он был связан с какой-то торговлей. Не помню, чтобы в суде упоминали о его семье.

— Понятно. Ты вычеркнул все эти воспоминания. Неужели ты не испытываешь раскаяния?

— Не говори глупости. Конечно испытываю.

— Ну и с чем же мы теперь остались?

— О чем это ты?

— Лук, произошло нечто совершенно ужасное. Ты говоришь, что раскаиваешься, я не спрашиваю, испытываешь ли ты угрызения совести. Я думаю сейчас о том, как повлияло это происшествие на нашу жизнь, нашу с тобой жизнь, и что произойдет с нами в дальнейшем.

— Ты имеешь в виду, не намерен ли я повторить попытку? Нет. Видимо… как ни странно это звучит… один человек может умереть за другого… вся былая ненависть куда-то исчезла.

— Да уж, исчезла! Значит, он отдал свою жизнь за меня?

— Не романтизируй ситуацию.

— То есть ты прощаешь меня…

— Какая идиотская терминология. Нет, я имею в виду только то, что у меня отпало желание убивать тебя. Я хотел и попытался… с давних пор я тащил это бремя как своеобразный Долг… но теперь я от него избавился.

— Мне… Мне приятно, конечно, слышать такое… но…

— Может, тебе хочется, чтобы я дал клятву не посягать отныне на твою жизнь?

Клемент помедлил в нерешительности. (Каков же правильный ответ?)

— Да.

— Ты разочаровываешь меня.

— Ах… — (Ответ оказался неверным.)

— Не важно. Как честный историк я клянусь, что не собираюсь убивать тебя и не буду делать для этого новых попыток. Ну что, ты доволен?

— Спасибо. Но мне хотелось бы сказать… надеяться… что теперь мы сможем… забыть все ужасные и горькие обиды и… стать… в общем… друзьями… хорошими друзьями…

— Ну и идеи у тебя! Ты подразумеваешь примирение, взаимное прощение, согласие, новое понимание? Нет.

— А что же тогда будет?

— Не знаю. Какое это имеет значение? Вскоре я намерен уехать в Америку. Вероятно, там и останусь.

— Лукас, не будь таким жестоким.

— Вот уж нашел жестокость! По-моему, я даже сделал тебе одолжение.

— Ты сделал мне одолжение?!

— Ты же хотел обсудить все более основательно, и мы обсудили. Я мог бы просто отказаться видеть тебя. Ты же не думаешь, надеюсь, что мне нравится весь этот бред?

— Ну, мне он тоже не нравится. Я не могу отделаться от ощущения, что ты мне что-то должен. Мне кажется, что мы могли бы вынести из всей этой неописуемо жуткой истории хоть что-то полезное… ну, как я уже и сказал, наши отношения могли бы улучшиться, учитывая, что мы вместе прошли через такие испытания.

— Уж не толкуешь ли ты о взаимном покаянии?

— Мне кажется, что я не вынесу этого в одиночку. Я ужасно расстроен из-за того человека.

— И поэтому нам надо время от времени встречаться и поминать его бедную душу?

— Нет, нет… это, конечно, можно пережить, но я имею в виду, что никогда в жизни не смогу поговорить об этом ни с кем посторонним, ты же знаешь, я умею молчать…

— Да, молчание в данном случае было бы разумным с твоей стороны.

— Однако… О, позволь мне высказаться сейчас… Мне хочется укрепить нашу дружескую связь… Ведь мы оба изменились, и я понимаю, что причинил тебе страдания, должно быть, не просто самим существованием, но и другими способами… И все же мне очень хочется, чтобы мы, забыв о былых грехах, смогли вместе встать на правильный путь… И именно это, насколько я понимаю, ты должен мне.

— Я ничего тебе не должен. Ты остался в живых. Ты попросил, чтобы я поклялся не убивать тебя, и я поклялся. Надеюсь, ты мне веришь.

— Да, да. Но ты мог бы убить меня.

— Этого не случилось. Кто знает… я мог и передумать. Нечаянный ангел, возможно, остановил бы мою руку. Кстати, позволь мне вернуть тебе кое-что.

Клемент приблизился к брату. Лукас, по-прежнему сидя в кресле, вручил ему что-то, склонившись над столом.

— Что? Похоже, это мой бумажник! Я потерял его где-то той ночью.

— Я вытащил его из твоего кармана в машине.

— О господи, зачем?! А-а-а, понятно… Чтобы все выглядело как ограбление… Ох, Лук…

Разговор сменился молчаливой паузой. Дождь с новой силой, порожденной очередным порывом резкого восточного ветра, забарабанил по оконным стеклам. Клемент спрятал в карман бумажник. Почувствовав странную слабость в ногах, он готов был рухнуть на колени и, растянувшись на животе, бессильно уткнуться лицом в ладони. Его внезапно захлестнула волна горчайшего до умопомрачения страдания.

— Но тот человек умер… я стал причиной его смерти… вернее, ты стал причиной его смерти… По-моему, нам следовало бы предпринять что-нибудь…

— Что мы можем предпринять? Успокойся ты наконец. И прошу, Клемент, теперь уходи. Я не желаю тебя больше видеть.

— Ты хочешь сказать, что больше никогда не захочешь видеть меня?

— Не драматизируй ситуацию. Наши жизненные пути давно разошлись. Теперь они разойдутся еще больше. Мы все обсудили, и нам нечего больше сказать друг другу. Уходи.

Клемент отошел от стола. Дождь начал ослабевать. Сумрачный сад на мгновение пронзила случайная стрела солнечного света. Влажно блеснула умытая дождем зеленая листва. Завеса дождя посветлела и поредела. Совсем смутившись, Клемент вдруг почувствовал себя чертовски виноватым, затронутым неким тяжким грехом. Ему хотелось, чтобы Лукас вселил в него новую уверенность, дал ему какое-то освобождение, хотелось получить отпущение грехов. Но в чем он грешен? Конечно, в том, что в детстве причинил Лукасу сильные страдания. Должно быть, он плохо к нему относился. Плохим, естественно, оказалось уже само его существование, он вторгся в мир Лукаса, претендуя на его права, подобно мародеру, грабителю, присвоив ту чистую безраздельную любовь, что раньше принадлежала исключительно Лукасу. Летнее событие позволило Клементу осознать эту рану. Необходимо осмыслить всю ее глубину. Он не может просто уйти. Теперь все стало трагически, страшно важным. Сам ли он упомянул о «грехах»? Он уже не помнил.

В этот момент дважды прозвонил дверной звонок. Эти два коротких звонка почему-то показались на редкость властными. Лукас нахмурился.

— Кого еще черт принес?! — с отвращением воскликнул он, — Наверняка одного из них. Кто бы там ни был, скажи, что я не желаю никого видеть.

Раздалась третья, на сей раз длинная трель.

Выйдя из комнаты, Клемент прошел по коридору к входной двери. Он подумал, что, наверное, это кто-то из «семейного круга», возможно, Луиза. Эта мысль не порадовала его. Он открыл дверь.

На ступенях крыльца стоял человек с зеленым зонтом. Это был высокий мужчина в мягкой фетровой шляпе. Клемент узнал гостя. Этот человек дважды был замечен около его дома, видимо, поджидал кого-то.

Незнакомец пристально взглянул на Клемента.

— Здесь живет профессор Граффе? — спросил он с легким акцентом, происхождение которого Клемент не смог определить.

— Да.

— Я хотел бы повидать его.

— Сожалею, — мгновенно ответил Клемент, — но он занят и никого не принимает.

— Полагаю, меня он захочет принять. А я определенно буду рад увидеть его.

Клемент испытывал сильное недоверие к незваному гостю.

— Мне очень жаль, но вы пришли в неподходящее время.

Он начал закрывать дверь, но она наткнулась на какое-то препятствие. Шагнув вперед, мужчина поставил на порог ногу в большом ботинке.