Страница 6 из 51
Алкоголики уже не те люди, какими были раньше, — они пьяницы. Они не похожи на других людей, хотя пока не спились, особо ничем не отличались. Все люди разные, а пьяницы — нет.
Когда напьются, все они думают, чувствуют и ведут себя совершенно одинаково. Пока трезвы, они все время думают о том, как бы упиться. Постоянно. Исключительно об этом. Если тебе когда-нибудь хотелось узнать, о чем думают трезвые алкоголики, то вот тебе ответ — как бы поскорее упиться.
Большинство из них знает кое-что, из-за чего им противно оставаться самими собой, а некоторые из них знают об этом слишком много. При этом они все полагают, что знают вещи, которые другим пьяницам неведомы, и думают, что они не такие, как все. Туг они ошибаются. Они никакие не особенные — обычные пьянчужки, а знания пьянчужек о жизни не сильно различаются. С их точки зрения, все гораздо драматичнее и сложнее. Да в каком-то смысле так оно и есть. У всех них есть определенные причины быть алкоголиками, и некоторые из этих причин вполне веские. Я и не собираюсь никого укорять в том, что он алкоголик.
Моя теория состоит в том, что все мы были бы алкоголиками, если бы могли продержаться в таком состоянии. Всем нам было бы намного легче, если бы мы могли все время быть под мухой. Однако, чтобы стать алкоголиком, надо проделать трудный мучительный путь. Видно, только алкоголики и могут с этим управиться.
Мне приходится вечно сталкиваться с этими удивительными и заслуживающими сострадания людьми. И тебе тоже предстоит еще не одна встреча. Но только, конечно, под моим чутким руководством, только под моим контролем и опекой.
Шерон рассказывала Мэри, почему ей так по душе опрокинуть порой пару-другую рюмашек. Это все из - за нервов… да еще из-за любви душевно отдохнуть, объясняла она, когда безо всякого предупреждения здания расступились и открыли взору огромную, открытую всем ветрам расселину меж плотно стиснутых ступенчатых контуров города. Лишь паре сводчатых волшебных дорожек дозволено было осуществлять переправу через этот струящийся воздушный поток. Мэри задрожала всем телом; она готова была повернуться и снова убежать, но отважная Шерон потянула ее дальше. Когда они вошли в просторные врата, ведущие на небеса, Мэри посмотрела вниз и увидела, что туманная полоса, простиравшаяся под ней, на самом деле живая: она кипела, беспрерывно извергая в воздух частицы самое себя, будто пытаясь схватить ими птиц, с пронзительными криками кружащих и парящих прямо над ее поверхностью, рокочущей и разъяренной.
— Какая огромная, — прошептала Мэри.
— Что? Я обожаю реку. Лейся спокойно, милая Темза. Нам нужно на другой берег, — пояснила Шерон, указывая в сторону массивных сооружений, зияющих своими бойницами на дальнем берегу. — Сперва домой, а потом зарулим в разливуху.
Догоняя Шерон, устремившуюся на юг, Мэри пыталась представить себе, на что будут похожи эти их новые пункты назначения.
— Ну вот мы и дома! — громогласно возвестила Шерон.
Мэри стояла позади нее в кубическом вестибюле. Так вот что значит попасть внутрь — они уже дома. Стены и потолок были чем-то обиты и укреплены, и там оказалось жарче, чем она ожидала.
В то же мгновение дальше по коридору распахнулась наполовину застекленная дверь, и из нее выглянул мужчина, сочетавший в себе признаки человека очень крупного и — одновременно — очень маленького. Он сперва в ужасе отпрянул, затем как бы покатился к ним.
— Нет-нет, моя крошка, — орал он, — Марш отсюда, вон, вон!
— Ну чего ты, не будь таким свином! — завопила Шерон, в то время как мужчина пытался оттеснить ее с Мэри обратно к дверям.
— Тебе тут делать нечего!
— Но ведь это мой гребаный дом!
Хотя Шерон выглядела гораздо внушительнее, чем мужчина, с которым они неуклюже схватились, по ее лицу было ясно, что вся былая мощь и упорство покинули ее. Она выглядела, как совсем другой человек, который только пытается повторить все те штучки, что, бывало, раньше проделывала Шерон. Сейчас нас выставят, решила Мэри, мы снова окажемся снаружи — сто процентов. Но в этот момент на лице ее подруги сквозь слой запаздывающего времени резко проступили исказившиеся черты, и как будто вторя этому внезапному изменению, ее плечи тоже содрогнулись и единым движением стряхнули с себя толстяка, который, хрипя и ругаясь, упал на пол к ее ногам.
— Видишь? Видишь, что ты наделала? — заголосил он.
— Ой, папан, отвали, я тебя и пальцем не тронула! — Она склонилась над ним — сама забота, — но тут же получила пинок снизу, и через мгновение оба они, сцепившись в клубок, уже катались у ног Мэри.
— Мать! — воззвал он. — О господи, поможет мне кто-нибудь наконец!
— И что тут на этот раз происходит? — произнес усталый и покорный голос. На пороге появилась женщина и поспешно заковыляла в освещенный коридор, — Забивает до смерти отца родного? Понятно, — тем же тоном продолжала она.
Из катающегося по полу клубка запыхавшихся противников высвободилась толстая короткая рука. Новое действующее лицо воспользовалось этим, чтобы поставить на нее свою правую ногу. Мэри заметила, что туфля дамы была неестественно большой и щеголевато выставляла приделанную к подошве — вероятно, специально для таких случаев — здоровенную, как кирпич, набойку.
— Мать, это моярука. — Мужчина показал в нужном направлении. — За волосы ее тащи.
— Ну так-растак! Подсоби, что ли, — обратилась дама к Мэри, — Гэвин! Гэвин!
Не успела Мэри обдумать это сомнительное предложение, как Гэвин уже неторопливо спустился сверху по лестнице и со вздохом присоединился к группе внизу. Мэри наблюдала за этим единением душ с затаенным ужасом. (Она знала, что всяческих силков, капканов и сетей полно на улицах, но здесь…) Сама она ничего не понимала, но, может, для них во всем происходящем был какой-то смысл.
Так оно и оказалось.
Вскорости Шерон, ее мама и папа мирно пререкались в уютной гостиной — тесной комнате в глубине квартиры, до того загроможденной всевозможными предметами, что взгляд Мэри оказался не в силах расчленить картину на составные части. Время шло — и немало его уже прошло. Меж тем чета Ботэм не требовала никаких объяснений насчет появления Мэри в их квартире, но и не оставляла ее в покое: они постоянно взывали к ней, требуя ее согласия или ища у нее поддержки в их оживленной перепалке с дочерью. Мэри никак не могла уяснить, почему она должна знать об их дочери что-то такое, что им самим до сих пор неизвестно. И хотя тот факт, что они так ласково обращались к ней по имени, действовал успокаивающе, она все время пыталась понять, что им от нее надо и в каких целях они ее используют. Наверное, нечасто встретишь босоногую девушку, потерявшую память. Но им так, по всей видимости, совсем не казалось. Либо из-за того, что все они были связаны родственными узами (что постоянно и с негодованием подчеркивалось такими фразами, как «его родная дочь», «своего собственного отца» и «твоя единственная мать»), либо же из-за того, что все они были еще более «с приветом», чем предупреждала Шерон.
И все же как грустно, если этим все и ограничивается. Она не могла допустить, что, может быть, гак оно и есть. Гэвин сел рядом с ней. Все это время его лицо не покидало особое выражение отстраненной непричастности, и он не был окружен той атмосферой, тем пластом потерянного времени. Особенно сильное впечатление на Мэри произвели его глаза, причем не только насыщенным цветом и глубиной — они, казалось, знали то, чего до сих пор не знали никакие другие глаза. Им было известно что-то из иного мира.
Он повернулся к ней и спросил:
— Ты тоже из таких?
— Из каких таких? — переспросила Мэри.
— Из вот этаких забулдыг. — Он резко перевел взгляд на троих остальных, — Они все время этим занимаются, — добавил он, — Никогда не знают, что, черт их дери, к чему.
— А вы?
— Что я?
— …Знаете, что к чему?
— А теперь, если вы нас извините, — громко вступила Шерон, — я думаю, что моя подруга Мэри с удовольствием примет горячую ванну.