Страница 140 из 143
«Мне не хватило сил забросить ее на большую глубину, — подумала Мой, — прилив вновь вынесет ее на берег, и она будет валяться там как водоросли, но все равно я… мне… будет уже все равно…»
Сокровенная тайна Мой, о которой не знала ни одна живая душа, заключалась в следующем: никогда, ни в малейшей степени она не была влюблена в Клемента, хотя Клемент, конечно, ей очень нравился, влюблена она была — давно и отчаянно — в Харви. Детская шуточка по поводу ее «обожания Клемента» позволила ей скрыть настоящую безумную любовь и безумную надежду. Мой считала дни, недели и годы, мечтая стать достаточно взрослой, чтобы открыть ему свою любовь. Она следила за ним, изучала его, тысячи раз воображала и обдумывала, как она признается ему в своем чувстве. Глядя в зеркало, она пыталась увидеть себя его глазами. Временами ее охватывало отчаяние, потом надежды воскресали, и опять их сменяли новые страхи и новые надежды. Мой не думала, что он женится на Алеф. Более того, девочка радовалась их тесной дружбе, поскольку она отвлекала Харви от других искушений, сохраняя его, как Мой все чаще надеялась, именно для нее. Дальше признания в любви ее мечты не заходили. Но, мысленно изливая силу своих чувств, она думала, что Харви должен будет в подходящее время откликнуться на них. С годами желание рассказать ему все в нужное время стало жутко болезненным, подобным нарывающей ране, которую можно исцелить, только вскрыв нарыв. Теперь Мой мучительно вспоминала те времена, недавние времена, когда могла бы открыться ему, могла бы завоевать его и привлечь к себе его внимание. Ведь оберегая его сон в портшезе, она легко могла бы разбудить его поцелуем. Если бы только Харви все узнал раньше, ей было бы легче смириться с тем, что его выбор пал не на нее. Он созрел для любви… и если бы он узнал… то обязательно полюбил бы ее… если бы понял, как сильны ее чувства. «Если бы только» — эти ужасные слова огненной стрелой пронзали душу, целыми днями терзая Мой осознанием безвозвратной потери. Она потеряла Харви, и потеряла по своей собственной вине. Теперь в ее жизни не осталось никаких радостей, и ее камни все поняли, они тоже помертвели. Она направилась вперед, навстречу бурной водной стихии.
И тогда Мой увидела их.
«Но какие же люди, — подумала она, — осмеливаются плавать в таком бурном море?»
Множество голов, множество лиц двигалось в ее сторону, устремив на нее большие глаза. И внезапно она узнала этих шелковистых смельчаков…
«Они вернулись ко мне… мои друзья наконец вернулись ко мне!»
Сняв пальто, Мой отбросила его назад и устремилась на глубину, стараясь перебороть мощный натиск высоких приливных волн. Падая в воду, она услышала далекий лай Анакса.
Когда Беллами взобрался на вершину склона и окинул взглядом следующий заливчик, то увидел Анакса у кромки воды, пес метался по мелководью, продолжая истерически лаять. Что же его так встревожило? Потом Беллами увидел тюленей. Маленькую бухту заполнило множество тюленей, их влажные, серые, почти собачьи головы покачивались в бурных водах за первым валом несущихся к берегу волн.
«Как чудесно, — подумал он, — что опять появились тюлени, они вернулись, а я уж решил, что они навсегда покинули наши места, да как же их много, просто не сосчитать! Неудивительно, что Анакс так разволновался!»
Беллами замедлил скорость, проходя через заросли густой мокрой травы. Он подумал, что нужно успокоить Анакса, таким лаем он их всех распугает, хотя странно, ведь раньше он никогда не лаял на них.
— Анакс! — громко крикнул Беллами, но ветер вновь свел на нет его призывы.
И тогда он заметил еще кое-что. Среди бурно вздымавшихся морских волн мелькала, похоже, человеческая фигура, она маячила уже довольно далеко, то и дело скрываясь за высокими гребнями. В этот момент Анакс устремился вперед, в большом прыжке перемахнул за гребень волны и тоже исчез. Отчаянно крича и спотыкаясь на крутом склоне, Беллами бросился вперед, он с трудом продрался через заросли засохшего папоротника и кусты утесника. Задыхаясь и постанывая на бегу, он перебрался через полосу объеденной травы на камни, большие мокрые камни, разъезжающиеся под его ботинками, потом перелез через темные скалы и, спустившись на берег, перебежал по скользким водорослям на усыпанный мелкой галькой песок. Там Беллами остановился, отдуваясь и слыша теперь глухой рокочущий звук разбивающихся волн, но не видя впереди ничего, кроме бурно вздымающейся стихии. Он сбросил стесняющее движения пальто, пробежал по песку и, неловко спотыкаясь, пошел по морю, отчаянно стараясь удержаться на ногах. Вода уже хлюпала в ботинках, а он продолжал двигаться по песчаному дну, на каждом шагу противостоя яростному потоку прибоя, слыша, как собственный крик уносится назад к берегу вместе с сильным встречным ветром, наполняющим его рот соленой морской водой. О плавании не могло быть и речи; если он упадет, то попросту захлебнется и утонет. Изо всех сил стараясь устоять на ногах, Беллами начал отступать, чувствуя, как мощный поток откатывающейся волны вымывает почву из-под его ног. Теперь он уже думал только о выживании, о сохранении равновесия, о возможности очередного шага… но внезапно его ноги разъехались, руки бессильно повисли, море поволокло его за собой, и он упал на спину, видя накрывающий его сверху зеленоватый, пронизанный светом купол, и, захлебываясь, почувствовал неумолимое приближение смерти. Через мгновение Беллами вдруг осознал, что все еще жив и барахтается под водой. Рядом маячила какая-то большая и темная масса, вынырнувшая вместе с ним на водную поверхность, пока не накрытую очередной волной. Потянувшись в ту сторону, Беллами ухватился за что-то, обнаружив сначала какой-то рукав, а потом и руку, и сделал очередную попытку встать на ноги, но заметил, что вода подталкивает его в спину, а сам он стоит на коленях. Он отчаянно пополз к берегу, таща за собой человеческую руку, и наконец умудрился подняться на ноги. Как Беллами вспоминал позднее, этот подъем был подобен воскрешению. Возможно, так будут чувствовать себя воскресшие после конца света. Он продвигался все дальше, волоча за собой ребенка, именно так ему показалось, точно тяжелый мешок. Он втащил его повыше на берег, подальше от яростных волн, от разбушевавшегося моря. И именно тогда, как ему вспоминалось потом, он подумал, что Анакс утонул, пытаясь спасти ребенка. Слезы застилали глаза Беллами, он чувствовал их теплую влагу на замерзших щеках. Он опустился на мокрый песок рядом с утопленником, поскольку решил, что вытащенный им мальчик тоже умер. Беллами попытался восстановить дыхание, ему пришло в голову, что у спасенных из воды людей положено удалить воду из легких, а потом вроде бы сделать искусственное дыхание. Все еще плача и всхлипывая, он встал на колени, решив выяснить, что же он может сделать. В этот момент Мой пошевелилась и, издав слабый стон, открыла глаза. Беллами узнал ее. Она начала дышать. Он вскочил с песка и взглянул на море, но нигде не смог разглядеть головы Анакса. Беллами издал мучительный вопль, который ветер унес вдаль вместе с пронзительными криками планирующих в воздушных потоках чаек. Потом он увидел, как из кружевной пены выползает какое-то длинное серое существо и, вскочив на лапы, несется по мелководью на берег, останавливаясь и встряхиваясь. Беллами вновь рухнул на колени возле Мой. Тяжело дыша, девушка попыталась приподняться с песка. Он помог ей сесть и подставил колено, чтобы поддержать ее спину.
Мой, Мой…
Она вся дрожала, что-то невнятно бормоча, вздыхая, кашляя и задыхаясь.
Прости, — наконец прошептала она.
Беллами почувствовал что-то теплое. Это Анакс лизнул его руку своим языком.
Ты должна постараться встать, нам надо быстро добраться до дома!
Он поднял Мой на ноги. Потом увидел, что чуть выше на берегу, совсем рядом, лежат два их пальто, и вознес хвалу небесам, осознав, что прилив закончился и погода также меняется к лучшему. Ветер стих, небо начало проясняться, и тут Беллами понял, какой свет пронизывал зеленоватый водный купол. Опираясь на его руку, Мой пошла в сторону дома.