Зеленый рыцарь

Луиза, заявив, что не способна даже на такое, написала большими красивыми буквами: «СКОРЕЙ ВЫЗДОРАВЛИВАЙ, ХАРВИ». Клемент, усевшись на пол, добавил смешную собачонку в затейливой шляпке и плавной линией объединил ее с надписью Луизы, словно это пожелание высказывала его собака. Все развеселились, признали лучшей гусеницу Мой и согласились, что идея с рисунками на гипсе оказалась просто великолепной. Харви, закончив смеяться последним, поблагодарил всех за украшение его ноги.

В этой атмосфере, насыщенной любовью и благожелательностью, ощущалось легкое напряжение. Компания еще пребывала в шоке. После того как все смиренно оплакали отъезд Харви, завидуя привалившей ему удаче, его возвращение стало полной неожиданностью. Конечно, срыв его планов казался пустяковым и нелепым, а падение случайным. Он скоро поправится, как и Розмари Адварден, которая, сломав ногу на лыжах, уже через несколько недель вполне сносно ходила. Всех удивило и даже озадачило именно то, что Харви так быстро согласился вернуться из-за какой-то травмы. Это было совсем не в его характере! Удивляло также, что после посещения врачей он не настоял на немедленном возвращении во Флоренцию.

Харви был высоким и стройным юношей с белокурыми, шелковистыми, слегка вьющимися волосами, которые, когда учился в школе, обычно отращивал до нелепой длины. После недавней стрижки его голову обрамляла недоходившая до плеч, спадающая красивой волной шевелюра, и он позволил себе украсить ее оригинальной тесемкой, над которой все посмеялись, но сразу одобрили, сойдясь во мнении, что она придает ему вид «беспутного школяра эпохи Возрождения», чего он как раз и добивался. Нос Харви выглядел вполне симпатично, а вытянутые, не слишком пухлые губы можно было бы назвать женственными, но сам он называл их изгиб «печальным», наводящим на мысль о здоровом любопытстве и подавлении рано проявившегося нетерпения. Большие карие глаза Харви порой вспыхивали дружелюбным светом, порой сверкали огнем, когда он прищуривал их от смеха. Эмиль говорил, что он похож на курос [17]из Копенгагенского музея. Раздобыв фотографию этого красивого и сильного юноши, Харви порадовался такому сравнению. Он играл в теннис, крикет и сквош, отлично бегал, хорошо боксировал, хотя недотягивал до мастерства Клемента, и прилично танцевал, опять-таки недотягивая до грациозности Клемента. Он частенько боксировал с Клементом и иногда брал у него уроки танцев. Харви достался мягкий, общительный характер, хотя в некоторых компаниях его считали высокомерным, а школьные учителя называли ленивым и поверхностным, но очень способным юношей, не желающим утруждать себя стремлением к достижению совершенства. Веселый и самодовольный вид Харви мог вызывать у окружающих как одобрение, так и раздражение. Мало знакомые с ним люди едва ли могли заподозрить, что жизнь подкидывает ему хоть какие-то неприятности.

Трогательная компания, окружавшая Харви, постепенно распалась. Сефтон, вдруг вспомнив, что ей необходимо выяснить что-то важное, с умным видом склонилась над книгами, постукивая авторучкой по своим широким зубам. Мой, обмахнув гипс Харви пушистым кончиком своей косы (известным как «волшебная кисточка Мой»), удалилась из гостиной в сопровождении Анакса. Алеф, сидевшая на ковре у ног Харви, сбросила туфли и продолжила утешительно рассуждать о быстро закончившихся испытаниях Розмари. Клемент и Луиза стояли у окна, поглядывая на вечерний дождь.

— Так ты договорился обо всем по телефону? Как удачно, что тебе это удалось.

— Да, — ответил Клемент, — удачно, что они оставили мне номер телефона.

— Да уж, тебе все готовы оставить свои номера!

— А еще лучше, что они оставили мне ключи.

— Значит, они задержались в Греции, чтобы купить дом на одном из островов?

Разговор шел о Клайве и Эмиле, паре геев, упомянутой недавно Джоан Блэкет. Клементу «удачно» удалось договориться с ними по телефону насчет того, чтобы Харви временно пожил в их квартире, пока Джоан занимает жилье Харви. Это казалось очень удобным, поскольку до квартиры Эмиля можно было проехать на лифте, а в свою квартиру Харви пришлось бы подниматься несколько этажей по лестнице. Клайв и Эмиль считались почтенной семейной парой. Эмиль, более старший в этом союзе, родился в Германии, но давно жил в Лондоне. Он торговал картинами и, судя по разговорам, был довольно богат. Написанные им книги по истории искусств издавались в Германии. Валлиец Клайв, говоривший (видимо, в шутку), что Эмиль откопал его на стройплощадке, раньше работал школьным учителем в Суонси.

— Верно, — подтвердил Клемент, — но они оставят себе лондонскую квартиру. Надо сказать, что я скучаю по ним, они такие занятные и приветливые.

— Уж не пытались ли они заигрывать с Харви?

— Нет. Они просто дергали его за волосы!

— Ну ты тоже дергал его за волосы! Клемент… есть ли какие-то новости о Лукасе? Впрочем, наверняка нет, иначе ты рассказал бы мне.

— Никаких новостей.

— Очень жаль, дорогой. Но я уверена, что с ним все в порядке. У него весьма своенравный характер. Но он обязательно объявится.

— Да уж, объявится, — сказал Клемент, — Как бы мне хотелось, чтобы ты оказалась права.

— Я понимаю, что вы с ним очень близки. На днях я как раз думала о нем… помнишь, как в детстве вы с ним играли в подвале. Как вы называли ту игру? Какое-то смешное название.

— «Собачки».

— Да, точно, «Собачки». А почему вы так назвали ее?

— Не помню.

Луиза отвернулась от окна, Клемент, смотревший на темную дождливую улицы, заметил нечто странное. Полный мужчина в мягкой фетровой шляпе, медленно идущий по другой стороне улицы, вдруг остановился и сложил зонт. Дождь, должно быть, прекратился. Его внешность показалась Клементу знакомой. Он подумал:

«Уж не видел ли я раньше этого человека? Да, пожалуй, пару дней назад я видел этого типа около моего дома».

Казалось, мужчина поджидает кого-то. Клемент уже хотел поговорить о странном незнакомце с Луизой, когда что-то ударило его по ноге. Это был красный мячик. Клемент наклонился, чтобы поднять его, и к нему по очереди подкатилась целая стайка мячей желтого, синего, красного и зеленого цветов. Мой притащила с чердака коробку мячей и теперь подкатывала их к нему по ковру, удерживая Анакса. Клемент собрал мячи, с волшебной легкостью расположив их в удобном для себя порядке. Потом, выйдя на середину комнаты, он принялся жонглировать четырьмя мячами, постепенно добавляя к ним пятый, шестой и все остальные. Мячи двигались все быстрее, казалось, сами собой, словно не имели никакого отношения к ловким рукам жонглера, взлетали, образуя в воздухе разноцветные гирлянды. Будто невесомые, они, как птицы, порхали над его головой.

«Как же я делаю это? — думал Клемент. — Как же у меня получается? Я не понимаю, как так получается. Если бы понимал как, то ничего бы у меня не получилось!»

Луиза, видя, как дети зачарованно наблюдают за Клементом, вдруг почувствовала такую странную щемящую радость, что на глазах у нее невольно навернулись слезы.

Чуть позже Луиза спустилась в кухню, где Сефтон уже успела навести порядок. Мой увела своего любимого Клемента к себе в мансарду, чтобы показать очередную картину. Анакс пошел за ними. Погруженная в задумчивость Сефтон растянулась на полу в Птичнике. Харви сидел этажом выше на кровати в спальне Алеф. Ее комнатка вмещала небольшой письменный стол, комод, несколько книжных полок, стул и кровать.

Одежда Сефтон и Алеф висела в большом общем шкафу этажом ниже. Свободного места в комнате оставалось ровно столько, чтобы колени сидевшего на кровати Харви не упирались в колени Алеф, сидевшей напротив него на стуле.

— Болит?

— Чешется.

— У Розмари тоже чесалась.

— Когда вы с Розмари отправитесь в путешествие?

— В ноябре. Помню, она почесывала ногу вязальной спицей.

— Можешь одолжить мне одну?

— У нас никто не вяжет. Пожалуй, я прикуплю для тебя пару штук.

Этот вечер Харви выдержал с похвальной стойкостью. Он плотно поел и много выпил за ужином, оценил творческие усилия, потраченные на украшение его гипса, смиренно выслушал рассказы о выздоровлении Розмари, смеялся над любыми шутками, следил за жонглированием Клемента и восторженно ахал в нужных местах. Но в душе у него царила тяжелая, мучительная и щемящая тоска, он хандрил, чувствуя себя несчастным и испуганным неудачником. Харви ненавидел этот жаркий тяжелый гипс, даже пришел в смятение, когда Мой предложила разрисовать его, сочтя такую идею отвратительной. Сейчас он носил уже третий по счету гипс, поскольку повторно наложенный в Англии сняли еще раз, чтобы ногу осмотрел какой-то известный специалист. Этот специалист уже укатил в отпуск. У Харви создалось впечатление, что последний гипс ему наложили кое-как, просто чтобы поддержать ногу в «стабильном положении» до того времени, пока не решат, как же дальше поступить с ней. Вывод, сделанный Харви из непонятной дискуссии врачей, сводился к тому, что у него «интересный случай». Перелом костей сочли пустяковым, а проблемы с сухожилиями могли остаться навсегда. Сверх того, он усвоил досадную информацию, что все было бы значительно проще, если бы после падения он не наступал на поврежденную ногу. Харви вспоминал теперь, как из-за глупого тщеславия и уязвленной гордости упорно хромал, вместо того чтобы прыгать до машины. Третий гипс, самый неудобный из всех предшествующих, так сдавил икру, что туда вряд ли пролезла бы даже вязальная спица, вся нога ниже колена горела огнем.