Зеленый рыцарь

Беллами забрался под одеяло и выключил свет. Лежа в кровати с открытыми глазами, он слепо, словно оценивая, вглядывался в обступившую его темную пустоту. Вскоре веки его опустились, и ему привиделось, что он, освещенный странным сумеречным светом, шествует по бесконечной череде огромных пустых залов, величественных и высоких, с витиевато украшенными потолками, смутно вырисовывающимися в полумраке, пустых, но в то же время исполненных жизни, великой и безграничной жизни его души. Позже, засыпая, он перенесся в собачий питомник Баттерси, где когда-то выбрал Анакса, юного пса, едва вышедшего из щенячьего возраста. Беллами вспомнилось, что в той огромной скулящей своре он выбрал и унес, прижимая к груди, именно его, заметив особые любящие глаза и смелую решительную морду, что выделяла его среди множества бедных, несчастных животных. «Вот так же и Христос бродил в аду. Почему же Он не спас все те обреченные души, почему не увел их за собой? Возможно, не смог… но почему? Но я не спас от смерти никого, — уже почти погрузившись в сон, думал Беллами, — Я не могу найти Анакса, я потерял его, он по-прежнему среди обреченных, и он погибнет, его тело сгорит…» И Беллами бросился бежать назад, по своим следам, через высокие залы, открывавшие ему безнадежно пустую, бесконечную анфиладу.

— Теперь понятно, почему ты прятал его!

— Ничего я не прятал!

— Нет, прятал, он смущает тебя, поэтому ты и сунул его под кровать.

— Ну и что, надо же было куда-то вытянуть ногу!

Предметом обсуждения стал гипс на ноге Харви. Парень навещал свою мать, которая расположилась в крошечной квартире сына. Конечно, строго говоря, Джоан следовало бы наслаждаться жизнью в более роскошных апартаментах у Клайва и Эмиля, но, учитывая травму, все согласились, что там будет гораздо удобнее Харви, так как в доме имеется лифт. В любом случае, как заметил Харви, Клайв и Эмиль хотели оказать услугу именно ему, а не его матери.

Опираясь спиной на подушки, Джоан лежала на узкой кровати сына, которая утром обычно складывалась и убиралась в шкаф. Придвинув к себе больную ногу, Харви двумя руками поднял утяжеленную гипсом конечность.

— Дай-ка посмотреть. Кто это так расписал его?

— Луиза и компания.

— А кто именно оставил тебе свои автографы?

Харви перечислил имена «художников».

— Какие трогательные характеристики. Мой наваяла милую ползучую тварь, Алеф нацарапала нечто среднее между драконом и кошкой, Луиза расписалась как могла, Сефтон не удалось даже этого, а Клемент изобразил смешную псину. Это просто серия автопортретов.

— Они были очень добры ко мне.

— Ты становишься таким же занудным, как Луиза. Не мог бы ты, дорогой, плеснуть мне еще шампанского.

Дело происходило на следующее утро. Харви приехал около десяти часов и застал свою мать в постели. Облаченная в белое пушистое неглиже, она курила и то и дело прикладывалась к бокалу.

Он налил шампанского.

— Да, пожалуйста. Ты не возражаешь, если я открою окно?

— Еще как возражаю. На улице льет как из ведра.

— В комнату дождь не попадет. А здесь страшно накурено. Мне нечем дышать.

— Ничего, продышишься, надо же, какой неженка… пожалуй, тебе стоит вернуться в Италию, ты не так уж беспомощен, и вообще там ты скорее поправишься.

— Ты же говорила, что там мне придется слишком дорого платить врачам.

— Неужели? Но теперь ты выглядишь гораздо лучше. Ты просто решил покарать самого себя, отказавшись от целой поездки из-за одной-единственной досадной случайности, чтобы иметь право назвать ее роковой.

— О, прошу, maman, замолчи!

— А знаешь, мне тоже хочется расписаться на твоем гипсе. Не стоит упускать такую шикарную возможность.

— Ох, пожалуйста, не надо!

— Дай-ка мне ручку или что-нибудь пишущее.

Харви достал из кармана фломастер и покорно положил гипсовую ногу на соседний стул.

— Так, подержи-ка мою сигарету.

Свесившись с кровати, Джоан написала на гипсе слова, произнесенные проходившим по мосту итальянцем, которые Харви повторил ей.

Он рассмеялся, возвращая ей сигарету, и переместил на пол тяжелую конечность, старательно придерживая ее руками. Его оценивающий взгляд остановился на матери. Белое неглиже — сама мягкость, — казалось, было сделано из ваты, горловина обшита легкими белыми перышками, из-за которых кое-где выглядывала розовая ночная сорочка. Харви не понравилось, что его мать выглядит слишком женственно. Она, очевидно, успела припудрить нос, свой милый и лишь слегка retrousse носик, и его бледность странно выделялась на ее лице, еще лишенном великолепной маски макияжа, который так магически преображал ее внешность. Длинная тонкая рука вынырнула из пушистого рукава и поправила змеившиеся по подушке темно-огненные локоны. Еще не накрашенные ресницы затрепетали, и прищуренные глаза сверкнули опасным игривым светом. Мать и сын разглядывали друг друга.

— От такого моего взгляда обычно у мужчин крышу сносит, как после бакарди!

— «Я способен на все, но только не с тобой», — с усмешкой пропел Харви.

— Славная старая песенка, помню, наши девочки раньше пели ее, теперь не пишут таких хороших песен, нынче модно орать без конца какую-нибудь дурацкую фразу. И как же поживают клифтонские весталки?

— Так же, как всегда. Тишь да гладь да божья благодать.

— Ну, вся эта благодать может измениться в мгновение ока. Алеф, скромно начищающая свои очаровательные крылышки, как голубица, обернется валькирией и выскочит замуж за миллиардера. Ну а Сефтон, полагаю, будет стойко держать оборону и в итоге, оставшись старой девой, возглавит какой-нибудь тоскливый колледж. Но вот Мой…

— Алеф сказала, что Мой станет потрясающей женщиной.

— Да. Это будет нечто потрясающее, возможно, даже чертовски опасное. Я не стала бы говорить этого Луизе, ее я успокаивала тем, что Мой, наверное, будет декорировать цветами церкви. Но мне она представляется колдуньей…

— Сhére maman, колдунья у нас ты!

— И это не просто противный признак женского созревания, в ней есть нечто безумное, и оно может воплотиться в ужасное…

— Никогда! Она такая добрая и обожает всех, даже жучков и паучков…

— Лиха беда начало… Да помогут Небеса ее мужу, она может превратить его в мышь и держать в клетке. Интересно, не надеется ли она, что Клемент дожидается, пока она вырастет? У него просто дар вечной молодости. Он мог бы стать славным мышонком. Насколько я понимаю, Мой без памяти влюблена в него. Хвала Небесам, что ты воспринимаешь их всех как сестер. Послушай, Харви, тебе нужно, нет, ты просто обязан жениться на богатой девице. У тебя прекрасные внешние данные, и пора уже становиться серьезным. Что ты думаешь, к примеру, о Розмари Адварден…

— О, пожалуйста, не утомляй меня, прошу, оставь меня в покое!

— Тебя утомляют такие темы? Ждешь, пока я совершу самоубийство или растворюсь в тумане забвения с Хэмфри Хуком!

После некоторого раздумья Харви решил, что Джоан употребила сленговое название каких-то наркотиков, или — в переносном смысле — смерть. Он не воспринимал всерьез ее угрозы, но терпел их с трудом.

— Я хочу, чтобы ты перестал так часто бывать в их доме. На самом деле клифтонские девицы подобны зомби, все они завороженные спящие красавицы. Луиза проспала всю свою жизнь. Господи, Клифтон просто пропитан женским целомудрием.

— Луиза очень умный и деятельный человек, насколько я знаю, она не выдумывает себе никаких волшебных миров…

— Так ты полагаешь, что я выдумываю? Все понятно, ты считаешь, конечно, что Луиза стала тебе настоящей матерью…

— Ничего подобного…

— Ты всегда защищал твоего отвратительного папашу…

— Ты вспоминаешь слова шестилетнего мальчика!

— Да, а потом ты продолжал изливать свою душу Луизе…

— Умоляю, не начинай старую песню, она такая занудная…

— Мой отец спускал деньги в карты, твой папаша стащил их, а теперь ты…

— Может, ты хочешь, чтобы я отказался от учебы в университете и устроился работать ничтожным клерком в какую-нибудь контору?